— Роль изначально создавалась в расчете на нее?
— Я искал не актрису, а пару актеров, — мужчину и женщину, поэтому я пересмотрел множество кандидатур. Я старался найти такую пару, в отношениях которой возникала бы «алхимия» чувственных отношений. Я предлагал им сыграть фрагмент «Сцен из супружеской жизни» Ингмара Бергмана, и решал, хорошо это или плохо.
— Эта картина, несмотря на «обратный ход» сюжета, гораздо более классична, чем предыдущие работы. Сказываются взросление и нежелание больше играть в постмодернистские игры?
— Может быть. Меня действительно тянет к простоте. И при этом сюжет стал интересовать все меньше, чем эмоции и переживания. Я думаю, что обратная конструкция, задействованная в фильме, это саспенс чувств, которые возникают в повседневной жизни.
— Как вы решали проблему вещественной среды? Начало фильма — 2003 год, финал — 80-е. Вроде бы похожие времена, но временной сдвиг всё равно должен быть заметен…
— Я старался менять не стиль, а тон. Первая сцена разворачивается в закрытом пространстве, построена на крупных планах, а чем дальше, тем больше вы приближаетесь к финалу, к свету, к началу истории, когда — горизонты шире, море — просторнее, жизнь — более людная. Жизнь, как правило, течет в сторону замкнутости и одиночества…
— Ну а если бы вы могли вслед за героями тоже повернуть вспять вашу собственную жизнь, что бы вы в ней изменили?
— Я не ориентирован на прошлое, я его не забываю, но мыслями и чувствами обращен только в будущее. Я думаю, что переживания тоже продуктивны, в определенном смысле питают нас, поэтому я всегда стараюсь быстро перевернуть страницу и иду вперед. Тяжелые моменты в моей жизни помогли мне сформироваться как личности, стать тем, кем я стал.
— Героиня вашего фильма «Ангел» — талантливая писательница, на ваш взгляд, этот талант — это дар или, скорее, наказание?
— Талант? У героини есть внутренняя сила, есть воображение, но вот талантлива ли она, есть ли у нее вкус, хорошая ли она на самом деле писательница — в этом я не уверен.
— В чем, на ваш взгляд, главная причина несчастий этой героини?
— Мне кажется, что она из тех людей, которые в детстве очень много мечтали. И в течение своей дальнейшей жизни она так и не избавилась от этих мечтаний, они ничуть не изменились. В своем воображении она так и осталась прелестной маленькой девочкой, которая грезит о том, чтобы стать принцессой, о собственном замке, о будущей любви. Мне кажется, что драма ее жизни в том, что она сознательно отвергает реальность, и в том, что в тот момент, когда нужно, наконец, принять окружающую действительность, она предпочитает оставаться и дальше в своих мечтах.
— Вы снимали этот фильм в Англии как английскую картину. Диктует ли Англия какой-то особый стиль?
— Этот фильм изначально задумывался как английский, потому что он поставлен по книге Элизабет Тейлор, английской писательницы. Невозможно было бы перенести место действия этой истории во Францию, потому что английское общество в гораздо большей степени иерархично, более четко разделяется на классы и сословия. И это для меня очень важно в истории Энджел. Она — девушка из низшего сословия, дочь офицера, вдруг становится одной из так называемых нуворишей — людей, у которых долгое время ничего не было, и вдруг на них сваливается необыкновенное богатство, но им, возможно, не хватает воспитания и вкуса, и их не принимает аристократическое общество, которое представляет в фильме героиня Шарлотты Рэмплинг.
— По вашим картинам создается впечатление, что вам интереснее работать с актрисами, чем с актерами. Если это так, то почему?
— Да, думаю, это действительно так, — мне проще работать с женщинами, потому что я мужчина. С мужчинами работать сложнее, потому что мне всё сразу хочется сыграть самому. Чем больше дистанция, тем больше понимания. Это отдельное, почти эротическое удовольствие — снимать женщин. Мне кажется, что когда между женщинами и актерами, оператором, камерой устанавливаются особые отношения, которые рождают потрясающую химию, возникает магия, которая не может не волновать.
— Если бы вы захотели снять кино в России, о России, какой период истории показался бы вам наиболее интересным?
— Даже не знаю — я не так уж хорошо знаком с российской историей. Но вот современная Россия кажется мне интересной. В ней есть что-то вроде истории Энджел — человека, у которого не было ничего, и вдруг он попадает в высшее общество, на него сваливается богатство, покупает себе дом, начинает тратить много денег…
— Как вам удается быть всё время таким непредсказуемым, находить каждый раз новые темы?
— Не знаю, возможно, мне интересно каждый раз делать что-то новое, я хочу, чтобы новый фильм отличался от предыдущего, чтобы это было нелегко, чтобы это был своеобразный вызов для меня, чтобы сохранялось это особое ощущение волнения, чтобы хотелось заново пройти этот путь от начала до конца.
— Как часто в обычной жизни вы чувствуете себя режиссером?
— Очень часто, потому что воспринимаю окружающую реальность через призму кинематографа, каждый раз, когда я вижу какую-то сцену в жизни, я представляю себе, как бы это выглядело в фильме. Это, наверное, представляет определенную сложность для окружающих меня людей — для них всегда есть риск увидеть произошедшую с ними сцену в фильме. Именно жизнь — основной источник вдохновения, творчества. Причем режиссер сначала может даже не осознавать этого, это ощущение может быть непостоянным, но когда он готовится к съемкам или уже находится в их процессе, он становится вампиром, который вбирает в себя всё, что его окружает.
— Такой Катрин Денёв, как в фильме «Ваза» — грузной, серьезно-деловой, непроницаемо серьезной и — втайне — издевающейся над этой серьезностью, мы не видели…
— Для меня счастье работать с Катрин Денёв. Мы уже встречались с ней на съемках «8 женщин». Тогда она была лишь одной из восьми актрис. Эта же картина будто специально создана для Катрин. Когда я предложил ей сыграть Потиш («Вазу» — ироническое прозвище героини. — П. Ш.), я подумал, что она может отказаться, потому что в начале фильма она предстает слабой женщиной, а Катрин невозможно представить себе в такой ситуации. Но когда она прочитала сценарий, история ей очень понравилась. Она очень умная, и сразу сказала мне, что эта история может иметь успех — ведь к финалу фильма ее героиня сумела отомстить, и Катрин считала, что зрителям это понравится. Она, кстати, была первой, кто дал согласие на съемки в фильме, и принимала самое активное участие на разных этапах создания фильма, включая сценарий.
— Вы с наслаждением упиваетесь возможностью воспроизвести стилевые приметы 1970-х…
— Семидесятые — это моё детство. В 1977 году мне было 10 лет, и у меня много прекрасных воспоминаний, хотя вообще-то 1970-е считаются ужасным периодом, их все ненавидели. Но в моем сегодняшнем понимании они были и сексуальными, и очаровательными. Они пришли на смену 1960-м, на смену социальной утопии. Во Франции тогда политика была в состоянии кризиса, и я воспользовался этим политическим контекстом, чтобы провести параллели с ситуацией в сегодняшней Франции. В некоторых частях фильма, например в сценах на фабрике, я пытался быть более реалистичным. Но первая часть действительно очень стилизована. Это вообще-то экранизация пьесы, но я намеренно не пытался этого избегать. Мы смотрим пьесу, но потом меняется ситуация — мы вместе с героиней выходим из дома и открываем мир.
— Ни разу в вашем кино я не чувствовал такой социальной озабоченности…
— Я бы сказал, что наш фильм — это Кен Лоуч с юмором. Мне хотелось поговорить о политической ситуации во Франции в семидесятых и большой разнице с сегодняшним днем. Тогда компартия была так важна, 20–25 процентов голосовали за коммунистов. Между коммунистами и правыми шли настоящие сражения. Примирить их было невозможно, общество было расколото. Интересно было на этом сыграть. Жерар Депардье в фильме играет коммуниста, и я на его стороне. Его ситуацию можно рассматривать как метафору положения коммунистов во Франции.
— Дуэт «Депардье — Денёв» — особый разговор…
— Много дублей не потребовалось — Катрин и Жерар настолько давно знают друг друга, что естественным образом испытывают друг к другу теплые чувства.
— В фильм «Ваза» налицо еще и своего рода возмужание вашего режиссерского метода…
— Раньше все думали, что я моложе, чем на самом деле, у меня никак не получалось занять положение, к которому я стремился. Я могу придумать массу правил, но в конечном счете следую своему инстинкту. Конечно, после того как ты снял много фильмов, набрался опыта, ты лучше знаешь, как воплотить задуманное. Но ты всё равно продолжаешь учиться. Я до сих пор чувствую себя учеником, скорее учеником, чем учителем. Хуже всего, когда всякий может оказаться в роли свадебного генерала. Сейчас я еще не свадебный генерал, но в каких-то ситуациях каждый им становится. Рано или поздно.
— В вашем фильме «В доме» фигурируют письма, писательство. Кстати, далеко не в первый раз. Сегодня никто не пишет писем. Никто вообще не пишет, все ушли в виртуальную реальность. Как вы к этому относитесь?
— Ну вообще-то для меня тема литературы — это просто способ поговорить о кино. Всё, что показано в моем фильме в связи с литературой, можно применить и к киноискусству. Это вещи, которые важны для моего творчества, для моей работы. В общем, не сочтите меня консерватором, но я считаю, что писательство — это очень важно.
— Если говорить конкретно о фильме «В доме», то, по-моему, его идея такова: «Чтобы быть счастливым, надо обманываться». Может быть, некоторые герои фильма становятся жертвами этого подхода?
— Если кто-то и жертва, то это вы, зрители. Думаю, это такая игра. Игра, которую я, режиссер, веду со зрителем. Я хочу втянуть вас, зрителя, в свой творческий процесс, заставить вас думать о ваших личных проблемах. В данном случае — это возможность затронуть взаимоотношения между учителем и учеником. Понимаете, чтобы выжить в этом мире, человек должен научиться принимать реальность таковой, как она есть. Но для этого нужен учитель. В жизни человек сам себе и сценарист, и режиссер, и актер, продюсер, и пресс-атташе. И все это в одном флаконе.