— На какой фильм вам пришлось потратить больше всего сил?
— Думаю, что на последний, на «Девушку и смерть».
— Почему же?
— Тут много разных причин. Было очень тяжело, я не высыпался, но в итоге всё получилось, и я доволен. Есть масса удачных деталей. Но было тяжело. И вот еще что, я не хотел, чтобы в этом фильме был юмор. Таков мой сознательный выбор. Почему? Когда фильм с юмором, на площадке тоже много смеются, всё время хохочут, а тут мне было не до смеха, требовалась совсем другая атмосфера, без хиханек. Я сознательно старался снимать фильм без юмора. Совершенно серьезный.
— Не согласен. Я нахожу в вашем фильме юмор. Может быть, юмор довольно черный, но всё-таки… А как, по-вашему, почему русскую литературу так часто экранизируют?
— Чехов очень популярен в мире. В Голландии все актеры старой школы начинали с Чехова. Чехов — универсален. И эта атмосфера чеховских пьес… понимаете? Человек стоит у окна, члены семьи прогуливаются, разговаривают между собой, говорят о будущем… Для меня это типичная картина России, чеховской России. Чехов — пожалуй, главный символ русской культуры в мире, но я не могу себе представить, что такое Пушкин, музыка стиха у Пушкина, звучание — всё это можно оценить только в оригинале. Не зная русского языка, не поймешь Пушкина. Но есть одна маленькая шутка, в которой, мне кажется, отразились особенности русского юмора. Правда, ее никто не понимает, но всё же… Это я забыл название, из рассказа Пушкина. Два помещика ссорятся, и один присваивает землю другого. И тогда второй помещик уничтожает свой дом, чтобы наказать первого.
— «Дубровский»!
— Да, да, «Дубровский!». Я подумал: какие странные люди, как можно уничтожить свое имущество ради того, чтобы наказать соседа? Это же невероятно, и это смешно, и это какой-то особый образ мысли… Такое понятно только русским. А сейчас я читаю Тургенева, слушаю Чайковского, Мусоргского, Шостаковича. Мне нравится русская музыка тем, что она совершенно зримая. Слушаешь музыку и ясно видишь перед собой картину. Музыка, которую можно видеть! В русской музыке всё легко визуализируется. Чайковский — зримая музыка, Мусоргский писал музыку по мотивам картин, Прокофьев — такие музыкальные полотна. Это очень характерно для России.
— Шнитке…
— Да-да.
Джон Уотерс
Бойтесь Джона Уотерса! Сам его вид без всяких оговорок свидетельствует о том, что перед вами — нехороший мальчик, тайный обольститель, герой песни Мика Джаггера «Симпатия к дьяволу», который честно признается миру в своих пакостях, низостях, незаметно провоцируя вас перетрясти собственный житейский опыт и призадуматься, а, может быть, и мы — только, пожалуйста, без лицемерия! — вы не раз и не два испытали на себе чары его соблазнов. Очень сложно отслоить живого Джона Уотерса от его фильмов, а главное, от сотни интерпретаций его творчества, на котором отточили свой талант тысячи умных голов, знатоков постмодернизма, трансгрессии, «кэмпа», интеллектуального трэша и др. Он довел до абсурда, до климакса «измы» американских патриархальных устоев, его трансгендеры и транссексуалы всегда одеваются как герои «Унесенных ветром» и американских телесериалов. Вот уж — поистине «антипатриот», а вот на тебе! — блистательная «Лак для волос» не раз обретала новую жизнь в бродвейских постановках, узаконивая гендерную девиантность как новое слово в стилевых пиршествах нью-йоркских подмостков, да и «Розовые фламинго» никуда не делся, перевоплощаясь в ремиксах и римейках. Умом этого вечного террибля с одного захода, разумеется, не понять, но устоять перед соблазном поговорить с ним, автором самого отвратительного фильма всех времен и народов, на лаунжах Берлинале, согласитесь, невозможно!.. Опять это слово — «соблазн»…
Его нравы
— Не знаю, в курсе вы или нет, но в России у вас масса фанов…
— Да что вы! Я никогда не был в России, поэтому…
— Приезжайте поскорее, кстати, как вы себе представляете русскую аудиторию?
— Я думаю, зрители везде одинаковые. Наверное, у русских зрителей большое чувство юмора, они пережили большие перемены, а юмор помогает выжить. Так что, думаю, русские зрители ничем не отличаются от всех остальных. Я воспитывался в традициях холодной войны, нас учили, что Россия — наш враг. Я думаю, вас тоже учили думать, что мы ваши враги. Теперь это так странно звучит. В Америке все про это уже забыли, никто не вспоминает. В детстве было столько пропаганды. Мы помним Хрущёва и так далее. Я сам иногда использую эти пропагандистские клише в своих работах.
— Какой срез американской ментальности отражают ваши картины?
— Мои фильмы не о средних американцах. Обычно они о рабочих. В Балтиморе люди очень эксцентричны, хотя сами они считают себя нормальными, но я так не думаю. В Нью-Йорке все считают себя сумасшедшими, но я думаю, они нормальные. Жители Балтимора не хотят там жить, иногда уезжают от родителей. Это очень закрытое общество, причудливое смешение людей — богатые, бедные и никакого среднего класса, что очень необычно.
— Собственно, все ваши картины подталкивают нас к размышлениям, что считать нормальным, а что — нет?
— Такие рассуждения помогают людям обрести счастье. В моих фильмах люди, которые никогда бы не вышли победителями в реальной жизни, всегда побеждают, как, например, герой «Лака для волос» или толстушка и ее кавалер. Такие люди не выигрывают в обычных голливудских фильмах. У меня всё наоборот. Те, кто в других фильмах обычно считается врагом, у меня становятся героями.
— Не кажется ли вам, что то, что считалось шокирующим, пощечиной общественному вкусу тогда, в 1970-е, сейчас выглядит как невинная забава…
— Не могу ничего сказать про «Розовых фламинго». Похоже, он остается таким же шокирующим, как прежде, не думаю, что с годами он стал приятнее. За тридцать лет американский юмор стал ближе моему чувству юмора. Думаю, старые фильмы по-прежнему интересны. Полагаю, в этом для меня ключ к тому, как сделать так, чтобы мои фильмы понравились молодому поколению. Я по-прежнему часто бываю в колледжах, и средний возраст тех, кто просит автограф на моих DVD, — 25 лет. Это замечательно, потому что этих людей даже на свете не было, когда я снимал свои первые фильмы.
— У вас не возникало тайного желания снять римейк «Розовых фламинго»?
— Нет, я бы не хотел еще раз снимать «Розовых фламинго». Я уже снял их. Тогда было другое время, тогда я был молод. Кому нужен рассерженный шестидесятилетний человек? Если ты рассерженный 60-летний человек, ты болван (asshole). Рассерженный двадцатилетний — это здорово, тогда ты делаешь свой первый фильм. Но если бы я продолжал в том же духе, меня бы здесь не было. Кто из режиссеров 1960-х годов продолжает снимать те же фильмы? Да никто. Всегда нужно заново изобретать себя, меняться. Если ты что-то сделал и на этом остановился, у этого нет продолжения.
— И в каком направлении вы меняетесь, «переизобретаете» себя?
— «Лак для волос» сам по себе был изобретен заново. Сначала он стал бродвейским мюзиклом. Потом возник абсолютно новый фильм с таким же названием стоимостью 75 миллионов долларов, который сделан уже на основе мюзикла. Это еще более удивительно. Мой последний фильм «Безумный Сесиль Б.» был о фанате секса. Едва ли его можно назвать мейнстримовским голливудским фильмом. Я просто снимаю фильм на очередную тему, которая в данный момент меня волнует, и надеюсь, что она заинтересует и других.
— Вы, я так понимаю, не считаете себя врагом голливудской системы?
— Я снимал самые разные фильмы — от самых ранних до нынешних. Последний фильм был почти как голливудский андерграунд. Думаю, в каком-то смысле я совместил обе концепции. Да нет, мне нравятся некоторые мейнстримовские фильмы. Я ничего не имею против Голливуда. Скажу больше — голливудской системы в ее классическом понимании больше нет. Она так сильно изменилась. Я начинал в «Нью-лайн синема», а теперь это большая компания, принадлежащая «Тайм-Уорнер», сделавшая «Властелина колец». Когда я там начинал, это была маленькая компания с двумя фильмами.
— Как вы боретесь за свою аудиторию?
— Я не уверен, что хочу завоевать свою аудиторию, как-то специально сражаюсь за нее. Я хочу их развлечь, заставить их обратить внимание на экран при помощи юмора, может быть, побудить изменить свое мнение по какому-то вопросу. Я полагаю, юмор всегда в какой-то мере политический. Если вы можете заставить людей смеяться, они будут слушать, слушать то, что вы хотите им сказать. Если вы хотите, чтобы кто-то изменил свое мнение, — это лучший способ.
— Новые технологии вас привлекают?
— Я пока не снимал на цифру. Наверное, попробую. Думаю, скоро пленки вообще не останется.
— А если поставить вопрос шире — как меняются формы потребления кино за последнее время?
— Возможно, скоро мы не будем смотреть фильмы в кинотеатрах. Думаю, кинотеатры всегда будут существовать, но в Америке их стало намного меньше, чем прежде. Люди привыкают смотреть фильмы на компьютерах и лэптопах. Какой-нибудь очередной гений, который снимет следующий сенсационный фильм, сделает это через Интернет или что-нибудь в таком духе. Это естественно. Думаю, следующие сотни лет будут эпохой цифровых технологий, мы будем смотреть фильмы самыми разными способами, а не только в кинотеатрах, хотя я-то лично всё еще предпочитают их. Я не смотрю фильмы дома на DVD, мне нравится смотреть их в кинотеатре. Если я не смотрю их в кинотеатре, я вообще почти их не смотрю. Думаю, единственное, что стоит смотреть дома, — это порнография.
— Какой фильм больше всего вас поразил в детстве?
— Пожалуй, первый фильм, который меня очаровал, — это «Золушка» Уолта Диснея. Мне нравилась мачеха, я очень переживал за нее. Я сам всегда был не там, где все. Или, например, в «Волшебнике из страны Оз», когда Дороти направляется домой… я бы не захотел вернуться домой. Можно же было остаться жить в этом красивом замке с этой чудесной ведьмой с зеленой кожей, вместе с веселым львом. Остаться в стране Оз было бы настолько интереснее. Даже ребенком я сопереживал не тому персонажу в фильме. Это и теперь не изменилось. Я считал ведьму великолепной, сопереживал ей.