— Ну, в общем… — полностью соглашаясь, поник дирижер. — Кто ж знал!..
— Ну-да, ну-да!.. Знали б, соломку подстелили… — горько шутит командир. — Ладно, будем считать — вопрос исчерпан. Собирайтесь, рядовой Смирнов, готовьтесь в увольнение, я вас подвезу.
— А за ним приедут, товарищ полковник, — явно нарушая субординацию, осторожно заметил Кобзев. — Она сказала, заедет за ним в восемнадцать тридцать.
— Вот как! — полковник игнорирует нарушение. — Ну и хорошо, мне как раз в ту сторону и надо. Вместе и проедем…
— Оркестр встать, смирно! — кричит воспитательный полковник.
— Вольно, товарищи музыканты, занимайтесь! — отечески разрешает командир полка, отмахивая рукой от фуражки.
— Вольно, — дублирует полковник-воспитатель
— Перерыв. — Ставит точку дирижёр.
И вновь оказывается нет возможности музыкантам обсудить разворачивающиеся события… Саньку Смирнова на задание нужно готовить. В тыл… эээ… как это правильнее сказать… к этим, к американцам парень идёт. В посольство! Ну дела! Что в жизни делается! Закручиваются обстоятельства!! Непредсказуемо! Ужас, просто! Вот тебе и вторник! Вот тебе и рабочий день!!
Аллегро! Аллегро! В темпе, в темпе…
К назначенному времени по-армейски быстро Смирнов был ответственно собран: одет, обут, дважды и с пристрастием побрит, финансово обеспечен, всеми проинструктирован. Сказано быстро, на самом деле… Имиджмейкерская группа, во главе со старшиной оркестра, заставила посланца перемерить с десяток вкусно пахнущих со склада нафталином новеньких парадных комплектов. По причине мешковатости фасона, скорее фигуры, ни один новенький комплект посланцу не подошел, остановилась на сборном. Начистили, наодеколонили Александра, как на свадьбу. Кобзев… дока! — сунул парню втихаря два импортных, специальных каких-то, заковыристых презерватива.
— На всякий случай, чувак, — подмигивая, по свойски шепнул он. — Бери-бери, а вдруг придётся!.. Жизнь-то она, знаешь какая непредсказуемая штука, особенно за границей? СПИД, там, дети потом, и прочее, сам понимаешь, надо предохраняться.
— Чтобы «молодой» не посрамил оркестр, Тимофеев пустил фуражку по кругу, собрал деньги. Купюры собрались мелкие, но много.
— Сильно не шикуй там, — наставлял Трушкин. — Не истратишь, вернёшь, тут пригодятся.
— Из спиртного ничего ни пей, — в ухо гудел Мальцев. — Если надо будет, глотни грамм пятьдесят, втихаря, оливкового масла или сливочного. Где-нибудь, оно, должно быть, помогает. И закусывай хорошо, особенно мясное — налегай, не стесняйся.
— Меньше говори, — грозил пальцем старшина. — Больше слушай: плохо, мол, понимаю, отстаньте, господа, и всё такое… Что ещё?
— Об армии, ни-ни, — вытирал пот со лба дирижёр. — Их, тоже не задевай, не надо.
— Короче, — хлопал по спине Тимофеев. — Ешь, парень, рассматривай картины, там должны быть, а может и аквариум какой… Понял, Смирнов?
— Не подведи Родину, Смирнов, войска наши, в смысле оркестр. — Ставил точку дирижёр.
Таким вот образом вооруженный и нагруженный, Смирнов уже никуда и не хотел. Он только сейчас, вдруг, понял, что это такое быть полномочным и представительным послом, например, музыкантов от России, на территории иностранного государства. Это ж врагу не пожелаешь, кто знает… Хоть пой, врагу не сдаё-отся наш гор-рдый «Варяг»… а ходу обратно уж нету!
Восемнадцать пятнадцать.
Восемнадцать двадцать две.
Восемнадцать двадцать пять…
— Ну что, парень, время!
— Ни пуха, ни пера, Санька!
— Давай, там!..
— Держись, пацан!.. — летели пожелания со всех сторон.
— Если что, звони из Калифорнии, — по-ковбойски бросил Кобзев. — Деньги соберем.
— Тьфу, ты, ёпт, — в сердцах сплюнул старшина. — Придурки! Что вы желаете парню?! — почти зримо ощетинился, рубанул рукой. — Не слушай ты их, Смирнов, шутка это. Дурацкая, при чём шутка, я скажу, Кобзев, дурацкая. — Погрозил «провокатору» пальцем. — Ох, и выпросишь ты у меня когда-нибудь, Кобзев, за язык свой!..
— А что, я? Я пошутил. Пошутить что ли нельзя?
— Нельзя. Иди-иди, Смирнов, не слушай их. Ни пуха… — благословил старшина.
— К чёрту! — невесело ответил Смирнов, и опустив голову, вышел.
А там, на КПП, уже и командир части ждал.
— Ну, всё нормально, Смирнов, всё в порядке? — полковник вроде не заметил мрачного настроения посланца. — Кстати, всё хочу спросить тебя и забываю, а водочный Смирнов не родственник вам, случайно, нет?.. А настроение как? Боевое! Ну и ладно… Где, она, твоя соблазнительница… Шучу-шучу. Как её там, лейтенант эта…
— Гейл… — мрачно подсказал Смирнов, и указал на окно. — Вон она стоит уже, ждёт.
Действительно, на площадке перед воротами КПП, неподалёку от разных угловатых и неказистых авто советских ещё конструкций, стояла маленькая аккуратненькая ярко-фиолетовая иностранная машинка. Горбатенькая, как божья-коровка, «форд ка». Рядом с машиной стояла девушка — именно та самая американка Гейл. Только не в военной форме теперь, а вполне в гражданской одежде: джинсах, кроссовках, спортивной майке с короткими рукавами, с весёлой, открытой улыбкой.
— Ух, ты… какая машина у неё… крутая, — заметил командир полка, вслед за Смирновым переступая порог КПП. — Пудреница. Потому и маленькая!
Гейл, увидев выходящего Смирнова, замахала руками…
— Да, лучше вообще бы не приезжала… — Отворачиваясь, пробурчал Александр.
— Ладно, Смирнов, не трусьте. Помните, вы российский солдат, — лёгким хлопком по спине, взбодрил посланца командир. — А русский солдат, Смирнов, это звучит гордо. На всю Европу гордо, Азию и весь мир в придачу. Понял?
— Так точно.
— Помни, вся Европа нам жизнью обязана. Японцам, как известно, клизму вставили, афганцам всяким с бандитами в Чечне, да и другие какие доблестные дела… Слыхал же. Знаешь. А тут, какое-то посольство, понимаешь, взять. Ерунда. Не трусь, Смирнов. Я рядом буду…
— Как это, рядом?!
— А я за вами поеду… и посмотрю там, чуть что. Вперёд, музыкант Смирнов. Я и президент вам доверяем.
— Президент?! Какой еще президент, товар…
— А у нас с вами, товарищ солдат, один президент… — Перебивая, наставительно, с нажимом произнес командир, и многозначительно умолк, указывая пальцем в небо.
Смирнов проследил за пальцем, потом выше… небо было в плотных кучевых облаках, упавшим голосом он спросил:
— А может, тогда не надо?
— Шагом марш, Смирнов, я сказ-зал… «не надо»!.. — осерчал командир полка. — Впер-рёд! Ради торжества армейских демократических преобразований. К машине!
— Есть… к машине!
Весь путь Смирнова от КПП части до зала приемов посольства US в Москве, можно описать достаточно коротко, как путь стрельцов к месту публичной казни. Именно так смотришь на картину «Утро стрелецкой казни», безотносительно к политическим и прочим нюансам того времени, и понимаешь, — эх, жаль ребят, сейчас точно погибнут. Наплывает неприятное ощущение обречённости и невозможности помочь беднягам… Жуть под сердцем и холодная пустота в желудке… Именно это и ощущал по дороге рядовой Смирнов. Именно жуть. Выйти из машины под предлогом маме позвонить или, ой, срочно нужно самолет встретить и сбежать, было не возможно, так как сзади предусмотрительно подпирала машина «ВАИ» полка, охранно сияя синими холодными маяками на крыше, и черная «Волга» родного командира. Оглянувшись на сопровождение, Смирнов с тоской для себя отметил: «Точно догонят и непременно довезут…» Уже и не боролся с ощущение полнейшей обреченности. Кстати, и совсем не маленькая машина «форд ка», если изнутри смотреть. Всё почти как и в «Запорожце», только круче. Но, это так, мелочи.
Запросто прошли и государственную границу, внешний милицейский пост и внутреннюю службу проверки в самом посольстве. А потому, что рядом была Гейл и то, её, всесильное приглашение, «инвитейшн».
Не вращая головой — не дикарь — Смирнов скрытно огляделся, одними глазами. Серьезность и важность присутственного места резко подчеркивали невероятно крупных размеров морские пехотинцы из службы безопасности, небрежно прогуливающие, а кое-где просто замершие как статуи и внутри здания, и снаружи. Огромной печатью, величественно возвышался объемный герб Соединенных Штатов занимая собой четверть стены всего холла, и огромный же полосатый флаг с множеством звездочек на синем фоне в верхнем его углу… Чистота кругом и море света, это если ретроспективно смотреть. Сознание же гостя, невольно задержалось на тех морских пехотинцах, на «коллегах».
Когда музыкальный посланец увидел их, живых и не на картинках, близко и неожиданно для себя лицом к лицу, он внутренне поразился их огромности, и машиноподобности. Мясокомбинат в робе какой-то, подумал он. Невольно пригляделся… И правда, сами высоченные, у всех руки-ноги огромные, туловища большие; головы не большие, но квадратные, стрижки только под «ноль», ресницы белесые, пустой — устрашающий! — тяжелый взгляд, детские панамки на бровях… «Роботы или бройлеры», мелькнуло ехидное в голове. Таких людей не бывает, в его-то уж части, он это точно знал — нет. Такими монстрами с разбегу стены прошибать или столы об их головы ломать, точняк. Но, тут же, с явным для себя удовольствием отметил, нашел-таки брешь в обороне противника: по сравнении с ним, Александром, например, в эту живую стенку хоть пулей, хоть камнем, попасть легче-лёгкого, совсем запросто. В них и целиться-то не нужно! Даже если и без очков, даже если и не хочешь попасть или шутки ради, ни за что не промахнёшься. И спрятаться им, бедным, не за что, разве что за танк, если в кустах, как говориться, таковой припрятан, не говоря уж о том, если такой «шкаф» нужно будет просто-напросто «пешком» догнать. Тут все преимущества были только на Санькиной стороне: и увернётся если что, и спрячется, да хоть за тот же ящик, например, из-под «чупа-чупс», и догнать его, извините, если кому захочется, фиг догонишь… разве что на машине. В общем, с такими охранниками только: ать, два, левой-правой! На параде топать, либо забор против танков из них городить, мысленно усмехнувшись, подвел черту Санька, Александр Смирнов, рядовой наш солдат, посланец. И довольный, успокоился, принялся дальше знакомиться: и что тут у них ещё есть такое этакое?