— И я ж о том! — подчеркнул Кобзев. — Ещё и меня заодно свяжут… Всё, тихо, тебе сказали. Помолчи, обдумать надо…
— Как помолчи, как? Ещё этот там… противно храпит… Не понимаю, как с такими жёны живут… Как тут вообще можно спокойно спать? Нужно срочно что-то делать… Срочно! Санька, друг, она же совсем уйдёт, улетит! Понимаешь?.. Да развяжи ты меня! — и без перехода заблажил. — А я стою, жду под дверью в штабе, как дурак, ко мне — представляешь! — подлетают эти, с носилками… Думаю, вот дела, кому-то плохо в штабе стало или ученья! — а они — раз! — меня, самбисты-медики на приём, — хлесь! — подсечку, за ноги, и я уже лежу… Что, за что? Ничего не понимаю!.. Охренеть! Тц-ц!.. Где сейчас она, где, Санька? Что ты узнал? Да развяжи ты меня сейчас же, я тебе сказал, ну! Друг, ещё называется! Мне в туалет надо! Слышишь?
— Слышу, заяц, слышу! — Голосом Папанова из известного мультфильма, Кобзев попытался сгладить тревожное напряжение. Глядя в белый потолок, лежал, размышлял.
Ситуация с одной стороны и забавляла его своей наивной простотой, и пугала точностью выверенных кем-то «хирургических» действий. Если они действительно были кем-то обдуманы, конечно. Похоже, так оно и было. — Погоди ты, суетиться… — ответил Александр Тимофееву. — Подумать надо. — Туалет — это ты хорошо придумал, это шанс… и окно… «Летите, голуби, летите…» Здесь третий этаж… Не слабо, с непривычки… Так что терпи, брат, пока не обдумаем ситуацию. Кстати, если б не твоя Гейл, я б здесь с удовольствием полежал… как товарищ полковник! Тепло, светло, и мухи не кусают. Шучу!
— Ага, шутник, тепло-светло… — с болью в голосе передразнил Тимофеев. — Заманают нас здесь анализами…
— Да, верно. Последнее здоровье подорвут… Вот дела…
— Попали…
— «А город подумал… А город подумал, а город подумал — ученья идут».
— Ну ты перестанешь издеваться или нет, а?.. Друг, тоже мне… Развяжи меня, я сказал, мне идти надо… — рыбой в сетях бился Тимофеев.
— Всем идти надо… Всем, — меланхолично ответил Кобзев, и посоветовал. — Расслабься, как в том анекдоте, с девушкой, и получи удовольствие… Ага!
И пожалел, потому что Тимофеев раненым медведем взревел.
— Ты опять?!
— Нет, нет. Тихо! Я шучу. Извини, шутка такая. Я пошутил.
— Дуратская у тебя шутка, боцман…
— Вот-вот, про боцмана это уже хорошо, уже лучше. Нас спасёт только юмор и смекалка. Только они. Успокаивайся пока Жека… Что-нибудь придумаем. Дыши глубже… Выход где-то есть… Есть выход. Мы его сейчас… Так, значит, что мы имеем?..
— Подлянку мы имеем, — мрачно и зло перебил Евгений. — Вот что имеем!
— Нет, Женька, мы имеем предлагаемые обстоятельства: она там, мы — здесь. Они все там, а мы… Значит, у нас есть выход — нужно выбираться…
Тимофеев скептически хмыкнул.
Бесшумно поднявшись с кровати, Кобзев белым вопросительным знаком, на цыпочках пронёсся к двери, замер возле неё, прислушался, схватил стул, ловким движением рук перевернул его, и всё так же бесшумно вставил его ножку в ручку двери. Ветром пронёсся к окну, повозился со шпингалетами, открыл одну створку. Свежий ветерок влетел в палату, сморщился от специфических составляющих, принялся немедленно вытеснять вредного противника. Спеленатый Тимофеев, в позе молчаливой бабочки-куколки, лежал на кровати, таращил глаза на Кобзева, глядя на его стремительные перемещения.
Александр заглянул через окно, увидел идущего внизу солдата-срочника.
— Эй, ты, молодой, — не громко, позвал он. Солдат споткнулся, не понимая с какой стороны его позвали. Ни перед ним, ни сзади — он оглянулся — никого и близко не было. — Да-да, ты! — боясь, что срочник уйдёт, Кобзев чуть повысил голос. — Не туда смотришь, десантник, вверх смотри, на небо, я здесь… — солдат, раскрыв рот, задрал голову. Прямо над ним, из окна третьего этажа, выглядывала всклокоченная голова, светилась странной улыбкой. — Ага, боец, Зоркий глаз, снайпером будешь! — похвалил Кобзев, и доверительно теперь, как брату. — Помоги, старик, дело есть!
— Ну, чё такое? Чего надо? — осторожно спросил срочник, в любую секунду готовый с максимальной скоростью свалить.
— Деньги у тебя, молодой, есть?.. — голова сверху задала неожиданный, но риторический вопрос.
Срочник скептически хмыкнул, шмыгнул носом, и отрицательно крутнул головой.
— Откуда?!
— Откуда-откуда, от верблюда, — беззлобно передразнила голова и простецки поинтересовалась. — А надо?..
Лицо солдата отобразило полное недоумение, судорожно перескочившее через здоровый скепсис к естественной иронии. Нормальная реакция. Более глупого вопроса солдат и представить себе не мог. На всякий случай он неуверенно пожал плечами, что нужно было понимать однозначно: «конечно».
— Понятно! — удовлетворённо кивнула голова с третьего этажа и спросила. — А двадцатника тебе, боец, на мелкие расходы хватит?
Солдат более определённо пожал плечами. Рот он так и не закрывал, но глядя вверх, одной рукой придерживая пилотку, ничего и не произносил, не веря ещё, и боясь спугнуть удачу.
— Тогда, дуй бегом в нашу оркестровку, к музыкантам… — приказала голова. — Знаешь где?
Срочник утвердительно кивнул головой.
— Это которая на пятом этаже? — уточнил он. — Музыкалка?
— Да, оркестровка, — опасливо оглядываясь в глубь палаты, на закрытую дверь, заторопился Кобзев. Тимофеев, лёжа, заломив шею к окну, молча слушал. — Спросишь там прапорщика Трушкина… — продолжал инструктировать посланца Кобзев. — Но сначала постучишь в дверь, не забудь. — Это он предупредил особым тоном. — Это важно! Понял? Войдёшь, скажешь: «Прапорщика Трушкина срочно в санчасть, на консультацию… Командир полка, мол, приказал… Понятно?
— Ага! А про командира полка, правда что ли? Серьёзно? Мне потом не впаяют?
— Что? — недовольно поморщилась голова. — Нет, конечно, не попадёт. Это пароль такой…
— Ааа… А он знает? — спросил солдат. — Этот ваш Трушкин, прапорщик который, про пароль?
— Нет, он ещё не знает… — Кобзев уже злился, но сдерживался. Обругать посланца сейчас было нельзя, ни в коем случае, обидится и уйдёт, вся операция коту под хвост. Понимая это, Кобзев наставлял подчёркнуто вежливо, но с нажимом. — Ты его в коридор для этого вызови, в коридор. Как выйдет, скажи ему, чтобы мухой летел сюда. Мухой! Понял? Тимофеев, мол, с Кобзевым срочно его сюда требуют. Бегом! Только никто чтобы не слышал. Усёк? Как вместе с ним придёшь, тут расчёт и получишь.
— А не наколешь? — сглотнув, спросил боец.
Голова на него смотрела сверху обиженно и удивлённо…
— Я тебе говорю, без «бэ»! — ответила голова, и пафосно добавила. — Век мне отсюда не выходить. — Ещё и на параметры санчасти указала, на размеры. Последнего солдату вполне хватило, он кивнул головой. — Пусть только не кричит под окном, скажи, — особо нажимая, предупредила голова. — Сончас здесь! Понял? Все спят. Свистнет пусть…
Солдат понимающе кивнул головой, и тихим свистом изобразил подобие сигнала армейской побудки.
— Ага, так… — одобрил Кобзев. — Молодец, соловей, меня потом научишь! Короче, молодой, одна нога здесь, другая там… Лети.
Боец, подхватившись, рванул. Топот его сапог, там внизу, вскоре стих. Кобзев повернулся к Тимофееву, наклонился, предупредил.
— Я тебя развяжу, но ты не дёргайся, не нервничай, спокойно будем действовать… — и принялся торопливо распутывать узлы. — Одного не пойму, как мы сюда залетели, а?.. Загадка. Парадокс! Нонсенс! Ладно, это потом. Как там умные люди говорят, всё тайное когда-нибудь становится явным или наоборот… — В коридоре послышались дробные шаги. Мужские голоса. — Тихо, замри, — бросая завязки, предупредил Кобзев. — К нам вроде идут!
Вспорхнул к двери, выдернул ножку стула из ручки двери, так же бесшумно поставил его, в два прыжка оказался у своей кровати, скользнул под простынь. Тут же вошли медики, военные врачи, двое. Как и раньше во всём белом, как перед операцией или как на учениях по бактериологической обороне. Тихонько прошли, наклонившись к «спящим» больным внимательно оглядели первых двух, прошли к третьему, только до ширмы прошли, вслушались в его чувственный храп… Один из них обратил внимание на неплотно прикрытое окно, подошёл и закрыл его, и они — неспешно, удовлетворённо кивая друг другу головами, вышли. Как раз и свист под окном раздался. Не громкий, но внятный. Кобзев и Тимофеев подскочили к окну.
— Что так долго-то? — распахивая, возмутился Тимофеев.
Под окном, там, внизу, по сторонам оглядываясь, стоял Лёва Трушкин, с ним тот самый солдат. Услыхав возмущённый вопрос, Трушкин, задрал голову, успев правда подхватить падающую фуражку.
— О, и правда вы! — воскликнул он, и дважды удивился. — Как это я долго, я сразу… А чего это вы там, сачки, без меня делаете, а? Я салаге не поверил, думал, хохма!
— Сам ты хохма, — обиженным тоном огрызнулся Тимофеев. — Видишь, залетели…
Они бы так и дальше продолжили, наверное, пустую перебранку, но глядя на нетерпеливо с ноги на ногу переминающегося солдата, вмешался Кобзев.
— У тебя двадцатник с собой есть? — спросил он Трушкина. — Два червонца, в смысле.
— Двадцать рублей? А зачем вам двадцать рублей? У вас там закуски что ли не хватает? А повод?
— Ещё какой! Дай молодому деньги, я обещал… — приказал Кобзев. — Должен тебе буду, отдам…
Трушкин, пожав плечами, с удивлением оглядывая молодого солдата, сунул руку в карман, покопался там, достал смятые десятки, отсчитал парочку, протянул молодому солдату. Тот, подпрыгнул от радости, схватил их, и немедленно исчез.
— Ни черта не пойму, что за дела? — сам себе пожаловался Трушкин. — Какие деньги, почему вы там? Вышли, вроде, на минуточку в штаб и… — и вдруг насторожился, вспомнив для себя важное. — Постойте, вы, говорите, залетели… От кого вы «залетели», мужики? Когда? От Таньки с Валькой? Может, тогда и мне, пока не поздно, заодно, провериться, анализы сдать, нет? Я же тоже там с вами кувыркался… Нет?
— Ты издеваешься!.. — кошкой зажатой в дверях отчаянно вякнул Тимофеев и осёкся, оглядываясь в палату.