— И не только. Главное здесь! — Стив выразительно постучал себя пальцем в грудь. — Ещё мне Мад сказала, что такую красивую девушку как ты, нельзя оставлять одну. Это опасно…
— Для окружающих? — схитрила Гейл. Ей приятно было слышать беспокойство Стива, видеть его счастливое лицо, слышать запах его любимых духов.
— Нет-нет, для меня опасно!
— И поэтому ты бросил переговоры и…
— Нет, я их довёл до конца, я хороший мальчик, но нашёл предлог, и вот… с отчётом уже через… — Стив глянул на свои наручные часы «Вашерон Константин». — Через два часа у меня самолёт в Нью-Йорк. На Совет Директоров. У нас есть целых два часа. Почти два часа! Ты отлично выглядишь, Гейл! Совсем как девчонка! Ты помолодела. Россия тебе на пользу. Вам это идёт, госпожа лейтенант.
— Ты меня давно не видел, — отмахнулась девушка. — Но спасибо за комплимент, Стив, и за цветы, и… За то, что ты здесь. Я рада.
Они прошли в ресторан. Приятная молодая пара. Он высокий, симпатичный, очень хорошо одет, улыбчив, знает себе и окружающим цену, и она — молодая, обаятельная леди, в американской военной форме, из той же элитной среды. Кто в Европе не знает такой сорт людей, тем более таких, в пору их предсвадебной жизни. Это видели главным образом репортёры. Несколько объективов тут же нацелились на молодых людей, но внутренняя охрана аэропорта пресекла попытки. Снимать можно было только в зале прилёта, если есть допуск к конкретной личности, и вне стен аэропорта. Это — закон. Но… Папарацци, спрятав камеры, ходили кругами. Стив, не обращал внимания на любопытные взгляды, заказал себе минеральную воду, Гейл кофе.
— Но ты не хочешь чаще видеться, дорогая, — заметил Стив, и подчеркнул голосом. — Но я жду. Жду, как ты просила. И это не комплимент, ты правда ещё красивее стала. Русский воздух явно полезен для тебя. И как там? Ты довольна результатом поездки? Извини, у меня мало времени — здесь люди! — Стив кивнул на репортёров. — Может, в гостиницу пройдём, номер я заказал. Я очень соскучился.
Гейл, рассеянно глядя, помешивала ложечкой кофе, подняла брови… В другой бы раз, раньше, она быть может и последовала бы предложению Стива, они бы спрятались от чужих глаз… Близости бы, как и положено, в пору помолвки, она бы, конечно, не позволила, но… Чувствовала какую-то странную, беспокоящую её перемену в своей душе… Правда пока не понимала в чём именно. Стив по прежнему был ей и близок, и дорог. С ним так же было хорошо и уютно. Но, она заметила и другое, ей так же приятно было и с родителями, например, бабушкой с дедушкой, с сестрой. Это ей показалось странным, и вместе с тем… она отнеслась к этому спокойно. Отношения со Стивом получили вдруг другую окраску. Она их увидела в другом свете. Даже не увидела ещё, а просто почувствовала. Словно отошла от них двоих в сторону, и увидела. Раньше она такого не знала.
— Там… — она споткнулась, заметив, что ею полностью владеет то странное чувство неопределённой радости, и одновременно грусти. — Как тебе Стив, сказать… Я ещё не разобралась. Странное чувство, пока сумбур. Москва… Кич из роскошества и нищеты, как мне Мад сказала. Дорогие автомобили, и — нищие. Это в бывшем СССР, представляешь? Множество азиатских лиц, как в афро-Париже. Но глаза у них бегающие или откровенно агрессивные. На улицах шумно, грязно, люди одеты неважно, невыразительно. И лица скучные. В архитектуре нет вкуса. Мазки какие-то, парадоксальные зарисовки. Нет своего, национального стиля… Создаётся ощущение, что люди живут далеко не в достатке, а вид делают, что всё хорошо. Как в Северной Корее. Гордые, наверное, или… Но… в общем, всё как и в других мегаполисах. Блеск и нищета. Я ожидала другого.
— Понятно. Ты ожидала увидеть улыбающихся русских мужиков, и девиц с румянцем на щеках, в валенках, и… Экзотику, да? Они уже прошли это, Гейл. Лучше скажи, как там у них с военной музыкой? Так же всё, как с ракетами и нефтью?
— С музыкой, — Гейл невольно улыбнулась, вспомнила заключительную встречу с военным оркестром, своё похищение. — С музыкой интересно. — Призналась она. — Даже занятно. Но, дух вчерашний, доминируют мысли композиторов ещё той, старой эпохи. Россию, мне кажется, держит груз вчерашних идей. Как тральщика тяжёлый невод за кормой. Понимаешь? Им интегрироваться быстрее надо, не жить вчерашним.
— Угу. Особенно с неводом понятно. Хорошее сравнение. Если не возражаешь, я использую его где-нибудь в докладе. И что дальше…
— Нет взглядов в завтрашний день. Нет даже намёток.
— Это понятно. В один день перестроиться невозможно. Это как в финансах, много составляющих нужно иметь: и программу, и активы, и…
— Но… погоди, Стив, остановись, дорогой! — перебив, загадочно улыбнулась Гейл. — Я нашла там одну вещь. Да! Композицию одну. Привезла. Мне повезло! Только её обработать надо, огранить, аранжировать. Не знаю, получится — нет. Я могла бы наиграть её на рояле, но — боюсь, нас не правильно сейчас истолкуют. — Гейл кивнула на внешне равнодушные лица репортёров, в ожидании удачного для себя момента, вяло жующих сандвичи за столиками. — Да и подумать над ней надо…
— Вот как! Интересно… Поздравляю!
— Да, представь себе! Она не простая. Она гениальная! Но… Надо успеть.
Заметила, Стив её слушает в полуха. Обиженно замолчала.
— Гейл, хватит о делах, я соскучился, — воскликнул он. — Я тебя люблю! Я тебя обожаю!
— Я знаю, — мягко перебила девушка. — И я… тебя… Но, я наверное устала. — И вновь оживилась. — Я там познакомилась с молодым талантливым музыкантом, композитором. Он в военном оркестре играет… на тарелках. Представляешь? А на самом деле он пианист. Причём хороший пианист. Легко импровизирует, и музыку очень необычную сочиняет, как чувство завтрашнего дня… Мы ещё спим, а она уже настраивает нас, манит, зовёт, будоражит… Понимаешь? Я это сразу почувствовала. И что самое удивительное, он совсем не дорожит своим творчеством, своим талантом. Считает это обыденным, пустячным. Невероятное к себе легкомыслие. Они похоже все там такие. Не знают себя, и не раскрывают…
— Ты влюбилась? — притворно восхитился Стив.
— В этого юношу? — вслушиваясь скорее в себя, чем в прозвучавший вопрос, переспросила Гейл, и категорически отвергла. — Нет, что ты! Он молодой совсем. Хотя, симпатичный. Английский язык знает. Один на целый оркестр… не считая переводчика. Молодец юноша. Его работу я и привезла. В ней энергия, таинство, риск, задор и страсть. Безумный максимализм, и абсолютная уверенность. Всё вместе, и всё раздельно. До абсурда порой. Я ошарашена ею! На общем фоне она не только впечатляет, она не отпускает. Она притягивает. Я полностью ею покорена. Музыкой, Стив — не смотри так! — не автором. Она и тебе понравится, — ты услышишь. Там, в первой части тема такая, например, интересная проходит: таинство зарождения жизни, Стив. Представляешь? Я попробую напеть… Слушай… — тихонько напевая музыкальную фразу, Гейл, машинально перебирает пальцами, как по клавишам рояля. Стив с преувеличенным вниманием слушает, потом пару раз хлопает в ладоши. Репортёры перестают жевать. — Здорово, да? — спросила девушка. — На что похоже, ну-ка, скажи?
Стив мнётся в попытках угадать…
— Это? На… на… Нет, что-то не припомню. Но, заманчиво выглядит. Вкусно.
— Вот, и я о том же. — Радуется девушка. — Правда здорово? Талантливо потому что. Я это сразу увидела.
— Это меня радует, — довольно кисло замечает Стив, безуспешно, кажется, стараясь привлечь внимание своей невесты к себе, отвлечь от русского музыканта. — Я уж переживать начал… за себя… — ревниво замечает он.
Гейл не слышит или старается не слышать.
— И вот ещё что меня там приятно удивило… За несколько часов этот оркестр, в котором этот мальчик служит, его зовут Александр, фамилия Смирнов…
— А, русская водка Смирнофф? — оживляется молодой человек. — Знаменитая фамилия. Родственник, да?
— Нет, не водка, но он тоже будет знаменитым. Так вот, за один вечер и одну ночь они не только расписали, разобрали и сыграли мне то произведение… Но и целое представление изобразили на плацу, оживили музыку. Это нужно было видеть. Невероятные молодцы, несмотря, что русские. Правда первую часть только оживили… Но за одну ночь! За одну! Не знала бы — не поверила.
— И правда так здорово?
— Не всё, конечно! Но здорово! Великолепно! И они так старались! Так хотели выразить тему, настроение… Я им очень за это благодарна. Они достойные музыканты. Хотя и… Им бы руки другие, бережные, с пониманием… Ладно, не будем о грустном. — Гейл остановилась, вслушиваясь в мелодичный сигнал и последовавшие за этим слова радиоинформатора о начале регистрации авиарейса по маршруту Стокгольм-Париж-Нью-Йорк. — Это твой, Стив. Извини. Я расстроена. — Заметила Гейл.
— Да, — заторопился и Стив. — Но я всё же очень рад, что увидел тебя. Что ты не зря съездила, что выглядишь свежей, юной… Ты красивая у меня, обаятельная! Энергичная! Я очень хочу тебя… — после короткой заминки Стив продолжил, — обнимать, целовать, видеть тебя счастливой. А у тебя глаза почему-то грустные. И я огорчён. Я думал, обрадую тебя.
— Я рада. Правда, рада. Только не торопи, Стив, я ещё… — девушка хотела сказать, что не поняла ещё, что с ней произошло, там, в России, почему она почувствовала другое отношение к Стиву, что заставило жизнь повернуться другой гранью. Не смогла сказать, потому что сама ещё не понимала, не разобралась. Ей нужно было время, возможно много больше, чем хотел Стив. Глядя в его любящие, но растерянные и расстроенные глаза, девушка не стала его огорчать, произнесла хоть и торопливо, но правдиво. — Но ты у меня самый лучший, самый верный, самый надёжный, самый-самый!
— Я это знаю, помню, и… с нетерпением жду окончания твоих… размышлений.
«Производится регистрация…», вновь проинформировал мелодичный голос из невидимых динамиков.
Спортивные соревнования в армейских полках и подразделениях проводятся часто. Даже очень часто. В России, СНГ, Китае, Европейских армиях, армиях Блока НАТО, — во всех. Время воскресное, во-первых, занять; «дурную» энергию сжечь; «физику» солдатскую встряхнуть-подкачать; и в-четвёртых, в отчёте о проделанных мероприятиях «галочку» поставить. Чтобы дух спортивного состязания не угасал, его искусственно п