Не понятно кто кого бил, кто кого защищал или от кого отбивался, но двери снесли, туалетные кабинки-перегородки вдребезги, некоторый подвернувшийся санфаянс тоже. Об одежде можно не говорит, уши, корпус, голову не жалели, только нос и губы берегли. Это профессиональное. Короче, Лёве досталось. Женька Тимофеев молотил его наподобие боксёрского мешка. Мощно и хуками. Другой тактики, в силу ограниченности пространства и других мешающих тел, к сожалению, применить было нельзя. Досталось и прибежавшему дирижёру. Ворвался сдуру в середину. Но там он — вот умница! — вовремя сгруппировался, чуть присел… На самом деле не сгруппировался, а испугался, ноги и ослабли… Основная махаловка над ним и прошла, не задела. Разве офицерское достоинство только чуть зацепило, так, извините, не надо было в гущу народную лезть, погонами зря сверкать. Эх, хорошо бы ему в этот момент в потолок из нагана пальнуть или из «ствола», как это в разудалых «кинах» случается, или из «калаша» веером шмальнуть, но оружия у него — слава богу! — не было, да и потолок, извините, не бронированный, мог бы и продырявиться, а там же, наверху, тоже, извините, туалет — со всем из этого вытекающим, так что…
Хорошо ли, плохо ли, но растащили дерущихся, расцепили. Главное, сняли напряжение.
И всё это, получается, старшина. Это он, гад, спровоцировал. Правильно говорят: «Слово не воробей…», «…И море когда надо поджечь можно». Точно. Хотя… А может и прав был старшина, что фитиль поджёг? Тут как посмотреть. А что? Пусть и помяли друг друга, зато напряжение как-никак сняли. И то дело. Вовремя. Столько ж нервов за последние дни накопилось. И в том и в другом случае, получается, вовремя. Молодец, получается, Константин Саныч! Мудрый мужик. Знает, что почём и что в мешках. Музыкант, потому что, трубач! Хохол, короче.
Но… Но-проблема-всё-равно-не-исчезла!
Не исчезла она, ёшь её бей! Нет.
И слава Богу, что «проблема» не исчезла. В том, ужасно плохом смысле, конечно, о котором боялись не только думать, но и вслух произносить военные музыканты, там, в России… Здесь же, в Стокгольме, всё было хорошо. Да-да, «Жив и здоров был мистер Смирнов!», и сопровождающий его мистер Ульяшов. Никто не выпрыгнул с парашютом, никто никого не похитил, не обидел, не… И вообще, всё было хорошо. Или почти всё.
Пассажирский самолёт из Москвы прилетел в аэропорт Арландо города Стокгольм вовремя. Пассажиры шумной толпой вышли, получили как и положено свой багаж, прошли таможенную очистку-осмотр… Как у наших новобранцев почти, в армии, до, извините, трусов. Это теперь везде так, по всему миру, говорят, для таможенников развлечение, и для пассажиров тоже… Так же с шумом и радостными возгласами, на ходу застёгивая пуговицы рубах, зипперы ширинок, оправляя подолы платьев, пассажиры разошлись по автобусам, микроавтобусам и прочим машинам…
Механически улыбчивый, причёсанный, в ярком галстуке, ослепительно белой рубашке, стильном однобортном тёмном костюме в светлую полоску, в блестящих чёрных туфлях, юноша, присланный Оргкомитетом конкурса, с плакатом «Mr. Smirnoff, mr Ulaichoff, Welcome!», от чего-то невостребованный, в раздумье так и остался в центре зала прилёта тумбочкой стоять. Некоторое время ещё стоял… пока не объявили о следующей группе прибывших пассажиров, уже из Франкфурта…
Рок-группа, тем временем, вместе с личным багажом (инструменты и необходимая аппаратура давно была предусмотрительно отправлена рейсом «Карго»), всеми фанатками, Санькой Смирновым, воспитателем Лёвой, возглавляемая встречающим продюсером группы австралийцем Самуилом Вайнштоком, была практически благополучно, учитывая их не очень, скажем, трезвое состояние, скорее излишне весёлое, с шумом и песнями, загрузилась в нанятый продюсером автобус.
Разместившись, вначале с любопытством уткнулись носами в окна, на встречу поплывшему красавцу городу, потом отвлеклись на армейские анекдоты, которые с удовольствием на весь салон, рассказывал Лев Маркович Ульяшов. Со «своими уже» фанатками, он на последнем сиденье автобуса разместился. Смешил их анекдотами. Санька и «верная» Алиса, с наушниками плеера в ушах, в середине салона с Венькой. Сэм Вайншток впереди, лицом к своему «народу», спиной к городу. Боб, бас-гитара, в обнимку со своей девушкой Ликой, Смэш, с наушниками. Тритон, барабаны, беспрерывно целовался со своей подругой Виолой. В окна беспечно заглядывал Майк, ритм-гитара, восклицательными знаками комментировал местных девушек, каких по ходу движения замечал. Герка дремал на груди своей фанатки Майи… Развалившись, ритмично покачивались все в креслах под звуки музыки из салонных динамиков, поглядывали в окна, краем уха слушали Лёвины анекдоты, потягивали баночное пиво…
— А вообще, Сань, я вижу… служба не сахар, да? Тяжело? — Венька наклонился к Смирнову.
— Да ничего, в общем, терпимо. Сначала думал копец, когда в учебку попал, но потом меня в оркестр как-то быстро перевели, я и не понял, и вроде… ничего… А что?
— Ты какой-то не такой, как обычно. Смурной, вроде. Ну-ка колись, парень, рассказывай! — дышал Венька винным перегаром. — Деды наезжают, или на бабки сел… Или влюбился?
— Да какие там деды, какие бабки…
— А-а-а, я понял, ты влюбился! Влюбился-влюбился, от меня не скроешь! Вот бы не поверил. Стоило за этим в армию идти! Столько девок вокруг было, и каких! Кто она? Внучка маршала? Дочь президента? Или секретарь она, вернее как там, у вас, в армии… писарь, или пулемётчица! Да?
— Американка она! Гейл Маккинли, лейтенант! — не ожиданно для себя, вдруг, соврал Санька. Услышал, что произнёс, и испугался. Тому испугался, что не ожидал. Возможно время любви пришло. Возможно зависть к чужим чувствам толкнула. Может быть стихи, которыми его снарядили в дорогу, или встреча со своей рок-группой так расположила… Сама обстановка… Но сказал… Услышал, что брякнул, испугался, прислушался к себе… И… вроде поверил даже… Или убедил тем самым себя, а может, так оно и было…
— Чего-о? Кто-о?! Охренеть! — в удивлении, взревел Венька. — У вас что… эээ… У нас что, уже и армия в России интернациональная, по контракту?! Как футбольно-хоккейные команды? Как французский легион? Я не знал… Интересно девки пляшут… В родной стране живём, и ни хрена не знаем. Вот дела! Полная, значит, перестройка у нас произошла… А я… А мы и не слыхали! Это новость! Сеншейсэн! Надо, значит, иной раз и в газеты заглядывать… а мы — ну, тупые! — всё МТV, да МТV… Так когда-нибудь проснёшься, а страна уже и… хрен поймёшь какая… чья, в смысле.
— Наверно. Но она не в России живёт… — мялся Санька. Веря и не веря, как посторонний, прислушивался и к словам своим, и к отзвукам в душе… Там чётко не проявлялось, но трепетало… Как мощный двигатель на нейтральной передаче.
— Не понял! — снова удивился Венька. — Ты же сказал…
Дальше, всё больше увлекаясь, практически не обращая внимания на то, что образ Гейл совсем не совпадал с Санькиными ночными сладкими видениями, с одного на другое перескакивая, Смирнов поведал другу о том, кто она такая, зачем приезжала, как весь оркестр в неё влюбился, особенно его товарищ, Женька Тимофеев, и о том, что она возможно где-то сейчас здесь, наверное…
— …на конкурсе, в Стокгольме… я не знаю…
— Фу-ты, ну-ты… — выслушав сумбурную тираду, обрадовано выдохнул Венька. — Напугал меня. Я уж подумал, что она где-нибудь у чёрта на куличках, у Африканских зулусов, например… А она здесь оказывается! Здесь! Это же классно! Это здорово! Нечего киксовать, маэстро! Цветы, шампанское, ноги в руки и вперёд! Здесь и свадьбу отыграем. Я этим буду… — заливисто смеётся. — Другом семьи, когда ты на службу уходить будешь! А Алиса будет ваших детей нянчить. Правда, Алиса?
— Что? — переспросила девушка, вынимая наушник из уха…
— Я говорю, свадьбу сыграем. Сыграем?
— С тобой? — переспросила девушка.
— Ага, со мной, — подмигивая Смирнову, подтвердил Венька.
— Влёгкую! — ответила девушка, вновь обнимая Смирнова, и погружаясь в завораживающий ритм музыки в своих наушниках.
Ну, видишь, Венька молча, понимающе развёл руками, нет проблем.
— Ага, свадьбу! — передразнил Санька, прислушиваясь к сладко-тревожному отзвуку в своей душе. — Хорошо тебе говорить, а я не знаю, где она…
— И что? — возмутился Венька, он на всё готов был. Преград не видел. — Как не знаешь?!.. Мы же с тобой! Мы — здесь! Весь Стокгольм, — Венька рубанул рукой воздух. — Всю Швецию на уши поставим, а найдём твою Абигайль…
— Она Гейл… — вновь с тревогой прислушиваясь к себе, на «сладкий» отзвук её имени, поправил Санька.
— Без разницы, — легко отмахнулся Венька. — Мне — Абигайль! Тебе — Гейл. Я согласен. Красивая?
— Очень! Вся такая… — тут он не врал, в душе приятно защемило, даже заклокотало. — Не передать… Но ещё Тимофеев есть…
— А это ещё что за зверь? Брат? Конкурент? — с угрозой насторожился Венька.
— Если бы… Конкурент, скорее всего.
— Конкурент? Тебе? Да кто он такой?! Гад! Козёл! Уроем!
— Ты что! — испугался Санька. — Ни в коем случае! Он же наш музыкант, из нашего оркестра, трубач… Классный, причём… Гиллеспи, и…
— Да я фигурально… — перебил Венька, снова махнул рукой. — Пусть, гад, живёт, если такой уж… И правда что ли как Биззи?
— И звук и техника — да! Только щёки не надувает.
— Ты смотри, молодец! Ладно, пусть себе дует! Но я тыл прикрою, это я обещаю! Будь спок! И не думай и не переживай! Все шансы сейчас точно у тебя… Представь: ты — здесь, она — здесь… А он где? Он — там, в России. Сечёшь? На твоей стороне все преимущества. Бери, значит, ситуацию за вымя, и… — заметив, что Смирнов нахмурился, осёкся. — Эээ… Извини, Санёк! Юмор у меня последнее время прёт какой-то чёрный… Если ещё раз такое что-нибудь непотребное скажу, останавливай меня, бей прямо в живот, в лицо нельзя… сам понимаешь… — с удовольствием оглянувшись по сторонам, без перехода восхитился. — Ну, классно у нас гастроли в этот раз начинаются, полный улёт… Сёма, — громко позвал через весь салон. — Какая, говоришь, у нас на сегодня программа?