— А если мы её там не застанем? — беспокойно вертя по сторонам головой, спрашивает Смирнов. Кстати, вертит он головой не потому, что окрестностями любуется, хотя и это интересно, но они настолько хороши и единообразны, что к ним быстро привыкаешь, возникает ощущение сплошного дежавю, а вертится он потому, что боится пропустить девушку. А вдруг да она где-нибудь вот тут окажется… или вот здесь, или там… Нет, наверное, дальше… Нервничает. Крутится.
Вайншток на это смотрит с пониманием. Не брюзжит по-стариковски, не ехидничает, он хорошо помнит, как примерно так же, недавно, каких-то пару лет назад, бросив важные дела, как мальчишка потеряв голову, летел к одной замужней красивой, обольстительной леди, на двое романтических суток из Антверпена — он там яхту себе выбирал, — в город Апии. Расстояние — уму не постижимо! Где Европа — гляньте, и где крохотный островок в южной части Тихого океана?! И не пытайтесь, не найдёте. А Сэм нашёл. Более того… Райское любовное помешательство там испытал… испил любовный нектар… Она позвонила, он всё бросил, и… Почти сутки провёл в воздухе, потом как кенгуру с острова на остров… Из аэропорта Нукуалофа, что в королевстве Тонга, на Западное Самоа, потом на остров Ваувау… И ни секунды не пожалел! Ни времени, ни денег!! Очень хорошо теперь Сэм Вайншток понимает, что такое, и где он — на земле, — настоящий рай! Не голливудский, не африканский или еврейский, а самый настоящий рай. Настоящий! Где и любовь происходит настоящая, и чувства другие, не суррогатные, где секс… не секс, а умопомрачительное соитие двух влюблённых сердец, желанных губ, страстных тел, причём, всё это только с большой буквы. С самой заглавной! Наизаглавной…
— Застанем, — бурчит продюсер, с завистью поглядывая на ребят. Молодые, сильные, удачливые, всё у них ещё впереди, всё ещё состоится. Вспомнят наверное когда-нибудь Сэма Вайнштока добрым словом. — Заодно посмотрим на ту базу. — Говорит он. — Там огромный спортивный центр, в рекламе я где-то видел. Кошмарное дело. С большим уклоном в экстрим. Вроде «Диснейленда», только для взрослых. «Сломай башка» по-русски. Это сейчас модно. И кемпинги, конечно, и дансинги, и казино, и бары, и девочки. Всё есть.
Смирнов досадливо морщится.
— Только бы Ульяшов мой, без меня там… чего не натворил.
— Ах, да! — странным образом под наушниками услыхав, вскидывается Венька. Вынимает наушник из уха, перестаёт судорожно дёргаться и головой мотать… — Не беспокойся, старик! Я забыл тебе сказать… — Наушник, как паралитический, продолжает сам по себе громко шипеть высокими, и глухо бухать нижними частотами. — Прикинь, я сегодня психолога твоего утром толкаю, — весело говорит он и Саньке, и Сэму, главное, Саньке. — Мол, кончай, говорю, ночевать, товарищ, вставай пришёл. А он мычит, говорит, не может: зарядку ещё не делал, зубы не чистил, не завтракал, форму не гладил, и вообще… Сечёшь, да? — толкает Саньку. — Я укатался! Говорю, какую форму, дядя? У нас машина! мы с Сёмой! нам надо! мы едем… А он спрашивает: «С каким ещё Сёмой? Кто такой, из какой роты?» Представляете, как оторвался мужик? Я говорю, ну, вы даёте, товарищ психолог. А он мне: «Передайте, говорит, вашему Сёме, если он наш, я ему полностью доверяю, и полностью делегирую. Но если что не так, семь суток губы. Как с куста!» — Венька заливисто хохочет, хлопая Сёму по колену. — Так что, Сёма, смотри, старайся, не то полковник тебя накажет…
Водитель, швед, тоже с улыбкой, вглядывается порой в зеркало заднего вида… Ну эти русские, весёлые ребята, ничего не понимая из разговора, думает он, хотя, странные. В такую даль, и втроём… Наверное денег без счёта… У них там вообще, говорят, деньгами… эээ… домашних кур даже кормят… Удивительное дело! А курицы не едят… А петухи? Не понятно! Когда ему, водителю, в баре кто-то из своих, местных, это сказал, он не поверил: это не возможно, — как это? — это же бумага! Но ему заметили: «Да! Но у них, у русских, именно так». Теперь, поглядывая в зеркало, он ждал момента, чтобы уточнить, а если поросятам дать — у его маминой мамы своя свиноферма, — лучше будет — нет? И русскими деньгами только кормить, или можно разными? Момента ждал…
И в гостинице, в номере, после «странного» звонка, не всё так было просто. Если самой Натали со шведскими пьяницами — ни «ме», которые, ни «бе», всё было абсолютно ясно и понятно, то телефону — нет. Верунчик не успевает в ванной комнате под душ встать, как тот же самый нахальный звонок: «То-рео-дор-р-р…», вновь принялся громко вызванивать. Это, мы помним, происходит в Стокгольме, в гостинице… Звонит телефон, бренчит, надрывается. Теперь уже Натали, «как лань лесная…», грациозно выбралась из-под одеяла… Тоже нагая. И тоже — ух, ты! — умереть не встать! Во, у наших девчонок фигуры! Ё моё! Класс! На тысячу бакс… эээ баллов. Улёт!!
И с другой стороны условного провода, в Москве, в той же самой оркестровке, странные непонятки тоже не кончились. Всё та же заинтересованная группа музыкантов оркестра, с интересом наблюдает за попытками своего товарища выполнить приказ: провести международные переговоры, установить контакт.
— А-а-а… м-м-м… — дождавшись ответа, вновь замычал Тимофеев, но уже довольно уверенно замычал, на взгляд коллег, с напором. — Гёрл, май нейм из… это… — с трудом ворочая языком сложные буквосочетания, с трудом отыскивая аналоги. — О! Ни хрена себе! — жалуется вдруг своей «аудитории» русскими словами. — Она вроде обматерила меня. За что? — снова осторожно приникает ухом к телефону, слушает, и вновь с удивлением отстраняется. — О, ещё раз…
— Дай-ка я послушаю, — тянется рукой Трушкин. — Может, она не англичанка? Может, наша?
— Ага, армянка она! Ваша! — отодвигая Лёвину руку, грубо поддевает Кобзев. — Не мешай человеку разговаривать.
У Трушкина шерсть на загривке в стойку встала, мгновенно потемнели глаза… Вновь похоже запахло дракой.
— Нет-нет, — торопливо вклинивается старшина, видя, что Трушкин всерьёз собирается обидеться на Кобзева. — Я вот чего понять не могу: как телефон товарища подполковника у этой женщины оказался, которая материться?
Действительно вопрос. Хороший. Главное, неожиданный.
Что не говорите, а Костя Саныч клёвый старшина, мужик, в смысле, нет нет, да и разведёт ситуацию, ввернёт правильное слово, сейчас вопрос. Действительно странно…
— Действительно, — соглашается дирижёр. — Как это?
— Украли их, — вновь принимаясь за своё, восклицает Генка Мальцев. — Как пить дать, их украли. Я говорю. Зуб… это…
Ум-м-м…
Возникла пауза.
Теперь эта идея не кажется такой уж бредовой.
— Тимофеев, Кобзев, вам приказ, — находится подполковник. — Обязательно сегодня дозвониться, выяснить что там и почему… Понятно?
— Так точно, — отзываются назначенные.
— Я на связи, — предупреждает дирижёр. — Мне доложить первому.
— Есть, первому, — эхом дублируют приказание Кобзев с Тимофеевым. Хотя остальным присутствующим совсем не понятно, Кобзев-то тут при чём, он ведь в английском ни гу-гу… Но, приказ есть приказ. Его не обсуждают.
— Всё, перерыв, — строгим взглядом окинув подчинённых, заявляет дирижёр и поворачивается к двери. — Я в штаб. — Конкретизирует направление.
— Ор-ркестр-р-р… — рычит старшина Хайченко.
— Вольно! — Не глядя отмахивается подполковник.
— Вольно! — Дублирует старшина…
Как известно, любая дорога, сколь долгой она не была, когда-нибудь да заканчивается. Так и случилось. Закончилась она и для микроавтобуса марки «Мерседес», вернее для наших «поисковиков».
Будто на крыльях — так быстро! — пролетев развёрнутое рукотворное шоссейное пространство, свернули с просторной и широченной автострады на не менее широкую, и не менее шикарную, въехали — томимые ожиданием! — на большую площадку со множеством флагов на высоких флагштоках, выстроившихся по обеим сторонам от внешне величественно-помпезного фасада главного здания спортивно-сказочного городка. Не сразу и с трудом, но нашли всё же свободное место в плотной шеренге других авто, припарковались. Что именно туда приехали, сомнений не было. Архитектура зданий — вверх террасой, их необычная форма, яркий цвет, мачты и тросы фуникулёров, спортивная одежда жаждущих спортивных развлчений, большое количество туристических автобусов, минивэнов, разных легковых и просто спортивных машин, определяли вид и характер предполагаемого спортивного отдыха. Чистый воздух! Горы и экстрим!
В этом убеждал неохватный глазу гористый рельеф, заботливо укрытый хвойно-лиственными деревьями, с разломами и впадинами, свободно расплывшийся во все стороны к горизонту и далеко за него. Где-то в глубине комплекса прятались бесчисленные спортивные трассы, тропы, и прочие туристические прелести. Глаз привлекали два ярко раскрашенных воздушных шара, из-за отдалённости не более детского надувного, с крошечными гондолами под ними, медленно передвигавшихся над верхушками деревьев. Ещё дальше, если приглядеться внимательнее, можно было заметить верхнюю половину колеса обозрения, или что-то похожее на него; несколько ниточек с гирляндой игрушечных разноцветных кабинок фуникулёров, связывающих разные стороны огромного пространства; два лыжных трамплина на середине одной из сопок… Причудливую роспись монорельсовой дороги, тоже похожей на игрушечную из-за отдалённости… Всё остальное — заманчивое и интересное, — пряталось там внизу, под кронами деревьев. И воздух над всем этим… О, воздух! Чистый-чистый… Гористый… Нет, лесной… Точнее смешанный… Прозрачно терпкий на вкус, до звона в ушах освежающий и пьянящий…
Выйдя из машины, ребята растерялись… Стало понятно: зря ехали. Найти здесь человека не то что затруднительно, вообще невозможно. Если уж в трёх соснах, говорят, люди теряются, то уж здесь-то… на сотнях квадратных километров…
Отказаться от задуманного? Венька тоскливо, но испытующе смотрел на Смирнова, Смирнов, пряча глаза, растерянно оглядывался… Не долго длилась та заминка, не больше нескольких секунд…
К ним уже спешила большущая фигура Микки-Мауса, встречающая гостей. Таких живых фигур здесь было много, разных и сказочных…