Только теперь Кобзев «включился», что отлично понимает весь «английский» язык.
— Погоди, там что, по-русски шпрехают, да? — Мишка согласно кивает, ага. — Ну-ка дай… — Александр перехватывает телефон.
Тут и Натуся, в далёком Стокгольме разобралась, с кем хотят поговорить, кисло морщась, протянула телефон Ульяшову, передала.
— Там, вас какой-то мальчик спрашивает.
— Какой еще мальчик?! — удивляется Ульяшов.
— Сын, наверное, — тонко ехидничает чертовка.
— У меня ещё нет… — рычит Лев Маркович, и ровным тоном аллокает в трубку. — Алло!
В ответ слышит вполне взрослое и мужское:
— Алло!
Что даёт ему возможность в полной мере, достойно отбрить Натали:
— Что-то твой мальчик быстро повзрослел, — так же «нежно» отвечает ей, и не слушая ответ, прикладывается к телефону.
— Алло, алло! — требовательно, и тревожно звучит ему в ухо. — Кто это? Мне бы Ульяшова…
Только теперь Лев Маркович понимает, шутки кончились, что это именно ему звонят, и не просто, а в свете последних драматических событий в его командировке, не сказать фатальных. События эти, если их последовательно, в красках и образах развернуть перед командованием, например, или перед его супругой Светланой Павловной, да озвучить… Ещё и в трёхмерном пространстве бы показать… О-о-о… Нет, спасибо! Лучше не надо.
— Полковник Ульяшов, слушаю. Кто это?
— Товарищ подполковник, это Кобзев! — радостно взрывается голос. — Ну, наконец-то. Тут все с ног сбились, вас разыскивают. Что там со Смирновым? Я по телевизору только что видел, как его арестовали. Нет?!
Всё, копец! Лев Маркович похолодел. Случилось самое страшное, чего он даже в мыслях боялся себе представить. Там, дома, узнали. Возможно, не всё ещё — это впереди! — но важное. Не видать теперь генеральских погон, как и этих, родных… До майора разжалуют, с выходом на пенсию, если не уголовное дело «возбуждят»… Ещё и Светлана Павловна, — не дай бог!.. Как теперь отвечать, что говорить, полковник не знал. Не владел ситуацией. Да и как ею владеть, когда он здесь, а Смирнов где-то там. Где — пока неизвестно. Ну не успел Ульяшов приступить к поискам, не успел… Это плохо. Одно хорошо — звонили не из дивизии, даже не полковник Золотарёв, а… музыкант Кобзев. Прапорщик… С чего бы? Почему?
— А… Ничего страшного, — заикаясь, ответил Ульяшов. — А кто еще видел, не знаешь? Из штаба округа не звонили?
— Звонили, еще как звонили! — всё так же радостно кричала трубка. — Приходили даже!
— Ну, все… Доигрался, — опуская трубку, подвёл себе черту Ульяшов…
— Алло, алло… — неслось тревожное из трубки.
Ей-ей, правду моряки говорят, вернувшись из дальнего похода: «Нет ничего лучше, твёрдой земли под ногами!» Надо понимать родной земли под ногами. Не лукавят и шахтёры, поднимаясь из забоя и выходя на свежий воздух, утверждая — невероятно «вкусный» воздух, вкуснейший. И это правда. Именно этот двуединый «букет», в полной мере ощутили на себе только что освобождённые из неволи Санька Смирнов с Венькой и продюсером Семёном Вайнштоком. И возникшую было шаткость «почвы» под ногами в полицейском автобусе, и «пресный» воздух неволи. Хлебнули… Пусть чуть-чуть в заключении были, но… понервничали. Спасибо добровольным «адвокатам»: Гейл и Стиву. Если б не красавица Гейл, и этот… джентльмен Стив… Или — страшно подумать! — в другую бы сторону за столиками в ресторанчике они сидели… Чтобы наши ребята сейчас в шведских «застенках» делали? То-то!
Полицейской машины и след простыл, настроение у ребят резко улучшилось, правда не у всех. Жизнь приобрела положенные краски, начала новый виток…
У Саньки Смирнова, например, появилась возможность своё место более точно в сердце Гейл определить, в худшем случае лицо сохранить, в любом случае, обязательно передать Тимохино стихотворное послание… Непременно передать, но в последнюю очередь.
Сёму такого рода проблемы не занимали вообще, как и Веньку, кажется. Не торопясь, чуть отстав от пары «Гейл и Смирнов», шли они вместе со Стивом, каждый о своём размышляя. В лесу было почти тихо, где-то посвистывала лесная пернатая живность, с короткими перерывами, вдалеке дробно стучал клювом дятел, шумела листва, было не томительно жарко, а приятно, а воздух вообще был неправдоподобно насыщен одними только полезными, кажется, флюидами и здоровьем… Стив Гладстон-младший шёл, покусывая какую-то травинку, поглядывал то под ноги, то настороженно на фигуры Гейл и этого, который русская водка… Если откровенно, Стив нервничал. Точнее — ревновал. В этом, так уж, напрямую, он себе не признавался… К кому было ревновать? Гейл и этот парень, «русская водка», — нонсенс! Стив, и этот лауреат… Парадокс! Не совместимо. Даже гипотетически — не совместные. Но… они шли впереди, и… Стив помнил вновь появившиеся «отстранённые» нотки в её голосе. А это было неприятно. Было знаком, который нельзя было не заметить… Стива ещё больно огорчило то, что лауреат всё время идиотски улыбается, глядя на его Гейл. Придурок! Почему? Зачем? Как она может? Кому?.. Шёл Стив, и грустную думу думал.
— Что-то мне не нравится этот мальчик… — наклоняясь к Веньке, тихонько и на русском языке, чтобы Стив не расслышал и не понял, с нейтральным лицом, делится своими соображениями продюсер Вайншток. — Как муха возле Гейл… Нет? Любовник, наверное… Как думаешь?
«Ну, дед! В точку! Как мысли прочёл старый еврей», — обрадовано блеснул глазами Венька.
— Не знаю, но очень, похоже. Я тоже об этом думаю… — признался Венька. Прищурился. — Мы его сейчас отошьём. Зачистим Саньке дорогу. Не допустим вторжение американских войск на нашу территорию… — не разжимая губ говорил, дружелюбно при этом улыбаясь Стиву. А у того, улыбка вообще кажется не гасла. Светилась, как приклеенная. Фасон лица у человека наверное такой. Или стиль… Или манера… Или… А ночью он как? А, не важно. Они все там такие. Правда, когда видишь улыбку на лице Гейл — это приятно. Потому что понятно — радуется тебе девушка. Когда мужик, Стив, например — это, извините… это… наталкивает на размышления, по меньшей мере отталкивает.
Видя на Венькином лице непривычно «сладкую» мину, продюсер замечает:
— Веня, ради Бога, только цивильно. Мы не в России. Без рук. Помни про гастроли.
Веня ответить не успевает, обе группы подошли к станции высокогорного подъёмника. Первыми Гейл со Смирновым. Подав девушке руку, Санька галантно помогает спутнице войти в подъехавший вагончик…
— Гейл, извините, что так получилось… Я так рад! Спасибо, что вы выручили нас… И… что мы нашли вас… Мы специально сюда за вами…
Гейл смотрит непонимающе. Александр спохватывается, переходит на её английский… Она перебивает.
— Нет-нет, Алекс, в этом ничего особенного нет… Любой бы на нашем месте также бы поступил… Всё должно быть только справедливо, и только по закону. Я рада, что все так удачно закончилось. Но почему вы потерялись в аэропорту? Что-то случилось?
Александр видит, что Гейл никак не хочет слышать его, уводит разговор в сторону, его это расстраивает, но он держится… Очень трудно расставаться с иллюзиями! Ещё как трудно!
— Да нет, всё в порядке. Мы случайно встретили друзей. И…
Если откровенно, то Смирнов уже разобрался в себе, понял: он её не любит, любуется только. Ею самой, улыбкой, глазами, голосом… И врёт. Врёт, врёт, всё врёт! Явную фальшь слышит в своём голосе и обиду на сердце, что он ошибся, что обманулся… Себя обманул.
— А мы целый день вас ждали, ждали, волновались, — пряча глаза, говорит девушка. — Без вас начинать нельзя. Вы наш главный герой.
— Вы меня ждали? — всё уже зная, понимая, уже оттолкнувшись, попрощавшись, зачем-то всё же спрашивает. Тщеславие, или глупость? Второе, скорее всего.
— Ну-у, — в этом её растерянном «ну», Санька слышит полный и окончательный приговор для себя. — Все мы ждали, весь оргкомитет, — теряясь от прямых вопросов произносит девушка. — Вы же действительно главный герой.
— Да какой там герой, обычный музыкант… — кисло произносит Смирнов. Заметим, кислость звучит только в голосе, да на лице тень. На самом деле, на душе светло вдруг у Саньки стало. Словно туча нежеланная с души сошла, груз тяжёлый свалился, он вновь стал прежним Санькой Смирновым. Не тем, который в чужой одежде, в чужой роли… А тем, прежним, которые на своём месте, не на чужом. Смирнов неожиданно светло улыбнулся. И глаза светлее стали, когда душа тональность поменяла… Перемена девушку озадачила. Испытующе глядя, она продолжила…
— Алекс, не скромничайте. Вам сейчас радоваться нужно, гордиться. Поверьте, это не случайно! Это выбор международного жюри! Закрытого конкурса!
Санька вновь собрался отмахнуться, но Стив помешал…
— Гейл, дорогая, ты представляешь, что я только что узнал от наших друзей? — Неожиданным «призом», с широчайшей улыбкой возникая, спрашивает он. Гейл с интересом широко открывает глаза. — Помнишь, мы с тобой вчера на концерте русской группы «Хот раша фингерс» были? — спрашивает он. Девушка кивает. — Знаешь, кто это были? Угадай!
— Кто?
— Да вот, они же! — С улыбкой на лице кричит Стив, указывая вокруг себя. — И Алекс, и Вениамин, и…
— Сэм Вайншток, — вовремя подсказывает Сёма. — Промоушен-директор, к вашим услугам. Можно просто Сёма.
— Не может быть! — обрадовано восклицает Гейл. — И вы, Алекс, тоже там были?
— Да, — мнётся Смирнов. — Экспромт получился… Моя бывшая группа.
— Почему бывшая? — обижается Венька. — Самая настоящая! Вам понравилось? — спрашивает девушку. — Как мы звучали?
— Ещё как! — восклицает она. — Правда-правда! А я смотрю, и не могу понять, кого вы мне напоминаете…
— Они в париках были, — замечает продюсер Вайншток. — И цвет, и модель я сам выбирал. Чтобы ярко, стильно. Эминем отдыхает…
— Мне действительно понравилось, — говорит девушка. — Особенно вот эта мелодия. — Напевает её… Мягкое меццо-сопрано приятно вписывается в лесной антураж. Тему тут же голосом подхватывает и фронтмен группы Вениамин. Остальные с заметным удовольствием вслушиваются в мелодию.