Всё это было так, но, с другой стороны, не известив высшее руководство, не поставив в известность центральные разведывательные службы, военные снабдили самолёт, то есть лётчика, парашютом. Сами они рассуждали, что может произойти неисправность самолёта не над советской территорией или даже над ней, но в какой-либо пустынной местности. В этом случае незачем было жертвовать жизнью лётчика, он мог бы попытаться спасти свою жизнь, использовав парашют. Более того, лётчик получал «на всякий случай» валюту и некие предметы (обычно наручные часы) для расплаты за помощь местных жителей в случае благополучного приземления в чрезвычайных обстоятельствах.
Даллес о парашюте и средствах оплаты не знал, ему об этом не доложили, да просто не могли доложить, так как сотрудники ЦРУ оставались об этом в неведении. Понятно, что в неведении оставалась и высшая администрация, включая президента421. Это был как раз тот случай, когда левая рука не знала, что делает правая. Начальники военной разведки оказались, по крайней мере в теории, гуманнее. Они не поставили Даллеса в известность о мерах сохранения жизни лётчика, отлично понимая, что тот будет категорически возражать против этого.
В самом начале 1960 года Эйзенхауэр, понимая, что встреча на высшем уровне в Париже приобретает благоприятные перспективы (британская и французская стороны дали на неё принципиальное согласие), вновь запретил полёты У-2, правда, не исключая возможности ещё одного-двух по его особому разрешению. Эйзенхауэр относился к таким полётам с большой осторожностью. Не говоря уже о том, что Даллес с присущей профессиональному шпиону скрытностью, подчас граничившей с манией, буквально требовал от президента, чтобы за исключением членов СНБ ни один политический деятель не получал никаких сведений о полётах У-2, а непосредственные исполнители знали только свой узкий участок работы, сам президент отлично понимал, что разглашение данных может привести к непредвиденным последствиям.
Опять-таки по совету Даллеса (а эти советы высказывались в непререкаемо жёсткой форме) в Белом доме о программе полётов и их прекращении знали, помимо самого президента, только помощник по национальной безопасности Гордон Грей и офицер связи с ЦРУ и Департаментом обороны Эндрю Гудпейстер. Именно последний передал Эйзенхауэру мнение Даллеса, что сообщение газеты «Нью-Йорк таймс» о том, что в горах Средней Азии строится мощная советская ракетная база, скорее всего соответствует действительности, но что эту информацию необходимо срочно проверить.
Для Эйзенхауэра в преддверии встреч с Хрущёвым это было очень неприятной неожиданностью. В мемуарах Джорджа Кистяковского можно прочитать: «Президент был крайне зол и долго говорил о том, что у некоторых людей отсутствует лояльность по отношению к собственной стране»422. При этом Эйзенхауэр имел в виду как СССР, так и Соединённые Штаты.
Можно полагать, что, настаивая на необходимости полёта самолёта-разведчика для проверки сведений о советской ракетной базе, Даллес рассчитывал на то, что это будет прецедентом для дальнейших акций воздушной разведки, которая давала ему исключительно важную информацию. Аллен использовал самые разнообразные контакты и для того, чтобы умерить готовность президента пойти на прекращение ядерных испытаний. Он договорился с руководством демократических фракций в палатах Конгресса о проведении соответствующих слушаний и уговорил именитого учёного-ядерщика Эдуарда Теллера, с которым поддерживал приятельские отношения, выступить на них, несмотря на то что тот был человеком замкнутым. Теллер выступил с обширной речью, опубликованной в изложении во всех центральных газетах. С подачи Даллеса и в соответствии с собственной позицией Теллер убеждал законодателей, что имеющиеся системы контроля не вполне надёжны, а русские в любом случае найдут способы обмануть доверчивых западных политиков и военных и продолжат совершенствование ядерного оружия. Он использовал почти неотразимый аргумент — испытания необходимы для подготовки использования ядерной энергии в мирных целях. Теллер выдвигал самые экстравагантные проекты — аккумуляции тепла в подземных пещерах при помощи ядерного взрыва, создания крупной гавани в северной части Аляски, пробивания огромных туннелей через горные массивы и т. д.423 Сразу же отметим, что при внимательном рассмотрении оказалось, что все эти проекты либо нереализуемы, либо крайне невыгодны экономически. Но к мнению учёного прислушивались конгрессмены, военные и, что особенно беспокоило президента и его непосредственное окружение, — это мнение разделялось руководством ЦРУ.
Заявляя, что на карте СССР для разведки остаётся немало белых пятен, Даллес после выступления Теллера потребовал развёртывания программы разведывательных полётов. На совещании у Эйзенхауэра 2 февраля 1960 года он вместе со своим заместителем по планированию Ричардом Бисселом буквально вступил в бой с главой государства, разумеется, соблюдая дистанцию, но прибегая ко всё новым аргументам и подчас повторяя уже высказанные. Президент возражал, правда, довольно вяло, видимо, внутренне ощущая весомость и компетентность директора ЦРУ.
Эйзенхауэр всё же высказал мнение, что данные, которые ему передал Хрущёв во время визита в США, верны, поскольку подтверждаются снимками с самолётов У-2. Он при этом опасался, что его репутация пострадает, если как раз во время подготовки четырёхсторонней встречи на высшем уровне один из самолётов-шпионов потерпит крушение и «его могут представить на обозрение в Москве»424. Это был один из очень редких случаев, когда совершенно случайно вербально воспроизводилось то, что с точностью произошло в действительности в очень скором времени.
Даллес смог убедить президента дать разрешение только на один дополнительный полёт. Он был осуществлён 9 апреля пилотом Робертом Эриксоном и завершился благополучно, хотя советские радары засекли самолёт и попытались сбить его ракетами класса «земля — воздух». Эриксону удалось заснять Семипалатинский ядерный полигон, авиабазу стратегических бомбардировщиков возле посёлка Сары-Шаган к западу от озера Балхаш (аналитики ЦРУ были не вполне точны в определении характера этого военного объекта — на самом деле это был полигон, где проводились испытания первых образцов противоракетного оружия), ракетный полигон Тюратам (будущий космодром Байконур)425.
Снимки показали, что в «подозрительных» районах СССР не осуществляется строительство новых пусковых ракетных установок. Однако обследованы были не все районы СССР, в которых предполагалось наличие неизвестных — уже имевшихся или строившихся ракетных баз, и подозрительный Даллес запросил разрешение президента на ещё один полёт.
Вначале Эйзенхауэр на заседании СНБ отказал Даллесу, явившемуся вместе со своим заместителем по планированию Ричардом Бисселом, которому явно покровительствовал президент, вспоминая его энергичную работу в первые послевоенные годы по осуществлению плана восстановления Европы, известного как план Маршалла426. Директор ЦРУ был настойчив. Он испросил личную аудиенцию, и на этот раз президента удалось убедить. Аллен аргументировал свою настоятельную просьбу тем, что советские ракетные установки дальнего радиуса тайно монтируются на Плесецком полигоне (объект «Ангара») в Архангельской области, что данные о них неполны, а в том случае, если намечаемая парижская встреча на высшем уровне окажется успешной, полёты У-2 вообще придётся прекратить, и США не будут располагать необходимой информацией.
Эйзенхауэр дал согласие на полёт при условии, что он будет проведён в течение ближайших двух недель, то есть не непосредственно перед совещанием на высшем уровне в Париже, которое к этому времени было уже назначено на середину мая (об этом было договорено с президентом Франции Шарлем де Голлем, посетившим Вашингтон в апреле, и с премьер-министром Великобритании Гарольдом Макмилланом по телефону).
Поскольку в течение этого времени осуществить полёт не удалось из-за облачной погоды в наиболее важных для фотосъёмки районах, Даллес с большим трудом добился продления президентского разрешения до 1 мая. Эйзенхауэр заявил ему, что после этой даты (о том, что этот день в СССР является одним из главных государственных праздников, ему не напомнили) не должна осуществляться ни одна операция, которая может быть воспринята как провокация перед конференцией на высшем уровне[17]427.
Случилось так, что погода улучшилась именно накануне 1 мая. В это утро с американской базы в Пешаваре (Пакистан) по личному распоряжению Даллеса в воздух поднялся опытный пилот Фрэнсис Гэри Пауэрс, совершивший на У-2 уже пять разведывательных полётов. Даллес назвал начавшуюся операцию «Overflight», что можно приблизительно перевести как «Перелёт». Самолёт летел на высоте свыше 18 километров со скоростью 720-780 км/ч. После вторжения в воздушное пространство СССР к югу от Кировабада лётчик вновь сделал снимки полигона Тюратам, а затем направился в сторону Свердловска, чтобы сфотографировать завод, выпускавший, по предварительным данным, оружейный плутоний. Удалось снять заводские объекты, после чего за самолётом началась охота.
О нарушении советской границы в день «международного пролетарского праздника» было немедленно после обнаружения самолёта доложено Хрущёву. Взбешённый лидер страны приказал главнокомандующему войсками ПВО СССР и заместителю министра обороны Маршалу Советского Союза Сергею Бирюзову уничтожить самолёт любыми средствами. Сбить У-2 истребителями МиГ-15 бис никак не удавалось из-за большой высоты полёта. Тогда в сторону самолёта начали запускать ракеты новейшего класса, только принятые на вооружение, способные подниматься на необходимую высоту и обладавшие системой самонаведения на воздушную цель.
При этом произошёл трагический инцидент. Между командованием авиационной части и ракетной установки не было и не могло быть согласованности, так как по приказу Бирюзова в действие одновременно были приведены обе системы ПВО. В результате две ракеты, пущенные одна за другой, обнаружили две цели, соответственно направившись к каждой из них. Второй целью оказался советский истребитель, продолжавший преследовать У-2, но никак не имевший возможности подняться на необходимую высоту. Ракета поразила самолёт старшего лейтенанта Сергея Сафронова, машина была уничтожена, лётчик погиб. Он был посмертно награждён орденом Красного Знамени, а обстоятельства гибели были строжайшим образом засекречены (о них стало известно только в конце 1980-х годов)