428. Всего было выпущено 14 ракет, и только две из них попали в цель, из которых одной оказался советский самолёт429.
Что же касается самолёта Пауэрса, то он был разрушен не полностью. У него было отбито хвостовое оперение, и он начал падать. Пауэрса перед полётом предупредил кто-то из доброхотов, случайно это обнаруживших, что кресло-катапульта в случае приведения его в действие должно взорваться. Официально ему об этом не сообщали, но в этом, собственно говоря, не было необходимости, ибо, как мы уже знаем, он обязан был расстаться с жизнью в подобной ситуации. Во время падения на высоте 5 километров ему с большим трудом удалось выбраться из кабины и воспользоваться парашютом. Пауэрс приземлился у деревни Косулино Березовского района Свердловской области и был задержан местными жителями, которым он тщетно предлагал доллары за помощь в его укрытии.
Как видно, при всей изощрённости Даллеса и его службы понять советскую, в частности крестьянско-колхозную, ментальность они не были в состоянии. Вскоре неподалёку были найдены остатки сбитого самолёта. У лётчика обнаружили некую инструкцию, острый нож, пистолет с длинным стволом, а также несколько пар золотых часов, несколько золотых колец, 5 тысяч советских рублей и записку на русском языке: «Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Если вы мне поможете, вас наградят за это». Была также найдена иголка в полом отверстии долларовой монеты со смертельной дозой яда430. Все эти противоречия ещё и ещё раз подтверждали, что далеко не всё в порядке было в американском разведывательном сообществе, что Даллес не добился искомого полного единства шпионских служб под его руководством, что не всё соответствовало нормам в его собственном ведомстве. Провал полёта Пауэрса ещё более подорвал уже ослабевшее влияние Аллена на президента Эйзенхауэра.
Через три недели в московском парке им. Горького была организована «выставка трофеев» — остатки сбитого самолёта и его оборудования, которую, как утверждала советская пресса, посетили 320 тысяч советских и более 20 тысяч иностранных граждан431.
После скандала с самолётом-шпионом началась опасная политическая игра, в которой обе стороны явно не проявили политической мудрости, разрушив в определённой степени доверие, сложившееся с таким трудом в результате переговоров Эйзенхауэра и Хрущёва. Собственно говоря, в сложившихся условиях проявить такую мудрость, видимо, было нелегко, и всевозможные писания на этот счёт носят явно умозрительный характер.
О том, что самолёт пропал над советской территорией, прежде всего доложили Даллесу. Примерно в полдень 1 мая через помощника президента по связям с ЦРУ и военными ведомствами Эндрю Гудпейстера о происшедшем стало известно Эйзенхауэру. Ни тот ни другой особенно не встревожились, решив ожидать дальнейшего развития событий. В то же время из посольства США в Москве было доложено, что в высших советских кругах идут разговоры, что самолёт уничтожен, а лётчик оказался в руках советских властей. В связи с этим Даллесом был составлен переданный затем средствам информации текст сообщения о том, что самолёт метеорологической службы США брал пробы воздуха в районе советской границы, у лётчика возникли проблемы с кислородным питанием, он, возможно, потерял сознание и сбился с курса. Его дальнейшая судьба выясняется. Подразумевалось, что самолёт мог случайно оказаться над советской территорией. Выдержки из сообщения были опубликованы 3 мая в большинстве американских газет, причём отнюдь не на первых полосах432.
Ситуация начала проясняться, но только частично, когда 5 мая Никита Хрущёв, выступая на сессии Верховного Совета СССР, заявил об уничтожении американского самолёта-шпиона, совершившего «агрессивную провокацию», осуществив «бандитский полёт» вглубь территории СССР, да ещё в день всенародного праздника. Хрущёв, правда, оставлял Эйзенхауэру лазейку, предположив, что американский империализм действовал в обход президента. Никита Сергеевич даже предпринял рискованный, не вполне удачный ход, добавив, что КГБ иногда предпринимает такие действия, о которых сам он ничего не знает. О судьбе лётчика в речи не было сказано ни слова433. Хрущёв даже пригласил к себе посла США Льюэллина Томпсона[18], которому заявил: «Вы поставили меня в ужасное положение и должны помочь мне выбраться из него»434.
Эйзенхауэр ежедневно встречался с Даллесом. Казалось, что между ними восстановлено то единство взглядов и позиций, которое существовало в первые годы президентства. Совместно с другими высшими деятелями и консультантами было единодушно признано, что шанс сохранить президентское лицо унизителен и поэтому неприемлем. Любое другое объяснение, кроме того, которое уже появилось в сообщении от 3 мая, вело бы к признанию фактов полётов самолётов-разведчиков и поставило бы под угрозу возможность встречи в Париже. Поэтому новое сообщение, которое также было составлено Даллесом, подтверждало предыдущее, уточняя, что самолёт «пропал без вести после сообщения 1 мая из района над озером Ван в Турции о трудностях с кислородом»435.
Утром 5 мая (напомним, что разница во времени между Москвой и Вашингтоном составляет восемь часов) состоялось заседание СНБ США, на котором основным докладчиком выступил Даллес. Он сообщил, что Хрущёв произнёс «длинную речь» и что в её последней части, посвящённой международным отношениям и предстоящей встрече на высшем уровне, в основном «содержались очень жёсткие интонации» по отношению к США. О самолёте Аллен даже не упомянул, надеясь, видимо, что всё дело обойдётся «грубой речью» советского лидера436. Впрочем, Эйзенхауэр в упомянутых мемуарах вспоминал, что полный текст речи Хрущёва с данными о том, что У-2 сбит, был получен только по окончании заседания.
В тот же день Госдепартамент получил телеграмму посла в Москве Льюэллина Томпсона. Он сообщал, что вечером на приёме в посольстве Эфиопии заместитель министра иностранных дел СССР Яков Малик заявил ему, что его правительство ещё не знает, в соответствии с какой статьёй Устава ООН будет поставлен вопрос перед Советом Безопасности, так как ещё проводятся допросы пилота, который спустился с парашютом со сбитого самолёта-разведчика437. Сразу после этого по предложению Даллеса Госдепартамент направил в Москву служебную ноту с просьбой подробно проинформировать о судьбе захваченного лётчика438. Ответа не последовало.
Между прочим, случайно брошенные слова Малика вначале были восприняты Даллесом как дезинформация. Сам Аллен был мастером запуска дезинформационных сведений в прессу, на светских приёмах и т. д. Он писал в своей книге: «Когда советский дипломат сугубо доверительно скажет на обеде своему коллеге из нейтральной страны, он обычно рассчитывает на то, что этот нейтрал бывает также на обедах у англичан и американцев. Это “случайно оброненное замечание” содержалось в директиве Министерства иностранных дел СССР». Но на этот раз никакой дезинформации не было. Видимо, советский деятель просто проговорился. Косвенно Даллес это признал позже, написав: «Если вы всё время ожидаете от противника хитрости и обмана, то буквально всё происходящее воспринимается вами как обман с его стороны»439.
Тем временем Хрущёв продолжал игру в кошки-мышки. 6 мая в советских газетах были опубликованы фотографии вроде бы сбитого самолёта. Оказалось, однако, что от У-2 осталась такая неопределённая груда обгоревшего металла, что ничего понять было невозможно. В связи с этим кремлёвские мудрецы согласились на публикацию фальшивки — остатков другого самолёта, в которых по крайней мере можно было увидеть некие очертания, напоминавшие длиннокрылую машину. Американские службы немедленно и с торжеством раскрыли подделку, опубликовав обширные комментарии. В подобном духе было выдержано и сообщение от имени президента, в подготовке которого вновь участвовал Даллес. Наконец 7 мая Хрущёв раскрыл карты, попытавшись выставить на всемирное посмешище президента США. На продолжавшейся сессии Верховного Совета он объявил, что лётчик и оборудование шпионского самолёта находятся в руках советских властей. Его речь с саркастическими ремарками по поводу солгавшего Эйзенхауэра сопровождалась выкриками слушателей «Бандиты!» и «Позор!»440. Вслед за этим была проведена пресс-конференция для советских и иностранных журналистов, на которой живым и здоровым, хотя в явно подавленном состоянии, был представлен Пауэрс и продемонстрированы предметы, которые у него были обнаружены. Журналистам было разрешено задать лётчику лишь несколько вопросов, ответы на которые позволили зафиксировать, что перед ними действительно находится американский пилот, выполнявший разведывательную миссию.
В Вашингтоне возникло замешательство. Известный публицист Джеймс Рестон писал: «Столица выглядит печальной, сбитой с толку в водовороте обвинений по адресу администрации в некомпетентности и недобросовестности... США поймали, когда они занимались шпионажем над СССР, а затем попытались скрыть это, выпустив вводящие в заблуждение официальные заявления»441. Военные и политические советники давали президенту противоречивые рекомендации по поводу того, как ему сохранить доброе имя. С одной стороны, проявлялось стремление как можно дальше дистанцироваться от инцидента, но, с другой стороны, Эйзенхауэр и его окружение отлично понимали, что, действуя таким образом, он продемонстрирует, что не владеет важнейшими инструментами власти, связанными с национальной безопасностью. Эйзенхауэр с ходу отверг предложение Аллена Даллеса, чтобы он сам стал «козлом отпущения» — опубликовать сообщение, что полёты У-2 проводились по его приказам без ведома президента (видимо, на нечто подобное рассчитывал Хрущёв в выглядевшем откровенным разговоре с Льюэллином Томпсоном). 7 и 8 мая последовали противоречивые заявления Госдепартамента и Пентагона, в которых весьма обтекаемо говорилось о том, что произошло. Госдеп акцентировал внимание на неясности, где и при каких обстоятельствах был захвачен Пауэрс. Департамент обороны вёл речь о катастрофе, которая может произойти с любым самолётом, военным или гражданским. По существу, перепевалось первое сообщение, автором которого был Даллес.