Толчки вроде прекратились, зато народу! Не протолкнуться. На каждый квадратный метр по четыре китайца, и все куда-то бегут, будто вязкой жидкостью льются вон из города. Хватка агентов ослабла. Снимаю руку толстенького со своего плеча, торжественно вручаю ему одеяло: рано, говорю по-русски, мне в саван заворачиваться. Шаг в сторону и обратно. Обхожу девушку. Живот втянул, протиснулся между двух студентиков с медицинскими сумками, уступил дорогу пожилой харбинской леди в строгом деловом костюме, обхожу тележку с продуктами, еще подумал, не схватить ли банан пожевать. Стою, оглядываюсь.
Агентов нет ни одного, и Гайрат, предатель уйгурский, потерялся. Ну ладно, их проблемы. Мне же легче. А идти куда? Хотел спросить у кого-нибудь, как добраться до «Острова Солнца», но осознал, что вряд ли кто из студентов знает по-русски. Хотя можно попытаться. Я бегом миновал машину скорой помощи и оказался на пустой незнакомой улице.
Можно уже не удивляться. Конечно, это место далеко от Харбинского политехнического университета. Не трясет, уже хорошо. Опять мобильник заиграл – «К Элизе» бетховенскую. Это могла быть только Даша.
– Да.
– Серый, ты?
– Дашуня, привет.
– Ты знаешь, у нас тут землетрясение просто ужасное. Так трясет, так трясет.
Я хотел сообщить радостную весть, что здесь, в Харбине, тоже потряхивает, но Даша пауз не делала.
– Бедные мы, бедные аргентинцы, бедный Буэнос-Айрес! Говорят, много разрушений, есть жертвы. Я стою посреди улицы, здесь такая офигенная пробка. Пешком не пройдешь, так много людей с побережья бежит, просто толпы! Цунами боятся. Когда это в Аргентине цунами было, это же не Япония? А еще говорят, что киты на берег выкинулись и кошки из города ушли все. А старый город разрушен, рыбацкие поселки затоплены. А я сижу в машине и не знаю, что делать. Телефоны службы спасения не работают, у меня одна бутылка минералки. Домой не дойду, в аэропорт уже поздно. Если, как здесь люди говорят, сейчас магазины пойдут громить, я вообще не знаю, что делать.
Я забыл про свое харбинское землетрясение, про личные неприятности. Вдруг соображаю.
– Так ты не прилетишь?
– Как, как я должна прилететь? На чем? Самолеты не летают, аэропорты закрыты. И машины с поездами через океан не ездят, – чуть не плача, сообщила Даша. Видно, перенервничала.
– Даш, ты успокойся. Где ты сейчас, посреди улицы в пробке? Сядь в машину, выпей водички, подкрась губки. У нас тут тоже трясло, как ни странно. Где Харбин, а где Буэнос-Айрес. А кто это возле тебя сапогами топает и матерится по-испански? Сплошные карамбы слышно.
– А, это ничего, – уже спокойнее сказала Даша, – это я уже привыкла, тут народ шарахается, не знают со страха, куда бежать. Но толчки уже кончились. Сейчас паника рассосется, может, и разъедемся. Ты говоришь, у вас тоже трясло?
– Пяти минут не прошло.
– Ой, как интересно. Сильно?
– Нормально. Так же, как у нас в Азии бывает.
– Тебя не зашибло?
– Нет, ну что ты. У меня все в порядке.
Не рассказывать же про охоту на меня? И не признаваться же, что стою на незнакомой пустой улице, не знаю, куда пойти, и спросить не у кого.
– Ты теперь куда? Не в Москву? – с крохотной надеждой в голосе спрашиваю.
– Нет, Сережа, – твердо ответила Даша, – следующий самолет на Москву неизвестно когда, а я своих скатов надолго оставить не могу. Я попозже прилечу, хорошо? Когда никаких землетрясений не будет.
– Опять скаты, – уныло отвечаю, прям завидую этим бессловесным морским электрическим гадам, они всегда рядом с Дашей, да и в мыслях ее. – Я тебя тоже могу током ударить.
– Да ты что? – Даша моментально забыла про землетрясения, самолеты, про Фокина и прочие неприятности. – Это же такие лапочки! У них хвостики, глазки, плавники, электрическая психология. Ты знаешь, как они выражают антипатию? Они не просто бьются током. Они посылают свой ток в самые глубокие уголки океана. Тогда другие скаты в курсе будут, что их далекий собрат так некрасив, и так некрасиво рыбку отобрал, что сами выразят возмущение, и эти токи до того некрасивого ската тоже доберутся. А то соберутся в стаю и гоняют электрический заряд по морю, будто в большой мяч играют. Даже болельщики у них есть. Правда, молчаливые, не фанатики. Я большое кино про них снимаю. Моя лучшая сцена пока – это как два ската ходили в гости к другим скатам, съели у них всю рыбную стайку в зарослях водорослей, распугали остальных гостей своим зверским выражением электрического поля. Гоняли хозяев за рачками, хвостами грозили акулам, пока одна из них не подплыла поближе и чуть не сожрала ската-наглеца, но промахнулась, получила током в нос. А эти два проходимца уплыли и долго жаловались сородичам на негостеприимство тех скатов, но от обеда отказались, сытыми приплыли.
– В общем, тебе не до меня, – с грустью говорю.
– Да нет, Сережа, до тебя, до тебя. Только я позже прилечу. Обязательно встретимся. Скоро встретимся. Я тебе кусочек фильма покажу. У тебя как дела?
– У меня в порядке, – бодренько продолжаю. – Босс уже час как ждет, а я тут в Харбине заблудился. Но ерунда. Сейчас доберусь до «Острова Солнца», и миссия будет выполнена.
А может, и с работы уволят, с надеждой подумал. Нет, Босс если и уволит, то уже в Москве. А здесь меня жесткий разнос ждет. Ехать пора.
– Даша, так ты не приедешь?
– Серый, ну я же уже десять раз повторила. Аэропорт закрыт, сегодня я уже не улечу. А мне нужно было через Франкфурт, а во Франкфурт я опоздала. Поэтому лучше перенести поездку.
– Даш, я так скучаю!
– Я тоже, Сереженька. О, наконец тронулись, ну ладно, я поехала.
– Пока-пока, красавица. Сегодня только на работу не ходи, отдохни.
– Да ты что, мы едва двигаемся. Я пока до дома доеду, отдохну и высплюсь. И вот еще. Забеги в Москве к моим, я тоже им позвоню, что позже прилечу, но ты все-таки зайди.
– Зайду, зайду. И мне тоже пора бежать. Ты, как у вас там в Америках говорят, береги себя.
И где я? Куда идти, в какой стороне этот «Остров Солнца»? А между прочим, я уже опоздал, да плюс землетрясение.
И побрел я по пустынной улице, долго брел, даже жалко себя стало, брошенным всеми себя почувствовал, как одинокая капелька воды в безводной пустыне, которая скоро высохнет, и потеряюсь я в чужом городе. Андрюхе надо позвонить, вот что. Хотя вон навстречу пацан педали крутит на велосипеде.
Поднимаю обе руки вверх. Сдаюсь на милость победителя. Заступаю дорогу велосипедисту, поймал за руль, остановил мальчишку в спортивном костюме с адидасовскими нашлепками во всех местах. Мальчик выглядел перепуганным, но только выглядел. Он тут же обрушился массой китайских словечек на меня.
Я недовольно поморщился, будто голова заболела, а после разразился английской фразой:
– Хелп ми.
Пацан замолчал, засопел вопросительно: чем, мол, помочь?
– Ай нид вэй, – продолжаю вываливать свои знания английского, – то есть нид роад ту айленд оф сан.
Потом на секунду задумался, времени уже сколько прошло, какой там «Остров Солнца»? Там все совещания кончились уже.
– О, но, но, – поправляюсь, – но айленд оф сан, ай нид хотел «Чжуцзян». Веа риз «Чжуцзян»?
Мальчик снова усиленно засопел, вытер рукавом нос и ответил:
– Такси.
– Ну конечно, такси, как я сразу не догадался, у вас в Харбине таксей навалом, на каждом шагу стоят в засаде, ждут клиентов, много вас тут умников.
Но пришлось прервать этот гневный монолог. Такси появилось на дороге. Машинка подъехала и затормозила возле меня. Пацан развернул велосипед, кажется, покрутил пальцем у виска и уехал.
Шофер очень благожелательно на разных языках спрашивал, куда надо ехать господину? Господин дождался вопроса на русском и важно ответил:
– Хотел «Чжуцзян».
Поехали.
Желания разговаривать с водителем у меня не было. Я только ерзал на сиденье, поминутно оглядывался в поисках вражеских джипов и лелеял смутную надежду, что этот шофер петлять по дорогам не будет. И, возможно, доедем до отеля. А если нет? Блин, сейчас голова затрещит от усилий, в черепную коробку столько беспокойства не помещается. Дашино аргентинское землетрясение – это перебор.
Доехали. Удивительно, но доехали благополучно. Я кинул пачку юаней водителю, не стал ждать сдачу. И под непрерывное «спасибо» побежал в гостиницу.
А у меня в номере Андрей. Сосредоточенный, как Винни-Пух в день забот, стоит посреди комнаты, важно надувает щеки, держит огромный чемодан, а свободной рукой трет двухдневную щетину. Думает, наверное.
– Ага, – без особой радости говорит, – нашего полку прибыло.
– Хорошо, что не убыло, – мрачно шучу, – а ты, я смотрю, трезвый и песен не поешь. Где ночь пропадал?
– Ночью вообще фигня полная была. – Андрей поскрипел ногтем по небритому подбородку. – Ильич тихо кемарит, я песни ору, никому не мешаю. Входит китаец. Вроде местный, из прислуги. Но я его не разглядывал. Я куплет закончить должен. Подумал только: если он сейчас орать будет, я ему рот заткну. Китаец тихо себя ведет, за спину мне заходит, и все. Я прямо в темноту и провалился. Помню потом сквозь муть и боль головную, как худой длинный китаец меня пристально рассматривал, что-то недовольно хрюкал, а потом опять провал.
А мне уже неинтересно слушать. Худых и недовольных китайцев сегодня было в избытке.
– Глаза открываю, – продолжал Андрей, – сижу в кресле, кругом белые халаты, конкретно больничный запах, даже тошнит от него. Это, заявляю, люди, мы где? Гляжу, а рядом Ильич дрыхнет на кушетке без задних ног, и доктор китайский с умилением на него смотрит. На меня ноль внимания. Я на них как рявкнул, сразу полицейский появился.
– Андрей, а у тебя водка осталась?
– Только рисовая. Хорошо, у меня паспорт с собой был. Недолго потом разбирались. Прикинь, нас народ на улице нашел. Какой-то дрянью накачали, из гостиницы вывезли и на улице бросили.
– Рисовая… у нее вкус противный… – А сам решаю, сто́ит глотнуть или нет.
– Ничего не украли. Шутка идиотская. Нашел бы этого китайца – я б ему физически объяснил, как он неправ. А землетрясение тебе как?