Дошли до дома. Баха внутрь проскользнул. Слышу, он там тяжелые вещи передвигает и одновременно дверцей холодильника хлопает. Я в садике жду. На горку смотрю, с Зоной разговариваю. Что же ты за «чудо» такое равнодушное, говорю мысленно, и во мраке твоем творятся странные дела. Не злые и не добрые, странные. Берем фантик у тебя и творим доброе дело, и оказывается это добро очень сомнительным. Зона, она же тебя никогда не спрашивает. Какое добро тебе творить, в каких количествах и когда остановиться. Да и непонятно, тебе ли это добро достанется. Это не ящик Пандоры, а сплошные огорчения, одни несбывшиеся желания. Или сбывшиеся, но не твои.
Баха кричит из окошка:
– Слушай, я все собрал. Вот только хлеба нет. Надо будет все-таки в «Паучок» заглянуть.
– Баха, – спрашиваю его подозрительным шепотом, – а чего это мы до твоего дома пешком топали? Чего это ты машину возле штофелевского коттеджа оставил? На бывшую мою запал?
– Хм, – ответил Баха. – Ты разведись, там посмотрим.
– Вот что тебя губит, Баха, так это серьезные намерения.
А он губу верхнюю закусывает, подбородок выпячивает, глазки презрением светятся.
– А я по-другому не умею и пока, – говорит, – прошу оставить эту тему.
– Оставляем, – с готовностью соглашаюсь. – Все собрал для нашего пикничка?
– Спирта взял. Пару бинтов, зеленку, жгут, тримол, левомицетин.
– О, – вздыхаю, – кажется, путешествие будет не легкой прогулкой. А с провиантом как?
– Спирт, тушенка, колбасный сыр, картошка, помидоры, болгарский перец, икра красная осетровая, – рапортует Баха и в руке рюкзак свой взвешивает.
– Хлеба, говоришь, нет?
– Будет, – отрезает Баха. – Уже восемь, двигаемся на завтрак.
Доходим до коттеджа Штофеля, в машину забираемся, Баха за руль.
– К Эльвирке, что ли, на завтрак напроситься? – бормочу я и внимательно Баху рассматриваю.
– В «Паучке» позавтракаем, – буркнул он и на газ нажал.
Оладьи пришлось ждать минут двадцать. Но было вкусно, особенно сметана мне понравилась. Совсем настоящая.
Баху я попробовал пытать про «Черный отряд», но тот отмалчивался и отшучивался.
– Но если это отряд Босса, он же должен нашей структуре принадлежать, и уж тебе-то должны подчиняться!
– Нет, Фокин, это не наша структура. Это вообще не совсем люди. Россыпь фантиков в кулаке у Босса. А когда его нет, так и вовсе сами по себе существуют.
Баха руль вдруг резко поворачивает и смотрит на меня снисходительно – мол, не дорос я еще до понимания местной специфики.
– Ты, Серега, не обижайся, здесь пожить нужно хотя бы полгода, воздухом местным пропитаться, тогда кое-что понимать начнешь.
– Баха, ты чего? Я же не тупой. Расскажи доступным языком. Что это за звери такие, этот ваш «Черный отряд»?
– Пора нам, Серега, поехали. По дороге ты и отряд увидишь, и поймешь кое-что сам.
Остановились мы как раз у старого КПП. Здесь когда-то Баха и служил. Пора машину парковать, дальше пешочком. Потому как дорога кончилась.
Гляжу на КПП: окна слепые, стекла выбиты, штукатурка слезла, арматура огромными иголками торчит. Ржавчиной болотной пахнет.
– Да у вас тут полное запустение, – говорю.
– Э, кому нужен этот древний КПП. Теперь весь Алатаньга целая зона. Не въедешь, не выедешь. Причем только наших это касается, сопредельщики один хрен беспредельничают. Только «Черный отряд» их и сдерживает. О черт, – Баха шумно сплюнул с досады, – помянул их, они и появились.
С гор спускались пятеро. Люди в черном. Одна из них – девушка с привлекательной фигуркой. Длинные рыжие волосы, стройные быстрые ножки. Белые кроссовки мелькают по склону, как фонарики. Так меня к ней и потянуло. Стоять, кричу себе мысленно, Даша! Ну да, думаю, Даша красивше, да и любимая она, но и эта девчонка хороша. Чего б не пообщаться, анекдотец нескромный не загнуть? Хочется услышать, как она смеется.
– Баха, – говорю, – чего мрачный такой? Симпатичные ребята твой «Черный отряд», – и только теперь обращаю внимание на ребят.
– Я не мрачный, – обреченно он произносит, – это наше необходимое сопутствующее зло, мы без них никуда, но лучше бы их не было.
– Однако, – киваю в ответ, а сам внимательно рассматриваю четверых черненьких чертят.
Суровые они какие-то. Глазки-щелочки с презрительным прищуром, подбородки упрямо вперед выдвинуты, носы, правда, разные. У одного картошкой, у другого курносый, третий, можно сказать, с римским, а последний с греческим шнобелем. И вроде забавные ребята, в черных куртках, в черных джинсах, в черных армейских ботинках, но бледные до безобразия, ни кровинки в лицах. Холодом от них веет. А девушка красивая, цветущая, живая.
Черт с ними, с чертями, думаю.
– Здравствуйте, барышня! – кричу. – Каким ветром вас в наши края занесло?
– В ваши? – удивилась барышня и причмокнула, будто конфетку сосала, полные губки и симпатичный язычок демонстрирует.
А я доволен, смутил девушку, развиваем успех.
– Конечно! Когда-то тут Зоны не было, а мы уже были. Так что тут все наше.
– Э, э, мужик, – вдруг очнулся тот, с греческим шнобелем, – ты чего?
– Офигенный вопрос, – поздравляю его. – И что я должен ответить?
– Стоп, стоп! – подал голос Баха. – Борис, – обращается он к парню, – мы идем по своим делам, вы по своим. Разошлись спокойно, у нас вопросов нет.
– А че? Надо вопросы?
Да, думаю, тяжело с такими общаться, пусть с ними Баха разговаривает.
– Девушка, а девушка, – спрашиваю, – а как вас зовут?
– Эмма, – отвечает она и смотрит с интересом. Что, типа, дальше со мной будет, съедят меня ее дружки или подавятся?
У Бори глазки наконец распахнулись.
– Баха, че он к нам пристал, он, это, неприятностей хочет, да?
Баха тяжко вздыхает.
– Тайм аут, минута мне нужна, – и палец указательный им показывает, – отойдем, – говорит мне, – в сторонку.
– Молчи, стой, слушай. Этих, этот «Черный отряд», не трогай. Даже взгляд косой нельзя на них бросить. – Тут Баха рукой махнул, останавливая мое возмущение. А я хотел громко удивиться. Тоже мне принцы голубой крови! – Смотреть на них запрещено! Знаешь, как «стразы зла» работают? Как несчастья на нашу голову сыплют? Эти тоже вроде живые «стразы зла». Только в виде человеков. Двинешь этого Борю по уху, и приступ аппендицита у тебя случится, или плюнешь ему на ботинок, а в ответ птичий грипп подхватишь. А если вдруг случайно ребро ему сломаешь, считай, инфаркт получил.
– Чего, честно вот прямо так?! – Я понимал, что в этой Зоне все возможно, но такое… Как-то в голове все сразу не уложилось, минутку пришлось привыкнуть к мысли. Переволновался я, даже в горле пересохло. – Баха, дай водички.
А сам думаю, что вот этих засранцев теперь все на руках носят, сопли им вытирают, прихоти их исполняют. И мне, что ли, прогибаться?
Воду из фляжки глотаю, сам Борю взглядом сверлю. И других из виду не упускаю.
– Что, – спрашиваю Баху, – и Эмма, она тоже?
– А ты, – говорит, – потаскай ее за волосы. Может, только воспалением легких и отделаешься.
– Что ты, – отвечаю, – такая красивая девушка, как ее можно обидеть? – И улыбаюсь Эмме приветливо.
Девушка радуется жизни, вот на камушек элегантно присела, будто на стульчик, ногу на ногу закинула, головой встряхнула, совсем красивая стала, ждет комплиментов. А парни помрачнели. Обижаются, видно, когда их не боятся. А Боря шажок ко мне сделал и наглую улыбочку демонстрирует.
Я его не замечаю.
– Эмма, – спрашиваю, – а какие вы подарки из Зоны таскать предпочитаете?
– Ну-у, так… – медленно тянет она слова. – Что-нибудь забавненькое, прикольное. «Капли датского короля» или «заводной апельсин».
– Ух ты, – удивляюсь, – чего только тута не водится! Никогда о таких гаджетах не слышал. А чего они делают?
– Я ж говорю! – Эмма посмотрела на меня как на двоечника. – Они прикольные.
Очень хотелось мне уточнить, как Эмма любит прикалываться, не дали.
Боря вдруг засопел обиженно, грубо схватил за руку девушку и попытался оттащить ее.
Эмма прыгает с камешка, начинает бешено вырывать руку и кричит пронзительно.
– Ты чего, дурак, больно мне! Я из-за тебя чуть коленкой не ударилась, и на руке синяк покажется, отпусти, козел!
Милые у них отношения, думаю. Опускаю ладонь на его шею, беру крепко, встряхиваю, как щенка, и резко отшвыриваю от девушки.
Боря падает на попу и громко орет:
– А мне не больно, а мне прикольно! – И глазами на меня злобно сверкает.
– Песенки, значит, поем, – говорю.
Эмма внимательно осматривает свою ручку, синяки ищет, матом негромко ругается, причем всех сразу поминает, даже нас с Бахой. Троица черненьких на меня надвигается, зло зыркает. Боря сидит в пыли, злорадно ухмыляется, возмездия ждет. Я ничего не жду, хочу барышне объяснить, что неподходящая для нее компания эти мальчики. А Баха стоит бледный, голову в ладонях зажал, воздух ртом хватает, плохо ему.
Да, думаю, что-то будет.
А мальчики меня почему-то обходят. Встают над Борей, и тот, с римским носом, медленно так говорит:
– Боря, ты не прав.
– Че? – Боря снова использует весь свой словарный запас.
Другой, курносенький, головой укоризненно качает:
– Ты почто Эмму обидел?
А с римским носом плечи расправил, гаденько ухмыляется, на ногу этому курносому наступает.
– А чего это ты Эмму защищаешь, Вадик? – говорит. – Я ее парень, сам Борьке морду набью.
– Ты ее парень? – очень удивляется тот, курносый. – Это с каких пор?
– Пацаны, вы чего? – зажмуривается в полном непонимании Боря и, неловко ворочаясь, встает на колено, потом на ноги. – Ромчик, ты же всегда за меня был.
Рома, который с римским носом, презрительно сплюнул под ноги Борису.
– Это моя женщина, – говорит. – Кто против – будет иметь дело со мной!
– Я, я против! – Это, громко смеясь, Эмма вмешалась в беседу.
Гляжу, Баха трет лоб усиленно, но уже не стонет и не ищет ближайшую скалу, чтобы голову разбить от боли. Отпустило, значит. Я никаких болезненных ощущений не испытываю. Чихнул только пару раз по ходу этих разборок.