– Не бойтесь меня, бледные чужестранцы. Мы не едим человечину. Мы скармливаем ее собакам.
Я вздрогнул. Стало дурно, но, думаю, не от страха, а от запаха.
– Я буду добрым к вам. Мои гости – это больше чем друзья. Это моя семья. Вы можете всех своих врагов скормить моим собакам.
Толмач долго описывал, как сильно Русь уважает Чингисхана, как князья русские готовы вместе сокрушить в Индии его врагов. Союз предлагает.
Темучин послушал, внимательно смотрит на меня и говорит. Толмач переводит:
– Дарю тебе, русский князь, юную луноликую любвеобильную Кулан.
Я только и прошептал несмело:
– Так ведь женат же я, великий Темучин.
Монгол недовольно поморщился и, небрежно махнув рукой, произнес два непонятных слова.
– У великого воина должно быть много жен, – перевел толмач и прошипел он в ухо: – Отказываться нельзя.
Подошла Кулан. Юная, грациозная, встревоженная. Смотрит глазами испуганной лани.
Прижалась ко мне. Целует в щеку, покусывает ухо и горячо шепчет, но так, чтобы только я слышал:
– Сокрушите Чингисхана. Князь Фокин, убейте Темучина. Спасите меня и многих людей от смерти лютой.
С ума тут все посходили, что ли? Я им что, Дмитрий Донской? И негоже вмешиваться в историю. Все уже было.
– Нет уж, хатун, пусть будет как будет. Ничего не могу изменить.
Вспышка, слепота. Что, опять?
Блин, это же Африка. Желтая и жаркая. Почему же воздух такой густой и влажный в центральной ее части? Или это не Ботсвана и нас занесло куда-нибудь на Берег Слоновой Кости? Но нет, проводники уверяют, что это самая настоящая Ботсвана. И стадо в наличии. Да, когда десять напуганных слонов летят прочь, ощущения скверные. Топот, грохот, скрежет поломанных деревьев. Земля дрожит как в лихорадке. И это не худший вариант. Вот если бы их вожак подал сигнал к атаке, тогда нам бы пришлось туго.
Но я, по-моему, недооцениваю опасность или не сознаю. И не я один. Мы продолжаем наступать! И я, и Алан, жалко, его фамилия не Квортермейн. Если мы будем очень настойчивы, не упустим стадо и при этом не причиним слонам вреда, они в конце концов свыкнутся с нашим присутствием. Этого-то мы и добиваемся.
Вот слоны рысью перешли в новую долину, расслабились, посчитав, что им больше ничего не угрожает, и снова начали мирно пастись, поедая местную флору.
Тут пришло наше время. Мы медленно обходим их ряды, выискивая цель. И находим. Мощный самец с большими бивнями обрывает ветки отдельно от стада. Он молодой, могучий, ничего и никого в этой жизни не боится! У него, видимо, мало опыта, поэтому какие-то там карлики, бегающие за ним следом, его не волнуют. В отличие от умных и опытных стариков, которые, почуяв запаха человека, бегут на край света, он спокойно пасется. Эта самоуверенность стоила ему жизни.
Между нами открытая лощина, заросшая худосочными деревцами. Мы с главным следопытом подбираемся ближе. Вот слон повернулся к нам боком, Алан целится из своего убойного ружья. Выстрел…
Ну не слон же будет меня о чем-то просить. Бушмен. Ковыляет ко мне, ужасно хромая. Ранен, верно. Маленький, метра полтора. Волос курчавый, на шее ожерелье из чьих-то зубов. Одна набедренная повязка, нож в руке. Говорит, что боги сошли с ума… С полной покорностью во взгляде кланяется и протягивает мне нож, похожий на коготь стальной птицы.
– Помогите, мистер Фок-кин. Спасите слонов и нас от злых людей. Прогоните их из Африки.
За кого меня принимают? Я что, всемогущий? Вроде на «камень иллюзий» больше не наступал.
Вспышка!
Ну вот. Речка мутная, забитая крокодилами, вокруг джунгли с ядовитыми змеями. На берегу аборигены, которые съели Кука и на нас с аппетитом поглядывают.
– Это они, папуасы? – спрашиваю я.
– Ты что, – отвечает сэр Уильям, – папуасы тамошние, новогвинейские, а это аборигены тутошние.
Мне как-то зябко стало, дрожь появилась в коленках, боюсь, что ли? Беру я маузер. Ствол в сторону аборигенов направляю. И даже вес винтовки в руках не успокаивает. Уж очень зверские морды здесь, на берегу Дарлинга, у местных жителей. Носы широкие, кольцами проткнутые, лица разрисованы красной краской, зубы кривые, как у диких собак динго. Эти аборигены с плотоядной ухмылкой копьями потрясают, орут грозно. Так и хочется веслами поработать, отвести лодку подальше от этого берега к другому. Ну а там что, думаете, аборигенов нету?
Да вроде нету. Там кенгуру скачет. Смотрит на нас умными глазками, будто спросить хочет, какого черта вам здесь надо, чужестранцы?
А мы продолжаем сближаться. И рады бы повернуть, но против течения грести трудно.
Сэр Уильям командует:
– Так, все винтовки проверили? Сейчас их поднимем и залп в воздух дадим. Внимание!
Мы нестройно стреляем. Туземцы пришли в некоторое замешательство, но, видно, раскаты грома их не пугают. Вот они начали свои копья раскачивать…
– Стреляйте же, еще и еще стреляйте! – истошно кричит сэр Уильям. – Фок-кин, – зло орет он, – чего не стреляешь?
– Все-таки люди, – спокойно отвечаю, – да и не сделали они нам пока ничего плохого. И копья свои сюда не добросят.
– Я, сэр Уильям Блай, вице-адмирал Королевского флота Великобритании, приказываю уничтожить всех этих аборигенов, всех до одного.
– За что?
– А зачем они Кука съели? Что, кушать было нечего? Зачем нам людоедская цивилизация по соседству?
– Не правы вы, господин адмирал. Не они Кука съели.
Опять куда-то проваливаюсь, теперь во тьму.
Открываю глаза. Опять в Зоне. Звезды тоскливо мерцают. Ни одна не падает. Боря расстелил куртку. Спит. Однако идти пора. Даша бродит там в развалинах. Мерзнет. Ну, может, Одиноков костер запалил? Это было бы хорошо. И чего они сами не вернулись?
– Вставайте, граф, нас ждут великие дела, – говорю сначала негромко и трогаю Борю за плечо, потом ору: – Подъем!
Боря открывает сонные глаза. Смотрит злобно.
– Да пошел ты!
Я сначала удивляюсь, затем злюсь.
– Встал и пошел, – резко говорю.
– Тебе надо – ты и иди.
– Нас Даша ждет. Может, Одиноков оставил ее уже.
– Никуда не пойду. Оставь меня в покое. Тебя ждут неприятности. Лучше уж я обратно пойду. Или я сам буду твоей главной неприятностью.
Конечно, нельзя сказать, что я люблю неприятности, но иногда приходится с ними бороться.
Боря встает на тропинку, машет ручкой и пошел к КПП.
Хватаю его за куртку, торможу.
– Ты мне нужен, живой фантик, как же я без тебя с Зоной разговаривать буду?
– Дурак ты, Фокин, и шутки у тебя дурацкие. Ну-ка отпусти быстро и вали к своей Даше, а не то получишь неприятностей по полной.
– На дуэль вызовешь? – усмехаюсь.
– Ну ты сам напросился. И дуэль не со мной будет. С Зоной.
Садится Боря на землю, шарит в рюкзаке, достает «заводной апельсин». Кажется, тот самый, что я в Зону вернул из Англии.
Поднимает над головой. Оранжевый шарик в момент превращается в фиолетовый. Даже не тикал. Тьма сгустилась настолько, что из нее можно непроглядную ночь строить. Потом развиднелось, Боря стал черным. Забавно, думаю, Боря – эфиоп! И волосы курчавые. Почти как Пушкин. А вот черты лица не изменились. Нос торчит по-прежнему. Покрашенный европеец! Как там у Пушкина? «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам». Олег – Борис. А я, значит, хазар. Только на этот раз разумный.
– Возвращаемся, – он говорит, – не найдешь ты свою Дашу. А если и найдешь, уже не она будет. Не узнаешь. Зачем тебе чужая?
– Она моя жена фактически. Да еще Одинокову надо пару слов сказать.
– Я тебя заставлю вернуться. Жди. Уже не вечер. Зона обещает, что здесь только призраки надежды останутся. А сама надежда – съелась. Дрожи и бойся!
– Конечно, уже боюсь. Нашел кому грозить…
Боря выпучил глаза, зрачки загорелись ярко-голубые на черном лице. А у меня температура подскочила. Лоб горячий и озноб бьет. Но мысли не путаются. Придушить его, что ли, думаю. Нащупываю ножик, подарок от бушмена. Надо же – настоящий, материализовался. Но резать Борю не буду. Еще не настолько навредил. А температуру я поборю, уже поборол.
А теперь отчаяние навалилось дикое, страх проснулся. Липкий пот лицо залил. Нет, Даши не найти! Неужели я ее потерял? В это верить не стоит! Тоже мне живой «страз зла». Сам ведь доиграется. Поделюсь я с ним отчаянием. И как будто поделился. Боря засопел зло. Ко мне приближается. Даже вырос этот эфиоп. На голову выше меня стал. Драться, что ли, собрался? Ну, дуэль так дуэль. Мне не привыкать. Но вроде сель по руслу рычит. Подняться надо как можно выше на склон. Бегу я к вершине. За мной Боря топает. Не вижу, но чувствую, облизывается он, будто добычу чует. Еще неизвестно, кто чья добыча. И тьма не кромешная, несмотря на фиолетовый «апельсин». А поток в сае прошумел слегка и удалился вниз. Можно было так стремительно не бегать.
– Ох, надоел ты мне, Боря. Что ж такой злой стал? Голодный – так поешь. Дать тушенку?
– Зона говорит, что в море, конечно, много соли. Но вкусно ли плавать? Я тебя должен спустить вниз.
Боря угрожающе взмахнул правой рукой, сжатой в кулак. Я отвечаю:
– Фантики из Кляксы заставляют человека совершать необъяснимые поступки, но судят человека, а не фантиков. Мне дуэли надоели. Но дуэль так дуэль. Давай подеремся. По-быстрому. Меня Даша ждет. Только спуститься надо, а то скатимся по склону, крепко обнявшись, костей не соберем.
– Не буду я драться, – бурчит под нос Боря, фиолетовый «апельсин» прижимает к губам и шепчет что-то. Потом левый глаз закрывает, смотрит на меня правым, будто прицеливается. – Сейчас ты у меня попляшешь, – зловещим шепотом вещает, – я тебя подчиню своей воле. Куклу из тебя сделаю. Марионетку.
– Где-то я это уже слышал. Что, не выходит? Фокина даже лешие с кикиморами не смогли согнуть.
Боря недовольно сопит, катает «апельсин» по щеке.
– Я тебя сейчас в камень превращу, статуей будешь.