— В книге есть ещё русский текст? — спросила она, слегка повернув голову. — Я не всё просмотрела, — её взгляд упёрся в выбритую до синевы щёку графа, поднялся к глазам.
— Есть немного. В самом конце, где два языка перекрывают друг друга.
Мужчина не смотрел на неё и казался спокойным. Старался не показать, как взволнован близостью женщины. Как сдерживает себя, чтобы глубоко и жадно не вдохнуть её запах. Ему не нужно смотреть на неё в упор, чтобы видеть лёгкий румянец на нежной коже щёк, пересохшие от волнения губы, трепет ресниц. Нужно быть совсем уж слепым, чтобы не заметить, как вздымается её грудь и прерывается дыхание, а тонкие пальцы теребят кисти шали.
— И что там? — её глаза опустились на его рот.
— Там всё хорошо, — губы его сиятельства дрогнули в подобии улыбки. — Пфальцграфиня ждёт ребёнка.
— Да? — усомнилась Ольга, поднимая глаза на портрет семейства Бригахбургов. Всмотрелась в старших и младших детей. — Значит, всё обошлось… А этого ребёнка нет на картине, — тихо подытожила она.
Граф Малгри, открыв нужную страницу, выпрямился. По нему было видно, что он никогда не сопоставлял записи в рукописи с изображёнными на картине лицами.
— Слишком большая разница между старшими и младшими детьми, — сказала Ольга. — Вы не ошиблись в переводе?
Она понимала, что ребёнок мог не родиться или умереть в младенчестве. Жалость к незнакомой женщине, живущей восемьсот лет назад, переполнила душу.
— Всё может быть, — повернулся к ней его сиятельство и бодро начал: — Итак, на чём мы остановились?
— Я обязательно должна что-то говорить? — понимая, что он имеет в виду, Ольга искала нужные строки в рукописи. — Разве моё мнение важно для вас? Всё и так ясно.
— Шэйла, если бы было иначе, я бы не спрашивал.
Хорошо, что граф напомнил, что она «виконтесса». Этот мужчина, кстати, почти женатый, имел право нравиться Ольге, но не Шэйле — супруге его сына.
— Вы спрашивали про подвал. Я поняла, что он является… эмм… переходом в другой мир, из которого пришла пфальцграфиня. Им пользовались не раз. Двое мужчин ушли оттуда и один вернулся. Возможно, вернулся второй, но… А больше таких рукописей нет? — оторвала глаза от фолианта Ольга. — Эта под номером девять. Значит, их должно быть… — она замолчала, поняв, что… ничего не должно быть. Прошло столько времени! Века!
— Н-нет, — качнул головой Мартин, удивлённый откровенностью женщины, сидящей перед ним. Она говорила обстоятельно, с полной уверенностью в том, что не ошибается в выводах.
Он взял стул и сел рядом с виконтессой, кивком приглашая её продолжить.
— Жаль, — вздохнула она. — Непонятно, как работает портал.
— Портал? От латинского «ворота»?
— Да, ворота в другой мир. В подвале поминается решётка и вода, уходящая в никуда.
— В никуда, — повторил граф Малгри. — Ты уверена в переводе? Я понял это место не так.
— Уверена. Возможно, имеется в виду колодец, и когда там есть вода, нужно в него прыгнуть. Знаете, что я вспомнила? Шопенгауэр называет наш мир худшим из возможных. Понимаете? Значит, есть другие миры?
— Шэйла? — отстранился его сиятельство, всматриваясь в неё, будто видел впервые.
— Что? — в вопросе прозвучал вызов. — Я не могу читать Шопенгауэра и понимать, о чём он пишет? — возмутилась она. — Вы о женщинах такого же мнения, как ваш кумир?
Кажется, она слишком разволновалась. Ольга глубоко вдохнула, задерживая воздух в лёгких. Лицо горело. То, как смотрел на неё мужчина, ей не нравилось. И он молчал.
— Мне продолжить или уже хватит? У вас не создалось впечатление, что мы с вами… того? Или только я, но с вашей подачи, — рассмеялась она, поправляя съехавший платок и нечаянно касаясь руки графа.
Он тряхнул рукой и Ольга, запрокинув голову, засмеялась громче:
— Вы меня боитесь? — ситуация забавляла и пугала одновременно. — Разве я похожа на умалишённую? Не забывайте, что это рукопись ва́шего рода и это в ва́шей родословной есть белые пятна, а не в моей. Вы попросили меня высказать своё мнение — я высказала.
А он не это имел в виду, когда отдёрнул руку. При прикосновении женщины его тело пронзило молнией. Её низкий грудной смех поднял со дна души тёплую волну желания. Он не мог вспомнить, слышал ли когда-нибудь, как смеётся Шэйла, но то, что слышал сейчас… Мартина бросило в жар. В один миг всё перестало иметь значение, кроме женщины, сидящей рядом с ним. Он слышал тепло, исходящее от неё. Сгорал от желания коснуться её лица, соблазнительных смеющихся губ, почувствовать их сладкую мягкость на своих губах. Он никогда ранее не чувствовал ничего подобного к жене сына. Его жизнь текла размеренно, и всё в ней было понятно. Он не видел в себе перемен — он остался прежним. Изменилась Шэйла. Из степенной и немногословной она стала яркой, волнующей и влекущей. Неотвратимо тянуло к ней. Она вызывала в нём порочные, преступные мысли, порождая вспышки запретных желаний.
Она продолжала улыбаться, а граф Малгри, тяжело сглотнув, усилием воли сдержал порыв обнять женщину, остановить смех поцелуем, заставить замолчать.
Ольга заметила, как на его горле перекатился кадык, и опасно сузились глаза. Подавила улыбку. Вспомнив про детскую машинку на рисунке, перевернула в рукописи несколько страниц. Нашла нужное изображение:
— Вот, — указала пальцем на грузовичок, — есть подобные… механизмы в… нашем времени?
Мартин молчал. На игрушки под руками малыша он никогда не обращал внимания.
— К тому же в аллигате есть слова, не употребляемые в настоящее время, — заметила «виконтесса».
— В аллигате? От латинского «привязывать»?
Ольга снова проболталась? Таких книг ещё нет? Не факт. Мужчина может не знать этого.
— Так называют книги-перевёртыши. Два издания в одном, где история пишется с двух сторон, навстречу друг другу.
Как в жизни, — вдруг подумала она. Мужчина и женщина пишут историю своей жизни по отдельности, не подозревая, что уже связаны и их встреча неизбежна. Когда между ними заканчиваются чистые листы, они встречаются. Потом либо начинают писать книгу своей совместной жизни, либо расходятся. Если судьба разводит их — книга рвётся на две части, и каждая их них завершается отдельно.
— Что это за слова? — услышала Ольга. — Не употребляемые в настоящее время?
— Погодите, милорд. Я́ должна вам доказать, что существует другой мир, параллельный нашему? Разве вы, владея всеми раритетами, ещё не убедились в этом? Вы же видели упаковку от шоколада. На ней указан срок годности, то есть дата реализации продукта — месяц и год.
— Год? Какой год?
— Две тысячи шестнадцатый. Вот, — извлекла она из «конверта» обёртку и показала, где смотреть.
В ход пошла лупа.
— Откуда ты знаешь, что это… дата? — всматривался Мартин в размытые цифры.
— Догадалась. Пфальцграфиня пришла из будущего. Её муж знал об этом. — Предупредив очередной вопрос мужчины, продолжила: — Он называет её Таша, а не Вэлэри. Значит, Наташа, Наталья. Это русское имя. Это потом Наташа почему-то стала Вэлэри.
— Шэйла, как ты прочитала рукопись да ещё так быстро? Русский язык другой. Он отличается от этого, — граф положил ладонь на фолиант.
Ей нечего было сказать. За сто пятьдесят лет было столько реформ русского алфавита!
— А как прочитали вы?
— На это ушло много лет. Я задал тебе вопрос, Шэйла, и вижу, ты меня хорошо понимаешь. Ты даже не подвергаешь сомнению свой перевод.
В библиотеке воцарилась тишина.
Ольга встала. Кутаясь в шаль и не глядя на графа Малгри, подошла к окну.
Подрагивали оконные стёкла под напором набирающего силу буйного ветра. Редкий дождь сменился таким же редким снегом, мокрым и липким. Кончался февраль: бесснежный, серый, туманный, зябкий.
Она поёжилась, когда за её плечом остановился его сиятельство.
— Зачем вы ворошите прошлое? — тихо сказала она, не оборачиваясь, зная, что её слышат. — Зачем вам знать, что ваша прародительница пришла из другого времени? Разве это знание что-то изменит или даст вам? Ну пришла, жила, любила, вышла замуж. Боролась за своё счастье, родила наследников. Умерла.
От этих слов Ольге стало не по себе. Захотелось выплакаться. Её современница по воле судьбы была вырвана из комфортных условий и заброшена в тёмное средневековье. Останется тайной, как ей удалось выжить и приспособиться к тем условиям.
А что предстоит пережить Ольге? Пока дышать ей в спину будет такой дотошный мужчина, как граф Малгри — легко не будет. А Стэнли? Он сын своего отца.
— Может быть, она вернулась в своё время? — Мартин смотрел на профиль невестки, вздёрнутый подбородок и опущенные уголки губ.
— Нет, не вернулась, — покачала головой Ольга. — Женщина никогда не оставит своих детей. А прыгать в колодец с детьми, согласитесь, это безумие. — Она обернулась к мужчине: — Посмотрите на картину. Там живёт счастье. А что ещё вы знаете о пфальцграфине? Неужели всё, что осталось от неё — это аллигат под номером девять, рисунки, шоколадная обёртка и семейный портрет? А Бригах? Это за́мок? Он есть? Вы там были?
Ольга уводила графа от его вопроса, ни на что не надеясь. Знала, что лишь отсрочивает ответ на него. Использовала кратковременную передышку перед прыжком в бездну. Милорд, как хищник, взявший след жертвы, уже не отпустит её.
Глава 27
— Конечно, я был там. Бригах — маленькое графство в Германии. И он по-прежнему принадлежат нашему роду с правами собственности на территорию и владение. Правда, там нет селений. Только небольшой участок земли и руины.
— Руины? — эхом отозвалась Ольга.
— Руины — громко сказано, — рассказывал спокойно лорд Малгри. — Скорее, это остатки привратной башни и местами сохранившиеся стены первого этажа.
— Значит, подвала с колодцем нет, — поняла она.
Кто знает, каким разбойным нападениям подвергался замок за века, какие выдерживал осады. Он превратился в развалины. Подвал завалило камнями рухнувших стен, размыло водами. Всё, что осталось от разрушенного строения, вросло в землю, почти сравнялось с ней, заросло сорными травами, кустарником, деревьями.