комнате Эвелин. Мы отслеживаем ее 24 часа в сутки 7 дней в неделю.
- Вы можете слышать ее?
- Только если включить звук, отвечает женщина. - Он в основном выключен. Трудно слушать всю эту болтовню целый день.
Я киваю.
- Что она трогает? Какая-то статуэтка, я не знаю. Женщина пожимает плечами.
- Однако, она очень часто на нее смотрит.
Я узнаю ее, откуда-то - из комнаты Тобиаса, где я спала после того, как меня чуть не казнили в штабе Эрудитов. Она сделана из синего стекла и имеет абстрактную форму, которая выглядит как падающая вода, застывшая во времени.
Я касаюсь кончиками пальцев подбородка и пытаюсь вспомнить что-либо. Он сказал мне, что Эвелин дала статуэтку ему, когда он был ребенком, и поручила ему скрыть это от своего отца, который бы не одобрил бесполезную, но красивую вещь, ведь он был Отреченным. Я не очень-то и думала об этом прежде, но статуэтка должна что-то значить для нее, если она проделала с ней весь этот путь из Отречения до Эрудиции, чтобы хранить на тумбочке. Может быть, это был ее личный способ восстания против системы фракций.
На экране, Эвелин подпирает подбородок рукой и кидает взгляд на скульптуру. Потом она встает, встряхивает руки и выходит из комнаты.
Нет, я все же не думаю, что скульптура является для нее символом восстания. Мне кажется, это просто напоминание о Тобиасе. Так или иначе я никогда не понимала, что когда Тобиас сбежал из города вместе со мной, он был не просто бунтарь, который бросает вызов своему лидеру, он также был сыном, который отказывается от своей матери. И она тоскует по нему. А он? Их отношения были сопряжены с трудностями, но связь между ними никогда не порвется. Просто не может порваться.
Зои дотронулась до моего плеча. - Ты хотела у меня что-то спросить?
Я киваю и отворачиваюсь от экранов. Зои была еще очень молода на фотографии, где она стоит рядом с моей мамой, но она все же была там, и как я полагаю, она должна что-то знать. Я бы спросила Дэвида, но он глава Бюро и его трудно найти.
- Я хотела узнать о моих родителях, говорю я. - Я читаю ее дневник, и я догадываюсь, что мне будет крайне нелегко сообразить, как они встретились, или почему они вместе присоединились к Отречению.
Зои медленно кивает. - Я расскажу тебе то, что знаю. Не возражаешь пройтись со мной до лабораторий? Мне надо передать сообщение Мэттьюсу.
Она держит руки за спиной, таким образом давая им отдохнуть. Я по-прежнему держу планшет, который дал мне Дэвид. Он весь покрыт моими отпечатками пальцев и теплый из-за постоянного прикосновения. Я понимаю, почему Эвелин продолжает трогать статуэтку - это последний кусочек ее сына, который у нее есть, прямо как планшет -
последний кусочек мамы, который есть у меня. Я чувствую себя ближе к ней, когда он со мной.
Я думаю, что как раз поэтому я не могу дать его Калебу, хотя у него есть право посмотреть. Я не уверенна, что могу расстаться с планшетом. Пока не могу.
- Они встретились в классе, говорит Зои. - У твоего отца, хоть он и был очень умным человеком, всегда были проблемы с психологией, и учитель - Эрудит, что неудивительно -
был суров с ним. Так что твоя мать предложила ему помощь после школы, и он сказал родителям, что он делает нечто вроде школьного проекта. Они делали это несколько недель, а потом начали тайно встречаться - я думаю, одно из их любимых мест был фонтан южнее Миллениум Парка. Букингемский Фонтан? Справа от болота?
Я представляю маму и папу, сидящих у фонтана, струю воды, их ноги, едва касающиеся бетонного низа. Я знаю, что фонтан, о котором говорит Зои, не работал долгое время, так что там никогда не было струящейся воды, но так картинка приятней.
- Церемония Выбора приближалась, и твой отец безумно хотел покинуть Эрудицию, потому что увидел кое-что ужасное...
- Что? Что он увидел?
- Ну, твой отец был хорошим другом Джанин Мэтьюз, отвечает Зои. - Он видел ее эксперимент над афракционером за еду, или за одежду, или еще за что-нибудь. Так или иначе, она испытывала сыворотку, вызывающую страх, которую потом стали использовать на инициации Бесстрашных – раньше моделирование не сформировывали индивидульные страхи человека, понимаешь, только общие страхи, вроде высоты, или пауков, или еще чего-то - и Нортон, представитель Эрудиции, был там, и он дал пейзажу страха продолжаться гораздо дольше, чем следовало бы. Афракционер так никогда и не оправился полностью. Это было последней каплей для твоего отца.
Она останавливается перед дверью в лабораторию, чтобы открыть ее с помощью удостоверения личности. Мы идем в темный кабинет, где Дэвид дал мне дневник моей матери. Нос Мэттьюса находится в трех дюймах от монитора, глаза сощурены. Он едва ли замечает наше присутствие, когда мы входим внутрь.
Мне хочется улыбаться и плакать одновременно. Я сажусь в кресло рядом с пустым столом, и складываю руки между коленями. Мой отец был трудным человеком. Но и хорошим.
- Твой отец хотел покинуть Эрудицию, а твоя мать не хотела к ним присоединиться, не смотря на ее миссию, она хотела быть рядом с Эндрю, поэтому они выбрали Отречение вместе. Она делает паузу. - Это внесло разлад в отношения между твоей матерью и Дэвидом,как ты уже видела. В конце концов он извинился, но сказал, что он больше не мог получать от нее сообщения - я не знаю, почему, он бы не сказал - и после этого ее доклады были очень короткие, очень официальные. Именно поэтому они не в этом дневнике.
- Но даже в Отречении она по-прежнему могла выполнять свою миссию.
- Да. И она была гораздо счастливее там, я думаю, чем если бы она была Эрудитом, говорит Зои. - Конечно, Отречение в некотором смысле было не намного лучше. Кажется, что нет никакой возможности избежать генетического повреждения. Даже среди лидеров Отречения.
Я хмурюсь. - Ты говоришь о Маркусе? Потому что он - Дивергент. Генетические повреждения не имеют с ним ничего общего.
- Жизнь рядом с генетически поврежденными людьми не может не повлиять на поведение человека, говорит Зои. - Мэттьюс, Дэвид хочет назначить встречу с твоим руководителем, чтобы обсудить кое-что по разработке сыворотки. Последний раз Алан совсем забыл об этом, поэтому я хотела поинтересоваться, можешь ли ты пойти с ним.
- Конечно, говорит Мэттьюс, не отрываясь от своего компьютера. - Я попрошу его сообщить мне время.
- Прекрасно. Ну, я должна идти, надеюсь, что ответила на твой вопрос, Трис. Она улыбается мне и выскальзывает за дверь.
Я сижу сгорбившись, поставив локти на колени. Маркус был Дивергентом - генетически чистым, как и я. Но я не считаю, что он был плохим человеком, потому что он был окружен генетически поврежденными. Я тоже жила рядом с ними. И Юрая. И моя мать.
Но никто из нас не набрасывался на наших близких.
- В ее аргументе есть несколько спорных моментов, не так ли, говорит Мэтью. Он смотрит на меня из-за стола, постукивая пальцами по ручке кресла.
- Да, соглашаюсь я.
- Некоторые люди хотят обвинить генетические повреждения во всем, говорит он. - Это для них легче, чем принять истину, которая в том, что они не могут знать о людях все и почему они действуют так, а не иначе.
- Каждый человек обвиняет кого-то за то, как устроен мир, говорю я. - Для моего отца это были Эрудиты.
- Тогда мне, наверно, не следует тебе говорить, что Эрудиты всегда были моей любимой фракцией, говорит Мэттьюс, слегка улыбаясь.
- Правда? выпрямляюсь я. - Почему?
- Я не знаю, мне кажется, что я с ними согласен. Если бы все продолжали изучать мир вокруг них, было бы гораздо меньше проблем.
- Я всегда была с ними настороже, говорю я, положив подбородок на руку. - Мой отец ненавидел Эрудицию, так что я тоже начала ненавидеть эту фракцию и все, что они делали со временем. Но сейчас я думаю, что он был неправ. Или просто... необъективен.
- Ты сейчас говоришь об Эрудитах или об изучении нового?
Я пожимаю плечами. - И о том, и об этом. Так много Эрудитов помогли мне, когда я даже и не просила о помощи. Уилл, Фернандо, Кара - все из Эрудиции, и они - одни из самых лучших людей, которых я когда-либо знала. Они были настолько сосредоточены на том, чтобы сделать мир лучше. Я качаю головой. - То, что сделала Джанин, никак не связанно с жаждой познания, которая ведет к жажде силы, как мой отец говорил мне, а связанно с ее бессилием по сравнению с огромным миром. Может быть, в этом смысле Бесстрашные были правы.
- Есть одна старая поговорка, говорит Мэттьюс. - Знание - сила. Сила значит что-то плохое, как у Джанин... Или сила значит что-то хорошее, как у нас. Сама по себе сила не есть зло. Так что знание само по себе - тоже не зло.
- Кажется, там, где я выросла, относились с подозрением к обеим вещам. И к знанию, и к силе, говорю я. - Отреченные считали, что сила должна быть только у тех, кто ее не хочет.
- Что-то в этом есть, отвечает Мэттьюс. - Но может быть, сейчас самое время от этого подозрения отказаться. Он достает книгу из-под стола. Она толстая, с изношенной обложкой и обтрепанными краями. На ней написано БИОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА.
- Тут все на довольно элементарном уровне, но эта книга помогла мне понять, что значит быть человеком, говорит он. - Чтобы быть такой сложной, загадочной частью биологического механизма, и что еще более удивительно, иметь потенциал для анализа этого механизма! Это особый, беспрецедентный случай во всей эволюции. Наша способность знать о себе и о мире - как раз то, что делает человека человеком.
Он протягивает мне книгу и возвращается к компьютеру. Я смотрю на изношенную обложку и провожу пальцем по краю страниц. Он говорит о приобретении знаний как о чем-то таинственном, красивом и древнем. Я чувствую, что если бы я прочитала эту книгу, я смогла бы дойти через все поколения человечества до самого первого, и что я могу участвовать в чем-то гораздо больше и старше, чем я.
- Спасибо, отвечаю я, и это не за книгу. Это за возврат мне того, что я потеряла еще до момента, когда я бы смогла хранить это у себя с умом.