"Зик," говорит Ханна и качает головой. Он падает на диван. Подушки как будто оборачиваются вокруг него.
"Конечно же мы не хотим поддерживать в нем жизнь таким способом," сказала Ханна.
"Он хотел бы идти дальше. Но мы бы хотели увидеть его."
Я киваю. "Конечно. Но есть еще кое-что, что я должен сказать. Атака...
.....это было своего рода восстанием, в котором принимали участие несколько людей из того места, где мы остановились. И я принимал в нем участие.
Я разглядываю щель в досках на полу прямо передо мной, пыль, что собралась там с течением времени, и жду реакции, любой реакции. А приветствует меня лишь тишина.
- Я не выполнил обещанного тебе, говорю я Зику. - Я не приглядывал за ним как мне следовало бы. И я сожалею.
Я рискнул взглянуть на него, а он просто сидит неподвижно, уставившись на пустую вазу на журнальном столике. Окрашенную в цвет выцветших розовых роз.
- Я полагаю нам нужно время, говорит Ханна. Она прочистила горло, но это не помогло ее дрожащему голосу
- Я хотел бы дать его вам, говорю я. - Но мы возвращаемся в корпус очень скоро и вам нужно ехать с нами.
- Все в порядке, говорит Ханна. - Если вы подождете снаружи, то мы будем готовы через 5 минут.
Обратная дорога к корпусу очень медленная и вокруг темнота. Я наблюдаю как луна исчезает и появляется за облаками когда мы подпрыгиваем над землей. Когда мы подъехали к внешней границе города, снова пошел снег, крупные, легкие хлопья кружатся перед фарами. Интересно, наблюдает ли Трис как снег метет тротуар и собирается в кучи у самолетов. Интересно, живет ли она в лучшем мире, чем тот, который я покинул, среди тех людей, которые больше не помнят каково это иметь чистые гены.
Кристина наклоняется вперед, чтобы прошептать мне на ухо. - Так, ты это сделал?
Сработало?
Я киваю. В зеркале заднего вида я вижу как она касается своего лица обоими руками, улыбаясь. Я знаю как она себя чувствует: в безопасности. Мы все в безопасности.
- Ты сделала прививки своей семье?, говорю я.
- Да. Мы нашли их в башне Хэнкок вместе с Преданными, говорит она. Но время для перезагрузки прошло, похоже Трис и Калеб предотвратили ее.
Хана и Зик перешептываются пока мы едем, удивляясь этому странному, темному миру сквозь который мы движемся. Амар объясняет основное пока мы едем, оглядываясь на них слишком часто вместо того чтобы смотреть на дорогу, от чего мне не комфортно. Я стараясь игнорировать всплески паники когда он почти свернул к уличным фонарям или дорожным барьерам и вместо этого я сфокусировался на снегу.
Я всегда ненавидел пустоту приносимую зимой, пустой пейзаж и абсолютная разница между небом и землей, в том как она превращает деревья в скелеты а город в пустырь.
Возможно, эта зима будет другой.
Мы проехали мимо заборов и остановились перед центральными воротами, у которых не стояла охрана. Мы проехали внутрь и Зик сжал руку своей матери, чтобы поддержать ее перемещающуюся сквозь снег. Когда мы вошли в корпус, я понял, что Калеб преуспел, потому, что не было никого в поле зрения. Что может значить только одно, произошел перезапуск, и их воспоминания стерты навсегда.
- Где все? говорит Амар.
Мы идем через брошенный КПП без остановки. На другом конце я вижу Кару. Часть ее лица в синяках и ее голова перевязана, но это не то, что меня беспокоит. А беспокоит меня встревоженный взгляд на ее лице.
- Что это?, говорю я. Кара качает головой.
- Где Трис?, говорю я.
- Я сожалею, Тобиас.
- О чем ты сожалеешь? резко говорит Кристина. - Расскажи нам, что произошло
- Трис отправилась в Оружейную Лабораторию вместо Калеба, говорит Кара. - Она пережила сыворотку смерти и выпустила сыворотку памяти, но она.....в нее стреляли. И она не выжила. Я сожалею.
Чаще всего, я могу сказать когда люди врут, и это может быть ложью, потому, что Трис все еще жива, ее глаза блестят а щеки румяны, а ее маленькое тело полно энергии и силы, и стоит она в луче света в атриуме. Трис все еще жива, она не могла оставить меня одного, она бы не пошла в Оружейную Лабораторию вместо Калеба.
- Нет, говорит Кристина, качая головой. - Не может быть. Здесь какая то ошибка.
Глаза Кары наполняются слезами.
Это тот момент, когда я осознаю - конечно же, Трис пошла бы в Оружейную Лабораторию вместо Калеба.
Конечно же она пошла.
Кристина кричит что-то, но для меня ее голос звучит приглушенно, словно я опустил голову под воду. Части лица Кары также стали трудно различимыми, мир размылся в тусклые цвета.
Все, что я могу это стоять неподвижно, у меня такое ощущение, что если я буду стоять на месте, то смогу остановить это, чтобы оно не стало правдой, я могу претвориться, что все в порядке. Кристина сгибается, не в состоянии сдерживать ее собственное горе и Кара обнимает ее, а все еще стою не шелохнувшись.
Когда ее тело впервые ударилось о сетку все, что я заметил это серое размытое пятно. Я притянул ее через сетку, ее рука маленькая, но теплая и затем она стояла передо мной, невысокая, худенькая, не очень красивая и во всех смыслах обыкновенная, за исключением того, что она прыгнула первой. Стифф прыгнула первой.
Даже я прыгнул не первым.
Ее взгляд был таким решительный, таким настойчивым.
Прекрасная.
Но тот был не первый раз когда я увидел ее. Я видел ее в коридорах школы, и на фальшивых похоронах моей матери и гуляющей по тротуарам сектора Отречения. Я видел ее, но не замечал, никто не видел ее настоящую, ту кем она была на самом деле, до того как она прыгнула.
Полагаю, что огонь разжигающий эту яркость не погаснет никогда.
Я иду чтобы посмотреть на ее тело......временами. Я не знаю через какое время после того как Кара рассказала мне о случившимся. Я и Кристина идем плечом к плечу, идем следом за Карой. Я действительно не помню дорогу от входа до морга, всего несколько смазанных образов и каких то звуков которые я смог разобрать сквозь барьер, возведенный внутри моей головы.
Она лежит на столе, и на мгновение я думаю что она просто спит, и когда я коснусь ее она проснется, и улыбнется мне, и поцелует меня в губы. Но когда я касаюсь ее, она холодная, а ее тело окоченело и отвердело.
Кристина хлюпает носом и всхлипывает. Я сжимаю руку Трис, молясь о том, что если я сожму ее достаточно крепко, то это вдохнет жизнь в ее тело и наполнит красками и она проснется.
Я не знаю сколько времени заняло у меня осознать, что этого не произойдет, то что она умерла. Но когда я наконец понимаю, я чувствую что вся сила вышла из меня и я падаю на колени перед столом и думаю я плачу, как итог всего, или в крайнем случае я хочу этого, и все внутри меня кричит лишь об еще одном поцелуе, еще одном слове, еще одном взгляде, еще одном.
В последующие дни время течет быстро, и это помогает держать горе в рамках. Вместо сна я хожу по коридорам корпуса. Я смотрю как будто из далека, как остальные оправляются от сыворотки памяти, которая изменила их навсегда.
Людей, чей разум затуманен сывороткой, собрали в группы и рассказали им правду: что человеческая природа сложная, что все наши гены разные, но нет ни поврежденных, ни чистых.
Им также соврали: что их воспоминания были стерты по странной случайности, и что они были на грани того, чтобы просить правительство о равенстве для генетически поврежденных.
Мне кажется, что я задыхаюсь в окружении людей, и в то же время я чувствую себя раздавленным одиночеством, когда покидаю их. Я ужасно боюсь, но даже не знаю чего, потому что я уже все потерял.
Мои руки трясутся, когда я останавливаюсь у комнаты контроля, чтобы посмотреть на город с экранов. Джоанна организовывает транспортировку тех, кто хочет покинуть город. Они придут сюда, чтобы узнать правду. Я не знаю, что будет с теми, кто останется в Чикаго, и мне все равно.
Я засовываю руки в карманы и смотрю еще пару минут. Затем опять ухожу, пытаясь, чтобы мои шаги совпадали с ударами сердца или избегать трещин в плитке. Когда я миную выход, я вижу небольшую группу людей, собравшихся у каменной скульптуры.
Одна из них в кресле-каталке - Нита.
Я иду мимо бесполезного барьера безопасности и отхожу на расстояние, наблюдая за ними. Реджи шагает по каменной плите и открывает клапан в нижней части резервуара для воды. Капли превращаются в поток воды, и вскоре вода бьет из-под резервуара, брызгая на плиты, промочив низ брюк Реджи.
"Тобиас?"
Я вздрагиваю. Это Калеб. Я отворачиваюсь от голоса, ища путь отступления.
"Подожди. Пожалуйста," говорит он.
Я не хочу смотреть на него, оценивать как сильно, или как слабо, он горюет о ней. И не хочу думать о том, что она погибла ради такого ничтожного труса, что он не стоит её жизни.
И все же я смотрю на него, задаваясь вопросом, смогу ли я увидеть ее черты в его лице, все еще жадный до нее, хотя я и знаю, что ее уже нет.
Его волосы немытые и взъерошенные, его зеленые глаза налиты кровью, его рот сжат в линию.
Он не похож на нее.
"Я не хочу тебя беспокоить," говорит он. "Но я должен тебе кое-что сказать.
Кое-что, что... она просила сказать тебе, пред..."
"Да говори уже," отвечаю я, пока он не попытался закончить предложение.
"Она сказала, что, если она не выживет, я должен сказать тебе..." Калеб задохнулся, затем выпрямился, борясь со слезами. "Что она не хотела оставлять тебя."
Я должен чувствовать что-то, слыша ее последние слова мне, разве нет? Но я ничего не чувствую. Меньше, чем ничего.
"Да?" говорю я резко. "Тогда почему она умерла? Почему не позволила тебе умереть?"
"Ты думаешь, я не задаю себе этот вопрос?" ответил Калеб. "Она любила меня.
Достаточно, чтобы держать меня на мушке, чтобы она могла умереть за меня. Я понятия не имею почему, но это так."
Он уходит, не давая мне возможности ответить, и, пожалуй, так лучше, потому что я не могу придумать слов, отражающих мою злость. Я сморгнул слезы и сажусь на землю прямо посреди холла.