Я бросаюсь на нее, пришпиливая ее плечи к стене и наклоняюсь ближе к ее лицу.
- Если ты снова осмелишься советовать мне, говорю я, - То я.....
- То ты что?, Кристина жестко отталкивает меня. - Причинишь мне боль? Ты знаешь, есть такое слово, для больших и сильных мужчин нападающих на женщин, и это слово трус.
Я помню крики моего отца заполняющие дом, и его руку вокруг горла мамы, швыряющего ее в стены и двери. Я помню, как наблюдал из-за своей двери, моя рука обвивалась вокруг дверного проема. И я помню как слышал тихие всхлипывания через дверь ее спальни, как она закрывала ее чтобы я не вошел.
Я отхожу назад и бросаюсь на стену, позволяя телу удариться об нее.
- Я сожалею, говорю я.
- Я знаю, отвечает она.
Мы стоим не подвижно несколько секунд, просто смотрим друг на друга. Я помню, как ненавидел ее, когда увидел впервые, потому, что она была Искренней, потому, что слова просто вытекали из ее рта, неудержимо, беспечно. Но со временем она продемонстрировала ту, кем является на самом деле, умеющим прощать другом, преданной правде, достаточно храброй чтобы действовать. Ничего не могу поделать, но сейчас она мне нравиться, не могу не заметить того, что в ней видела Трис.
- Я знаю каково это, хотеть все забыть, говорит она. - Я также знаю каково это чувствовать, как тот кого ты любишь, убит без всякой причины, и хотеть обменять все свои воспоминания о нем на всего лишь миг умиротворения.
Она обвивает рукой мою руку в которой заключен флакон.
- Я не знала Уилла достаточно долго, говорит она, - но он изменил мою жизнь. Он изменил меня. И я знаю, что Трис изменила тебя еще больше.
Жесткое выражение, которое было на ее лице исчезло, и она слегка коснулась моих плечей.
- Человек, которым ты стал рядом с ней, достоин жить, говорит она. - Если ты выпьешь сыворотку, ты никогда не сможешь найти путь к нему.
Слезы снова подступили, словно я вижу тело Трис, и в этот раз, боль пришедшая с ней, интенсивная и острая в моей груди. Я сжимаю флакон в руке, отчаянно желая облегчения, что предлагает сыворотка, защиты от боли от каждого воспоминания царапающего меня внутри, словно животное.
Кристина обнимает меня за плечи и ее объятие делает боль только хуже, потому, что это напоминает мне о каждом разе когда тонкие руки Трис скользили вокруг меня, в начале неуверенно, а затем сильнее, увереннее, делая более уверенной ее и меня. Это напоминает мне, что любое объятие больше не будет таким, потому что никто и никогда не будет похож на нее, потому что она умерла.
Она ушла, и плача я чувствую себя так бесполезно, так глупо, но это все, что я могу сделать. Кристина держит меня в вертикальном положении и не сказала ни слова в течение долгого времени.
В конце концов я отстранился, но ее руки остались на моих плечах, теплые и шероховатые и с мозолями. Может быть, также, как и кожа на руке становится грубой после повторения усилий, с человеком происходит тоже самое. Но я не хочу, становиться бесчувственным.
Есть и другие люди в этом мире. Есть и такие как Трис, которые, после страданий и предательства, еще могли найти достаточно любви, чтобы заплатить своей жизнью вместо жизни брата. Или такие, как Кара, которые все еще могли простить человека, который стрелял в голову ее брата. Или Кристина, которая теряла друга за другом, но все-таки решила остаться открытой, чтобы найти новых. Передо мной появился другой выбор, более обнадеживающий и стабильный, чем тот, которым одарил себя я сам.
Я открываю глаза и протягиваю флакон ей. Она забирает его и кладет в карман.
- Я знаю Зик все еще странно ведет себя рядом с тобой, говорит она, бросая руку через мои плечи.
- Тем не менее, пока я могу быть твоим другом. Мы даже может обменяться браслетами если хочешь, как делали девочки из Дружелюбия.
- Не думаю, что это необходимо.
Мы спускаемся по лестнице и выходим на улицу вместе. Солнце скользнуло за здания Чикаго, и в отдалении я слышу как поезд мчится по рельсам, мы удаляемся от этого места и от всего, что имело для нас значение, но так и должно быть.
В этом мире сеть много способов быть сильным. Иногда в понятие храбрость входить способность отдать свою жизнь за что-то большее чем ты сам или за кого-либо. Иногда сюда входит способность отказаться от всего что ты знал, или от человека, которого ты когда либо любил, ради чего-то великого.
Тем не менее, иногда в этом понятии нет ничего.
Иногда, это не более чем боль, сквозь стиснутые зубы, и результат каждого дня, медленная дорога к лучшей жизни.
Именно вот этот вид храбрости я сейчас и должен иметь.
ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА СПУСТЯ
ЭВЕЛИН СТОИТ на месте, где сходятся два мира. На земле следы изношенных шин от частых приходящих и уходящих людей от полосы перемещения , или людей из бывшего бюро. Ее сумка упирается ей в ногу. Она поднимает руку, чтобы пожать мою, когда я рядом.
Когда она залезла в грузовик, она поцеловала меня в щеку, и я позволил ей. Я чувствую улыбку, ползающую по моему лицу, и я так и оставил ее там.
- Добро пожаловать домой, - говорю я.
Пот соглашению, которое я предложил ей больше, чем два года назад, она сделала то, что должна была. Вскоре после того, как она покинула город, так много изменилось в Чикаго, что я не вижу вреда в ее возвращении. Хоть и прошло два года, она выглядит моложе, лицо ее полнее и ее улыбка шире. Время сделало ее лучше.
- Как ты?, - спрашивает она.
- Я... в порядке, - говорю я. - Мы рассеяли ее прах сегодня.
Я взглянул на урну, забравшись на заднее сиденье, как еще один пассажир. Долгое время я оставлял прах Трис в морге бюро, не уверенный, что она захочет видеть похороны , и что смогу сделать это один. Но сегодня День Выборов, мы все еще не имеем фракций, и пришло время сделать шаг вперед, даже если он маленький.
Эвелин кладет руку на мое плечо и смотрит на поля. Сельскохозяйственные культуры, которые когда-то были изолированы в районах вокруг штаба Дружелюбия распространились, и продолжают распространяться через все травяные пространства вокруг города. Иногда я скучаю по безлюдной, пустой земле. Но прямо сейчас я не возражаю, проезжая через ряды кукурузы или пшеницы. Я вижу людей, среди растений, проверяющих почву с помощью портативных устройств, разработанных специалистами бывшего бюро ученых. Они носят красный и синий, зеленый и фиолетовый.
- Каково это, жить без фракций? - спрашивает Эвелин.
―Это очень обычно, - говорю я. Я улыбаюсь ей. ―Ты полюбишь это.‖ Я беру Эвелин, чтобы выбрать себе квартиру к северу от реки. Это на одном из нижних этажей, но через многочисленные окна я вижу широкие участки зданий. Я был одним из первых поселенцев в Нью-Чикаго, так что я должен выбрать где я буду жить. Зик, Шона, Кристина, Амар, и Джордж решили жить в верхних этажах Хенкок билдинг, а Калеб и Кара вместе двинулись обратно в апартаменты вблизи Миллениум Парк, но я пришел сюда, потому что здесь прекрасно, и потому, что нигде вблизи от любых из моих старых домов не было реки.
―Мой сосед - эксперт по истории, он пришел с окраин",‖ я говорю ища в кармане ключи от моей квартиры. ―Он называет Чикаго " четвертым городом", так как он был уничтожен пожаром, много лет тому назад, а затем Войной за Чистоту, и теперь это четвертая попытка заселения сюда.‖
―Четвертый город, - говорит Эвелин, когда я открываю дверь. ―Мне нравиться это‖.
Здесь практически нет мебели, только кушетка, стол и стулья, кухня. Солнечный свет подмигивает в окнах здания через болотистую реку. Некоторые ученые из бывшего бюро пытаются восстановить реки и озера, их былую славу, но на это требуется время. На изменения, такие как исцеление, требуется время.
Эвелин опустила сумку на диване. ―Спасибо, что позволили мне остаться с тобой на некоторое время. Я обещаю, я найду другое место в ближайшее время.‖
―Нет проблем, - говорю я. Я беспокоюсь о ее прибывании здесь, роясь в моих скудных пожитках, шаркая по моим коридорам, но мы не можем остаться в далеке навсегда. Не тогда, когда я пообещал ей, что я постараюсь восполнить этот пробел между нами.
―Джордж говорит, что он нуждается в помощи, с обучением полиции, - говорит Эвелин.
―Ты не предложишь свою?‖
- Нет, - говорю я, - Я говорил тебе, что покончил с оружием.
- Правильно. Теперь ты используешь слова., - говорит Эвелин, хмуря свой нос. - Ты же знаешь, я не доверяю политикам.
- Ты будешь верить мне, потому что я твой сын. - говорю я. - В любом случае, я не политик. Пока. Только помощник.
Она садится за стол и оглядывается, нервно и деятельно, как кошка.
- Ты знаешь где твой отец? - спрашивает она.
Я отмашнулся. - Кто-то говорил мне, что он ушел. Я не спрашивал куда.
Она опирается подбородком на руку. ―Нет ничего, что ты хотел бы ему сказать? Вообще ничего?‖
―Нет, - говорю я. Я тереблю мои ключи вокруг пальца. ―Я просто хочу оставить его позади, в том месте, к которому он принадлежит‖.
Два года назад, когда я стоял напротив него в парке, вокруг нас падал снег, я понял то, что нападение на него перед Бесстрашными, не заставило меня чувствовать себя лучше от той боли, которую он причинил мне, кричать на него или оскорблять его я бы тоже не хотел.
Там был только один вариант остаться, отпустить Эвелин одаряет меня странным, испытующим взором, затем пересекает комнату и открывает сумку, которую она оставила на диване. Она берет предмет, изготовленный из синего стекла. Он выглядит подобно падающей воде, застывшей во времени.
Я помню, когда она отдала его мне. Я был молод, но не слишком молод, чтобы осознать, что это был запрещенный объект в фракции Отречения, бесполезный и, следовательно, самоснисходительный. Я спросил ее, какой цели он служил, и она рассказала мне, что он ничего не делает очевидным. Но это могло бы быть в состоянии сделать что-нибудь здесь.
Затем она коснулась рукой своего сердца. Иногда происходят красивые вещи.