Вот… И никто за язык её не тянул. В голове прошелестели предостережения Сазонова: осторожнее с ней.
– Инга! Найди тихое место и притормози на минуту. Это очень серьёзно. Надо подумать.
Она бросила удивлённый взгляд, но повиновалась. Машина свернула в проём между домами около площади Победы.
– Первое. Никакой это не несчастный случай. На баллоне висело самодельное радиоуправляемое взрывное устройство.
Она прижала пальцы к губам, ничего не сказав.
– Второе. Тебя допрашивали? Ты признала, что находилась около места происшествия в момент взрыва?
– Да… Какое это имеет значение?
– Может – и никакого. Я уголовное дело в руках не держал. Но не исключено – ты главная подозреваемая и находишься под наблюдением.
– Я?!
– Подумай сама. Сдетонировавшее устройство самодельное, стало быть, и передатчик самодельный, большой. Изготовлен в гараже около кладбища, напротив твоих окон. А ты в машине. Мотив? Милиция запросто его выдумает. Например, секретарша богатого шефа имеет на него виды, но мешает его жена, столь удачно погибшая…Ты же точно знала, где они и когда пойдут в гастроном.
Она взорвалась.
– Прекрати молоть эту мерзкую чушь! Лучше просто выйди из машины и не возвращайся.
– Это не мои домыслы, к сожалению, а типичный ментовской ход рассуждений. Когда не находят реального виновного, его назначают из попавших в поле зрения. Могу продолжить? Инга! Мне проще всего уйти, и расхлёбывай сама. Но… не могу объяснить почему… Не могу бросить тебя без помощи, когда ты в ней реально нуждаешься, – он вздохнул. – Пусть даже помощь исходит от меня, юриста. А мы все одним миром мазаны: менты, прокуратура, КГБ, суд. Да, мы – мерзкие. Но таков этот мир. И ты в нём оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Подумаем сообща, хорошо? Потом расстанемся.
У неё закончился первый всплеск возмущения.
– Хоть ты меня не подозреваешь?
– Естественно – нет. Ты умный и тонкий человек. Если тебя вынудить на крайние меры, действовать предпочтёшь коварно и ювелирно точно, а не дубиной.
– Сочла бы за комплимент, если бы не в такой ситуации.
– Давай так. Завтра воскресенье, а в понедельник я наведаюсь в прокуратуру, что можно – разнюхаю. Всё тебе расскажу. Второе. Если вызовут на допрос, будь предельно осторожна. Сомневаешься – не подписывай протокол. Спроси у своего Бекетова, он наверняка подгонит хорошего адвоката.
– Разумно…
– Наконец, самое сложное. Подумай, кто мог желать смерти Бекетова или его супруги? Какие-нибудь грузины?
– Что ты знаешь о грузинах?!
В её голосе прорезался такой лёд, что им можно было охлаждать коктейли.
– Только то, что джинсы, натянутые на мою попу, сделаны в Грузии. Для вас в торговле они не представляют собой ничего особенного. А для студентов они дороже чудодейственной иконы. В общаге на меня набежала толпа доморощенных экспертов. Объяснили, что у забугорной «Монтаны» лейба на заднем кармане другая – металлическая штампованная, а не кожаная.
– Ты в претензии?
– Не подкалывай. В общем, не сложно догадаться: грузинский товар – грузинский поставщик. Естественно, нелегальный, потому что партия товара легализуется и сбывается через комиссионку, якобы от граждан. Вот. А у грузин, горячих парней, конфликтные вопросы решаются просто. Сразу рэзать.
– Это тоже твой человек в прокуратуре рассказал?
– Нет. Всё и без него очевидно. У твоего Бекетова какие-то мощные подвязки в ОБХСС, наверняка – и в других конторах, коль развернулся на широкую ногу и ничего не боится. Но от грузинского ножа менты не прикроют. Или от взрывчатки.
Она немного оттаяла.
– С грузинами отношения прекрасные. Только Гиви меня достал уже. Сначала цветочки-конфетки, ай, дэвушка, вах какая горная козочка моих грёз…
– Козой обозвал?
– Представь. Такой из себя горный джигит, метр шестьдесят с кепкой, худющий, усатый, наглый. Он к Бекетову отправился: прикажи секретарше, э, чтоб пришла ко мне домой. Ему рядом с нами квартиру сняли. «Нэ обижу дэвушку». Шеф послал его на. Для него вопрос принципа: всё, что в «Верасе», то – его. Даже последняя продавщица в гастрономе, которую Бекетов и за ляжку не щипал.
– Ты давно у него работаешь?
– 31 января будет год, сразу увольняюсь. Он всех берёт на год. Из студенток четвёртого-пятого курса, чтобы перешли на заочный. Я институт иностранных языков заканчиваю. Условия в «Верасе» хорошие, предоставляет квартиру рядом с работой, служебную машину. Денег доплачивает. Позволяет одеться в той же комиссионке. Правда, требует, чтобы на работу являлась в виде валютной проститутки, спасибо, что без плакатика «трахни меня». Неудивительно, что грузин так возбудился. Но всё заканчивается. Получу хорошие подъёмные. Через год после увольнения – премия в тысячу рублей за то, что держала язык за зубами.
И за дополнительные интимные услуги. Инга впрямую о них не говорила. Но откровенно намекала: что есть – то есть. До февраля. Потом свободна от всех отношений и обязательств, открыта для новых. Правда, прежней теплоты, звучавшей в разговоре, пока он не свернул на опасную тему, уже и близко не было.
– Премия за соблюдение секретности тебе не светит. Рассказала же про грузина.
– Ты сам узнал гораздо больше, чем следовало.
Она вновь запустила мотор и повела машину в сторону Калиновского, больше не предпринимая попыток высадить пассажира.
– А другие девушки?
– Предшественница сдала дела в наилучшем виде. Вот до неё была девушка… Та вроде бы имела глупость влюбиться в шефа. Её уволили раньше. Не знаю, что между ними произошло.
Она замолчала, не поддержал разговор и Егор.
Машина, объезжая стройку метрополитена, катилась по боковым улицам. Инга ориентировалась уверенно, не пользуясь никакими навигаторами, в 1982 году ещё не придуманными.
Когда на домах мелькнули надписи «улица Кедышко» и, стало быть, приближались «Верас» и поворот на улицу Калиновского, Егор положил руку на её пальцы в перчатке, обхватившие рукоять коробки передач.
– Прости. Чувствую себя виноватым. Хотел сделать приятное. Но ты сама завела разговор о взрыве в гастрономе, и меня понесло. В итоге не поднял, а только испортил тебе настроение. Надо было отложить… Не подумал о твоих чувствах.
– Ну хоть кто-то думает о моих чувствах, а не только о моём теле.
Она убрала руку с коробки и переложила на руль. Мягко, не сбрасывая с возмущением его кисть со своей.
– Ты давно была в театре? Через управление торговли можно же достать любые билеты.
– Запросто. Но с кем? Ты мне казался подходящим компаньоном для такого похода.
– «Казался». В прошедшем времени. Давай так. О результате я тебе расскажу в понедельник, сухо и по-деловому. Но если ты мне дашь ещё один шанс куда-то вместе сходить, клянусь: ни слова про неприятности. Только позитив. Ты на английском отделении?
– Да.
– Слушай!
Он принялся отстукивать ритм на крышке бардачка и запел, подражая афроманере Бобби Макферрина:
Ain’t got no cash, ain’t got no style
Ain’t got no gal to make you smile
But don’t worry, be happy![13]
– Ну у тебя и произношение!
– Не Оксфорд, моя леди. Сорри.
Инга притормозила у перекрёстка с улицей Славинского.
– На противоположной стороне – остановка троллейбуса в центр. И… – она прикоснулась к его предплечью. – Ты тоже прости. Не сердись. Я на нервах. Бекетов из Москвы вернулся, он тоже на нервах. Смотри!
Она сдёрнула чёрный парик, открыв светлые волосы, и сняла очки. Даже в сумрачном свете уличных фонарей было очевидно, что припухлости на лице густо замазаны кремом и румянами.
– Это он тебя?!
– Грубость тоже оговорена в нашем неписаном контракте. Дни считаю… Думала не идти в театр с разбитым фейсом. Но – обещала. Да и хотелось Бекетову назло. Грёбаный урод… В понедельник и вторник я, кстати, дома. Дал мне отгулы, чтоб опухоль сошла, и обещал не беспокоить. Звони мне домой.
Егор приоткрыл дверь, но не сразу вышел.
– Жалеешь, что он не погиб?
– Да и нет. Да – сам понимаешь почему. Но мне нужны подъёмные и премиальные. Устраиваться надо. Уже успела привыкнуть к красивой жизни. Не вини меня. Don’t worry, be happy!
– Волнуюсь я как раз за тебя. До понедельника.
Поездка в холодном троллейбусе дала время обдумать произошедшее и услышанное.
Егор отдавал себе отчёт, что близость Инги влияет сильно. Особенно воспоминания о прежнем впечатлении от неё, секси даже по меркам 2022 года. Открывшаяся на обратном пути – избитая, по-своему несчастная и одновременно не стесняющаяся связи с папиком вдвое старше, она представлялась иной.
Опасной? Что-то говорило: такая способна жестоко отомстить. Но после выплаты отступных. Наверное, на то и расчёт. Желание отплатить за насилие и издевательства, как ни крути, с годами тускнеет и окончательно ослабевает с получением последней тысячи.
Русские (и белорусские) женщины терпеливы, жертвенны. Бьёт – значит любит? Какая глупость!
Инга точно не способна соорудить радиоуправляемую бомбу. Версия с её участием требует подельника и сразу усложняется. К тому же рассчитать, что погибнет жена шефа, а сам он уцелеет, не реально вообще.
Интереснее другое – грузинский след и обиженная секретарша. Поездки Бекетова в Москву намекают, что транзит товаров из Грузии проходит через столицу. Как-то надо вычислить сластолюбивого Гиви, любителя горных козочек, не засветив, что информация получена от Инги.
Перед общежитием зашёл к кабину телефона-автомата.
– Дежурный? Передайте сто двенадцатому, что звонил Вундеркинд. Буду завтра в тринадцать, есть срочная информация.
Всё… Теперь можно relax, take it easy[14], как пел Мика.
Накручивая последние десятки метров перед общежитием, Егор прикинул, что знает мелодии не менее чем сотни хитов, написанных после 1982 года, у большинства из них воспроизведёт слова, примерно или точно. Наиграет на гитаре.