Попав в Англию или Штаты сумел бы, наверное, раскрутиться. Здесь же, где правят бал Пахмутова с Добронравовым, вряд ли бы пробился. По словам друзей отца, крутивших на Нарочи «Песняров», эта группа едва-едва проскреблась наверх, обдирая бока, через всяких Кобзонов и Лещенко, обласканных на уровне ЦК КПСС.
И что, выйти на них, предложив исполнить Nothing Else Matters группы Metallica, пусть даже с переводом на русский?
В прочитанных Егором книгах попаданцы в прошлое регулярно добивались успеха пением песен из будущего. А случись такое в самом деле?
Допустим, певец исполнил бы публично в 1982 году песню «Встанем» Шамана, получившую популярность перед самым провалом Егора в прошлое. Депрессивно-упадническую из-за слов уже во второй строчке: «пока ещё с вами мы живы». То есть вот-вот должны умереть? «С нами рядом Господь» – вообще полная ересь, с нами рядом исключительно Коммунистическая партия и толстый учебник научного атеизма. «Герои России», не Советского Союза, то есть царской России? Суду всё понятно, содержание песни – обычный плач белогвардейской сволочи, рыдающей после поражения в Гражданской войне. Вряд ли в 1982 году возможно иное толкование, а вторичное исполнение состоялось бы на Колыме.
Или песня в исполнении Газманова, хит на все времена, первый куплет:
Господа офицеpы, по натянутым неpвам
я аккоpдами веpы эту песню пою.
Тем, кто, бpосив каpьеpу, живота не жалея,
свою гpудь подставляет за Россию свою.
Тем, кто выжил в Афгане, свою честь не изгадив,
кто каpьеpы не делал от солдатских кpовей.
Я пою офицеpам, матеpей пожалевших,
возвpатив им обpатно живых сыновей.
Если нашёлся бы самоубийца, рискнувший спеть это со сцены в 1982 году, пятое управление КГБ захлебнулось бы пеной: антисоветчина в каждой строчке!
«Господа офицеры» – явная отсылка к царскому белому офицерству, у нас принято – «товарищи офицеры».
«Я аккордами веры…» – ни в какие ворота, «вера» отдаёт поповщиной.
«Бросив карьеру» – как вообще может советский офицер служить, бросив карьеру?
«За Россию свою» – вообще ужас, махровый шовинизм. Почему за Россию, а не за весь интернациональный Советский Союз?
«Тем, кто выжил в Афгане, свою честь не изгадив» – как можно замарать честь, доблестно исполняя интернациональный долг?!
Последняя фраза вообще переворачивает с ног на голову само понятие воинского долга. Оказывается, главное – не боевой приказ выполнить, а сохранить личный состав, вернув матерям сыновей… Крамола! Приказ исполняется любой ценой, не жалея самой жизни для защиты Родины.
Прозвучи эта песня где-нибудь на «Голубом огоньке» 1982 года, КГБ закрыло бы и исполнителя, и автора, и телередактора, выпустившего антисоветчину в эфир, потом выбросило ключи от камеры. Может, я излишне страхуюсь, думал Егор, но лучше не рисковать. Любая песня из двухтысячных, подходящая по стилистике, должна быть проверена на соответствие руководящим указаниям Пленума ЦК КПСС по вопросам культуры и искусства. И, вероятнее всего, подвергнуться кардинальному изменению текста.
Егор прошёл мимо вахтёрши. Ему оставалось только, скинув зимнее, подняться в комнату 404, попросить гитару и спеть – от души, не оглядываясь на разрешённый репертуар: It’s Raining Men! Hallelujah! Парень есть только у Насти, трём остальным очень впору пришёлся бы дождь из одиноких мужчин. Девочкам бы наврал, что песня взята из репертуара Дина Рида или Демиса Руссоса, а потом показал бы, как станцевать под музыку дождя в духе Джерри Холливелл, лучшей исполнительницы этой заводной песни.
Танца не получилось.
Настя выпихнула кавалера в коридор и повисла на его шее.
– К нам нельзя! – шепнула на ухо. – Девочки час стояли на морозе, спрашивали лишний билетик на Театр Сатиры. Вернулись промёрзшие и ни с чем. Простудились сильно, кашляют. Не у каждой есть мужчина, достающий билеты.
– Я их видел, когда шёл в сторону почтамта. Бедняжки!
– Как твоё спецзадание?
– Лучше всех. Если я раскрою стр-р-рашное преступление, меня, быть может, наградят, – он всхлипнул. – Посмертно.
– Как всегда – шутишь. Какое преступление?
– Взрыв гастронома на улице Калиновского. И это уже не шутки.
Она отстранилась и внимательно всмотрелась – правду ли говорит или насмехается.
– Расскажешь?
– Непременно. Когда всё закончится. Я сам ещё не разобрался.
Они устроились на подоконнике в торце общего коридора и ворковали с полчаса. Слова, сказанные Сазонову, что в общежитии хватает укромных уголков для уединения, в этот вечер не соответствовали действительности.
Тренировка в воскресенье по утрам была нерегулярной и необязательной, по желанию. Егор решил её посещать. Не имея друзей и каких-то постоянных дел в общежитии, здесь он довольно быстро начал чувствовать себя нормально. Пройдёт месяц-два, и обладатель чёрного пояса Евстигнеев обретёт прежнюю форму, выходящие против него вряд ли заметят подмену.
Решив, что ученик обрёл контроль над ударами и пристойно строит защиту, тренер позволил якусоку кумитэ (учебный спарринг) с другим соперником.
Памятуя, как сделал синими фаберже учителя, Егор чересчур осторожничал и пару раз крепко огрёб – сначала пропустил маваси гэри в голову, когда стопа соперника пробила блок и звонко шлёпнула по уху, укрытому шлемом. Затем ура маваси гэри, получив пяткой в почку, и это было уже довольно неприятно.
– Ямэ! – выкрикнул сэнсей, разводя соперников. – Егор, не бьёшь ты – бьют тебя. Не тушуйся. Глеб умеет и защищаться, и нападать, и держать удар. Хадзимэ!
В последние две минуты было очевидно, что соперник предпочитает акробатику, трудную для применения на улице, с высокими ударами ногами, в том числе в прыжке. Егор решил попробовать тактику, простую до одури, как Лёха, крушащий ломом замок. Маэ гэри – прямой в живот! И не убрал ногу «по классике» после встречи стопы с блоком, а продолжил движение, сократив дистанцию. Микроскопических долей секунды, необходимых обороняющемуся, чтоб поднять руки из нижнего блока в верхний, хватило для удара в голову. Контрольный Егор провёл локтем и остановился – Глеб удержался на ногах, но явно был потрясён.
– Ямэ! Оба хорошо отработали. Восстанавливайте дыхание – и на растяжку. Глеб! Будь готов к нестандартным ходам соперника.
Вот таким, ещё возбуждённым после поединка, Егор отмахал от «Динамо» по Комсомольской до клуба имени Дзержинского. По пути мазнул взглядом по Центральному книжному магазину.
Настя рассказывала, что на витринах, обращённых к Комсомольской и зданию КГБ, лежат собрания сочинений белорусских классиков. Тех самых, забронзовевших. Книжки жёлтые и пыльные, пыль иногда смахивают, желтизна остаётся. Когда приходят в совсем неприглядный вид, списываются и отправляются в сельские библиотеки. На их место приходят новые экземпляры, Дому печати доводятся планы штамповать их тиражами по много сотен тысяч экземпляров. С другой стороны проспекта, ближе к почтамту, находится маленький магазин подписных изданий. Когда продают подписки, выстраивается очередь из многих сотен человек. Книжек приходится ждать несколько лет, но не страшно – советские люди привыкли и терпят.
– Неужели нет популярных современных белорусских авторов? – изумился тогда Егор.
– Почему же? Быков и Короткевич на беларускай мове. Детективы Чергинца по-русски. Фантастика Чадовича и Брайдера. Их достать не менее сложно, чем подписку на «Библиотеку современной американской фантастики».
В 2022 году любое издательство ухватилось бы за подобный спрос, напечатали бы мигом и распространили от Калининграда до Владика. Однако в двухтысячных золотой век бумажной литературы прошёл. Её не убила, но потеснила электронка в любом виде.
Миновав книжное кладбище, Егор в бесчисленный раз переступил порог билетной кассы. Тёмно-коричневый Дзержинский в холле в полтора человеческих роста казался уже знакомцем, с которым тянуло здороваться.
Не знает «Железный Феликс», что его изваяния через девять лет начнут крушить по всей России, начиная с Лубянской площади. А в Белоруссии? Точнее – в Беларуси? Егор не знал. Помнил только, что здесь КГБ не преобразовывалось ни в какое ФСБ или ФБР, сохранив прежнее название.
Сазонов уже ждал.
– Простите, что потревожил в воскресенье. Думал – пришлёте кого-то младше.
– Присаживайся. Ты не понимаешь, что такое в КГБ личная ответственность.
– Возьмёте к себе – пойму. А пока расскажу, что накопал вчера.
– Тебе известно, что за уволенная секретарша? – поинтересовался подполковник, когда Егор закончил.
– Нет, и вот что я предлагаю. «Верас» – не юридическое лицо. В смысле – не самостоятельная организация, а какое-то подразделение управления торговли. Значит, кадры находятся в вышестоящем звене. В том числе – личные дела уволенных. Нужно перебрать всех за последние годы. Вдруг ещё у кого-то мог возникнуть мотив.
– Ну, ты далеко забрался. Месть бывшему начальнику путём подрыва магазина?
– Оскорблённая и брошенная женщина способна на странные вещи. Я о секретарше. Не исключено, могли быть и другие недовольные. С кем-то поцапался Бекетов, подставил и сдал ментам, те закрыли чела. Он откинулся и начал мстить. Ненависть на зоне не проходит, а накапливается.
– Это тебе Инга рассказала?
– Нет! Но перебрать дела – много времени не займёт. Но только я сам не смогу. Даже в РОВД больше ни ногой, чтоб не увидели обэхээссники. Иначе канал информации от Инги оборвётся.
– Ладно. Пусть прокурорские сделают запрос. А вот с грузином разбираться тебе.
– Не увиливаю, Виктор Васильевич. Снятая для него квартира как раз находится где-то на территории Говоркова и Давидовича. Кавказцы там редкость, грузин будет заметен, как костёр в ночи. Но – хорошо, установим грузина. Брать и колоть? Если ничего на него не нароем, просто выпустим, он побежит к Бекетову, тот начнёт жаловаться горкомовскому начальству на ментов. Мол – не преступника ищут, а обижают вах какого хорошего генацвале.