Здесь гранили алмазы, изготавливали бриллианты. Но ничто не напоминало о той роскоши.
– Который раз здесь, – процедил сквозь зубы Аркадий. – М-да, ничего не меняется.
Чуть ли ни в каждом втором подъезде отсутствовала или не запиралась дверь. Над ней, прикрывая лестничный пролёт, зачастую вместо окон торчала фанера. Или не торчала, тогда жильцы получали дополнительные свежий воздух и вентиляцию. В Первомайском районе Минска, где успел освоиться Егор, тоже были тусклые кварталы, особенно на Кнорина и Седых. Но не до такой степени.
Люди выглядели соответствующе. Сразу вспомнились боевики, где белый коп заруливает в квартал типа Гарлема и сразу понимает – убираться отсюда нужно скорее.
У искомого дома мужик в телогрейке то ли сельского, то ли зэковского типа колупался под капотом древней «Победы». Он и оказался позвонившим в милицию. Говорил резко, отрывисто, не отрываясь от замасленного движка.
– Чо, на, меня виноватым решили сделать? Что сразу не позвонил?
– Михаил Петрович, может, кто-то раньше должен был сообщить? – вкрадчиво спросил Егор.
Аркадий клеил ухо издали и не вмешивался.
– Ну! А то. Этот, с «Жигулей».
Из дальнейшего рассказа автослесаря-самоучки вышло, что вечером 11 января тот ехал к своякам в Вязьму. За Ярцево увидел машину на обочине и сбитые столбики ограждения. По скользкому на «Победе» катил медленно, поэтому припарковался за «Жигулями», моргавшими аварийкой.
Внизу, в кювете, темнела на снегу другая машина с включёнными фарами и габаритами. Михаил, догадавшись, что кто-то слетел с трассы, начал спускаться. Когда подошёл ближе, огни уже погасли.
– Там был водитель «Жигулей»?
– Ну! Он, мать его. У водительской дверцы стоял, дёргал. Сказал – заклинило. И то. Крыша вмята. Ну, наверно, правда – заклинило. Он сразу наверх. Позвоню, сказал. В милицию и скорую.
– Не позвонил. Ваш звонок первый был.
– Дурак я, бля! Хотел, ну, узнать. Выжил тот, не выжил. Теперь виноватым сделают.
– Марку и цвет «Жигулей» помните?
– Тёмно-красная, ну. Или вишня. «Трёха». Или «Шестёра». Номер такой блатной. Все цифры одинаковые – семёрки. Пижон, бля, недорезанный.
– Как он выглядел?
Михаил отложил гаечный ключ и принялся обтирать руки тряпкой.
– Темно, лица не вспомню. Здоровый, плотный. Выше меня. Солидный. И голос такой. Начальник. Немолодой.
– Когда вы вернулись к «Победе», он уже уехал.
– Ну! Уехал.
– Спасибо, Михаил Петрович, вы очень помогли. Последняя просьба. У вас телефон есть?
– Ну.
– Разрешите позвонить по межгороду. Деньги оставлю.
– Да ну, чо там…
Дальше прихожей Егор не заходил, остановившись на ободранном дощатом полу.
– Лёха! Хорошо, что ты на месте. По описанию свидетеля, «Волгу» таранил наш клиент… Что? Слушай, тут с меня точно поляна причитается. Зайди к Вильнёву, прикрой, что я по старому делу.
Он ещё набрал Ингу – на работу и домой. Везде получил один ответ – длинные гудки. Последнее раздосадовало и насторожило. Выход один – быстрее в Минск.
Разумеется, на обратном пути Аркадий не гнал, даже выслушав рассказ Егора.
– Выходит, твой свидетель видел машину Бекетова сзади и не знает, имела ли та повреждения впереди.
– Имела. Потому что, со слов Лёхи, она стоит в его гараже номер 616 около Восточного кладбища на Калиновского, со снятыми номерами. Битые переднее левое крыло, морда, бампер. Бекетов где-то раздобыл «шестёрку» такого же цвета и перецепил номера.
– Доказательств достаточно уже и для суда, – согласился Аркадий. – Надо закрыть его по общеуголовному делу. А там разрабатывать по вопросам, представляющим оперативный интерес для нас.
Общение с ним не клеилось. Явно не доверяя Егору, тем более – не испытывая никакой симпатии, гэбист даже в неформальной обстановке выдавал столько протокольных слов, что откровенничать с таким – всё равно, что со стендом по правилам пожарной безопасности.
Компенсируя себе ранний подъём, «непризнанный гений сыска» натянул на голову капюшон и уснул.
Аркадий разбудил его, тормознув у придорожного магазинчика – купить перекусить и отлить. Запивая кефиром булку, признался:
– Вернёмся после шести, и всё на сегодня. А так Сазонов ещё что-нибудь поручит.
Какое-то восьмое чувство трубило в горн и колотило в набат: нужно скорее. Но как это объяснить? Гэбист был непрошибаем.
– Платят хотя бы хорошо бойцам невидимого фронта? Или тайна?
– Нет, это не секретно. То же действующее довольствие, что и у офицеров Советской армии. На старте должность плюс звание лейтенанта дают двести сорок в сумме. Продовольственный паёк, компенсация за форму – носим мы её редко, лейтенантская живёт до майорских погон, если не растолстеть. Иногда премии. Бесплатный проезд. Очередь на жильё и на машину. Потом рост – за должность, звание и выслугу лет. Не на что жаловаться, но не жируем.
– А если в Афганистан? Или боишься?
– Ты скажешь! Мечта. В Афганистан почти все написали рапорты. Но туда легче попасть из разведки или военной контрразведки. Подумай – год за два, командировочные в валюте, их можно на чеки «Берёзки» поменять.
«А также гробовые», – добавил Егор про себя.
Когда повернули на Комсомольскую, перевалило далеко за шесть. Сазонов тем не менее ждал в хорошо знакомом кабинете. Докладывал Аркадий, не упустив ни единой детали.
– Хорошо, что грузинский криминалитет не знает пока про минчан и не подозревает Бекетова, – закончил он.
– Брат погибшего поклялся достать его убийцу даже в тюрьме, – добавил Егор.
– Не достанет. Потому что не будет никакой тюрьмы, – огорошил подполковник.
Егору показалось, что он ослышался или чего-то не понял.
– Доказательства убийства под Ярцево – железобетонные. Осталось только их процессуально оформить, и Бекетова можно закрывать.
– Приказано прекратить всякое наблюдение за Бекетовым. Прослушку снять. Агентурное сопровождение отменить. Тебе запрещаются любые, повторяю – любые, а не только половые контакты с Дауканте, пока она работает на Бекетова. Отныне он – потерпевший по взрыву на Калиновского, с которым прокуратура уже разобралась. Виноват покойный Томашевич. ДТП под Ярцево произошло исключительно по неосторожности водителя, других участников нет.
Егор уронил голову на руки.
– Пока он не совершит новое убийство?
– Если он будет заподозрен в преступлении, посягающем на государственную безопасность СССР, мы вмешаемся. А так – дело прокуратуры и милиции.
– На которых надавят, раз смогли надавить на вас. Вы же не подчиняетесь ГРУ!
– Не подчиняемся, – вставил Аркадий, моментально освоившийся в изменившейся ситуации. – Но и не знаем всех движущих сил наверху. Какие там договорённости. Хочешь оставаться в системе, студент, исполняй приказы.
– Егор! Ты за короткое время раскрыл три убийства: четверное в гастрономе, пусть не один Томашевич там замешан, его участие вне сомнений, убийства Старосельцевой и Кучулория. В твоём личном деле появятся соответствующие записи. Ты – неопытный и необученный, швыряешься необдуманными словами, как тогда у РОВД. В то же время чрезвычайно ценный сотрудник, – подполковник сделал паузу и швырнул на стол последний козырь: – Надеюсь подписать у начальника управления рапорт о твоём денежном премировании.
– Приказ понятен. Премия не помешает, – Егор поднялся. – Разрешите идти?
Приближаясь к общежитию, он вспомнил, что Аркадий забыл изъять у него ментовскую ксиву.
В полном опустошении рухнул на койку, не раздеваясь. Провалился то ли в сон, то ли в какой-то бред, невзирая на шум, создаваемый соседями по кубрику. Калейдоскопом мелькали лица Бекетова, Сазонова, грузин, Прокофьевны и почему-то Папаныча. Наконец, лицо Инги, перекошенное и молящее. Потом раздался её голос:
– Егор!
Он не успел удивиться, почему голос стал таким звеняще высоким, как раскрыл глаза и увидел Настю.
– Да?
– Спишь? Я теорию сдала на отлично!
– Рад за тебя.
– Так пошли чаю попьём, отметим.
Под взгляды парней, ни один из которых не имел постоянной подруги, Егор покорно последовал за Настей.
– На тебе лица нет!
– Хорошо, что только лица. Я раскрыл убийство. И услышал: не тронь. За него вступилось высокое начальство. Спишем на несчастный случай.
Настя остановилась.
– Ты шутишь!
– Конечно – шучу. Так не бывает. Просто… много хлопот.
– Не надо так. Мурашки по коже.
– Хочу быть мурашкой. И ползать, ползать, ползать…
– По мне? Ядя дома. В другой раз.
Наверное, присутствие Ядвиги пришлось в тему. После услышанного в КГБ Егора совсем не тянуло на нежности, про мурашки он пошутил машинально.
Девочки наливали чай и бурно обсуждали экзамен, столь важное дело, что важнее не бывает в жизни, бесконечно далёкое от дальних дорог и разбитой машины с насмерть замёрзшим водителем.
– Его-ор! – штурхнула его Настя. – Ты сам не свой. Что там с делом на Калиновского?
– Практически закончено. На стадии опыления.
– Чего?!
– Покрывается пылью. А почему ты спросила?
– Ты говорил дело – необычное, – она стрельнула глазами в сторону Яди, словно спрашивая, можно ли при ней. – Сам Калиновский – человек необычный.
– Из школы что-то помню про восстание Кастуся Калиновского. К убийствам на улице его имени он имеет отношение?
– Нет. Его повесили больше ста лет назад. Но сам он убивал, да. Самые знаменитые его слова: «Топор крестьянского восстания не должен останавливаться над кроваткой младенца».
Егор ухватился за услышанное как за ниточку, чтоб вытянуть себя из пучины меланхолии отвлечением на что-то иное. Пусть даже абсолютно ему ненужное.
– Так чего его именем улицу назвали?
– Он же революционер, борец с царизмом. Короткевич воспел его в книге «Каласы пад сярпом тваім».
– Не читал.
– Скажешь, и «Дзікае паляванне караля Стаха» не читал? – изумилась Ядвига. – Ну хотя бы на русском смотрел фильм «Дикая охота короля Стаха»? Нет? Какой же ты после этого белорус?