— Соскучился?
— Спрашиваешь!
— Будто в Минске девушек нет.
Провокационный вопрос требовал ответа в духе «ну ты же — единственная в мире и неповторимая». Он чуть понизил градус патетики.
— Зачем ты себя нервируешь такими вопросами? Явно же рада, что приеду.
— Ну, не знаю. Посмотрю, что у меня там на пятницу и субботу, вдруг занята… Приезжай!
Поболтав ещё минут десять, большей частью ни о чём, Егор поднял себе настроение и, прихватив сумку «Динамо», поехал на тренировку.
В среду Давидович пришёл в РОВД, красуясь в дешёвых, но очень широких тёмных очках, уместных зимой, только если собрался кататься на лыжах в солнечный день. А он был не солнечный, как и сам Лёха.
Егор пристроился на стуле у окна в его кабинете.
— Знаешь, обидно было, что ты назвал меня гестаповцем. Ему вывих плеча моментально вправили. Сегодня уже в волейбол играть сможет. Если, конечно, в СИЗО КГБ есть волейбольная площадка. А ты — вон какой герой-любовник. Фингал на половину рожи.
Сыщик достал из ящика стола маленькое женское зеркальце и в бесчисленный раз осмотрел урон.
— Бил меня, конечно, москаль. Но, мать твою, теперь с тобой даже в столовку ходить опасно.
— Ты же в милицию пришёл служить. Наша служба и опасна, и трудна…
— Никому она и нахер не нужна, — грубо перебил Лёха. — Ты поглумиться пришёл или по делу?
— Конечно — по делу. Я же — следователь уголовного розыска, забыл?
— Редкая птица. Занесённая в Красную книгу как давно вымершая.
— Правильно. Теперь слушай. Однажды увидишь фильм «На Дерибасовской хорошая погода». Там главный герой говорит: преступника надо ловить на живца. Я нашёл тебе живца по автомобильным кражам. Только тс-с-с! Ни Васе-Трамваю, ни Говоркову ни слова.
— Ну и?
— Скоро две недели со дня исчезновения Бекетова. Тёща видела его в последний раз утром шестнадцатого. Официальной заявы нет, она его ненавидит. Но есть информация, полученная оперативным путём…
— От Элеоноры?
— Нет, Отелло. И, кстати, я с ней не спал, если это имеет отношение к делу. От Кабушкиной услышал, пышной такой дамы. Из-за безвестного отсутствия Бекетова она назначена на его место. А машина потерпевшего брошена без присмотра у дома пропавшего. Милиция обязана позаботиться о сохранности имущества честных советских граждан. Ты же можешь её вскрыть и завести?
— Без проблем. Но она без колеса.
— Ставим запаску и отгоняем на как бы охраняемую площадку — в проезд между гаражами. Чтоб удобнее было разбирать. Лучше всего — у гаража Томашевича. Печку топить не стоит, но электричество там есть. Возьмёшь электрообогреватель. И шило.
— Шило зачем?
— Ну как. Дырку на кителе прокрутить под орден. Когда задержишь гадов.
— То есть предлагаешь мне бомжевать в гараже, а сам — тискать студенток и работниц торговли в уютной квартирке? И кто ты после этого?
Егор радостно осклабился.
— Твой спаситель. На время операции не будешь видеть Папаныча, отказных материалов, дежурств, заявителей… Отпуск! Радиостанцию возьми, чтоб звать на помощь. Не знаю, решишься ли стрелять при задержании, но драчун из тебя не особо.
— Составь компанию. Ты же — не хрен собачий, а «следователь уголовного розыска». Твою мать, даже звучит дико.
— Обещаю забегать. Принесу чекушку для сугреву. Ну, а если что, и рация не добивает, звони от дежурного на въезде. Прибегу, мне близко.
— Можно было бы и гараж Бекетова использовать. Логичнее, — подумал вслух Лёха, а Егор внутренне напрягся.
— Ты же говорил — там его битая «шестёрка» стоит.
— Уже нет. И замок новый, крепкий. Там если только петли автогеном срезать.
«Интересно, откуда новый и такой хороший замок?» Ухмылку удалось сдержать.
— Я только через щель заглянул, — продолжил лейтенант. — Там какая-то другая машина уже. Чёрная. Вроде бы «Волга»-пикап.
— Значит, у подонка новые гешефты. Чтоб он и вправду сдох!
— Да! — согласился Лёха. — Но только чтоб не повис глухарём на нашей территории.
Он отправился к Папанычу согласовывать план операции, а Егор наведался в пока ещё свой кабинет, где Вильнёв встретил его примерно с такой же радостью, с какой пациент стоматолога привечает приближающуюся бормашину.
— Вот вчера у тебя был правильный день… Когда ты не приходил в РОВД.
— Да, пан капитан. Я работал и приблизился к раскрытию серии краж из автомашин. Как бы мне посмотреть все уголовные дела по кражам из машин за полгода по Востоку-1 и Востоку-2?
— Даже не думай. Пусть лучше висят, чем раскрываются твоими методами.
— А если я обязуюсь никому не ломать руки-ноги?
— Не верю. Ты — ходячее бедствие.
— Копии основных документов имеются у розыска. Как хотите.
В отличие от визита к временной директрисе «Вераса», никаких реплик типа «постой, поговорим» в спину не прилетело. Капитан милиции всё крепче душой, чем напуганная торговка.
Освободившись быстро, Егор двинул в филармонию и попал к «Песнярам» гораздо раньше, чем его приглашали. Скользнув внутрь репетиционного зала, замер у стены.
Солировал Анатолий Кашепаров.
Бывай, абуджаная сэрцам, дарагая.
Чаму так горка? Не магу я зразумець.
Шкада заранкі мне, што ў небе дагарае
На ўсходзе дня майго, якому ружавець.
Пайшла, ніколі ўжо не вернешся,
Алеся. Бывай смуглявая, каханая, бывай.
Стаю на ростанях былых, а з паднябесься
Самотным жаўранкам зьвініць і плача май[8].
Когда прозвучали последние ноты, отиравшийся рядом Даник шепнул:
— До новых твоих не дошли. Репетируем старые перед гастролями по России. «Алесю» солировал Лёня Борткевич. Он ушёл, теперь Кашепаров вместо него. Хорошо, да? Но Лёня лучше пел.
Мулявин тем временем что-то втолковывал музыкантам, а Егор, отстранившись от трепотни осветителя, переживал внутреннее потрясение от «Алеси». Он понял не более половины белорусских слов, но не важно: британские и американские исполнители часто щеголяют такой дикцией, что и две трети текста не разобрать. Ну и пусть. Мелодика потрясла!
Если раньше и слышал «Алесю» с какого-то из купленных дисков, то, наверно, она звучала, пока мылся в ванной.
А сейчас пробрала до ливера.
Подготовленный, он совершенно иначе воспринял следующую исполненную песню, русскоязычную «Олесю». Пропустил её внутрь, та как-то очень уместно устроилась в сознании, словно для неё с детства забронировал место, но случайно прошёл мимо, не заметил. Теперь проникся.
Живет в белорусском Полесье
Кудесница леса Олеся.
Считает года по кукушке,
Встречает меня на опушке.
Олеся, Олеся, Олеся!
Так птицы кричат в поднебесье.
Олеся, Олеся, Олеся,
Останься со мною, Олеся,
Как сказка, как чудо, как песня[9].
Потом была «Александрына». Естественно, и обязательный военно-патриотический репертуар: «Молодость моя, Белоруссия, песни партизан, сосны да туман». Окажись сейчас рядом Настя, и она не стала бы упрекать Мулявина за «Белоруссия» вместо «Беларусь». Скорее всего, тихо сползла бы по стене от восторга.
Наконец, «Беловежская пуща». Она сработала как контрольный выстрел.
Ну зачем размениваться на попсу типа «Вологды» или «Косил Ясь конюшину», не говоря об украденной Егором «Дороги на Мандалай», если спеты такие шедевры?
Кашепаров догнал его на лестнице, когда тот шёл к выходу.
— Эй! Меня Муля за тобой послал. Ты чего?
— Анатолий… — он даже не знал, что сказать. — Всё, что я принёс вам, это такая муть по сравнению с «Алесей»!
Кашепаров ответил с закосом под Маяковского:
— Песни разные нужны, песни разные важны.
— Уверен?
— «Весёлые нищие», что с твоими мелодиями, что без, мне самому не нравятся. Но Муля с Пенкиной на следующей неделе везут запись на показ в Москву. А вот из My heart will go on мы сделаем настоящую бомбу на трёх языках, подправим твой английский вариант, добавим русский и белорусский. «Лес, русский лес» тоже ничего. Ну? Не кисни. В «Лявонах» поначалу тоже не шадевры лабали.
— Не сравнивай.
— А что сравнивать? Тебе, кстати, сколько лет?
— Двадцать один.
— Вот! И я в двадцать один играл в ресторане, когда меня заметил Мулявин. Он — деспот, особенно с Пенкиной на прицепе. Второй цепной пёс — это Мисевич по прозвищу «Змей», наша грёбаная народная дружина. Но Муля выводит музыкантов в люди. Поработай с нами, прокатись на гастроли. Не понравится — уйдёшь. Но уже устроишься как бывший песняр, как те же Борткевич или Бэдя.
— Мне ещё юрфак закончить надо, у меня скоро диплом.
— Ну а я политех заканчивал. В итоге из меня инженер, как из тебя — юрист. Ладно, чего я тебя как бабу уговариваю? Идём.
— Да иду я, иду.
Они поднялись обратно на второй этаж.
— Кстати, про баб. О той, что ты в мотель приводил, пацаны спрашивали. Ты с ней мутишь?
— Нет, просто знакомая. Привести на репетицию?
— Пенкина убьёт. Я на тебя и на ту девушку пропуск на концерт дам, потом проведёшь за кулисы.
— Элеонора точно не будет против. Но встречаюсь с другой. Диск для неё подпишешь?
— Подпишу. А потом сам будешь раздавать автографы, как только твоя фамилия появится на новой пластинке, хотя бы в качестве композитора.
Для поднятия настроения новичку Мулявин позволил ему сыграть партию на гитаре в My heart will go on. Правда, в обработке Владимира Георгиевича и в исполнении «Песняров» саунд постепенно стал звучать практически неузнаваемо для будущих фанатов «Титаника». Но всё равно здорово, просто — иначе. С многоголосьем инструментов и вокала.
Высокое искусство!
А вечером предстояло, если называть вещи своими именами и не маскировать «оперативной необходимостью», совершить взлом и угон чужого автомобиля.