Из гаража вышла процессия. Первым семенил майор с запрокинутой назад головой — так, будто хотел рассмотреть через низкие облака созвездие Кассиопеи. Выпрямить голову и шею мешал нож, плотно прижатый к его горлу.
Руками он изо всех сил пытался отдалить лезвие от своего кадыка. Но, видимо, автомобильный вор, носивший погоняло Кабан, был многократно сильнее. А на вид — гораздо массивнее. Возможно, Папаныч намеревался вырубить его апперкотом, но что-то пошло не так.
— Короче, слушать сюда, менты. Ключ от «Москвича» и вашей тарантайки — мне. Мы уезжаем.
По идее, решение должен был принимать Папаныч как старший по званию. Но он ничего не говорил, как ничего не могла сказать и его физиономия, носившая следы соударения с кузовом «Жигулей», причём поволжская жесть с честью выдержала сражение. В полумраке на избитом лице нельзя было прочесть какие-либо гримасы или намёки.
И Егор решил сымпровизировать.
— Как тебя? Кабан? Предлагаю другую сделку. Режь его!
— Пургу гонишь, ментяра… Зарежу его, и ты меня мочканёшь!
— Эх, ты не представляешь, как этот жирный меня достал. «Олень», «дятел», «выговор с занесением в печень»! Других добрых слов от начальственной свиноматки не слышу. Так что давай, кончай его. Пальну в воздух для острастки, и беги себе на все четыре стороны.
Взгляд Папаныча сфокусировался на Егоре и пообещал: выживу — тебе хана.
Третий вор нерешительно мялся сзади. Пришлось надавить.
— Я слов на ветер не бросаю. Или веришь моему обещанию, или ты гарантированный жмур. Давай, решайся. Считаю до трёх, иначе буду стрелять в тебя через майора.
Егор боковым зрением видел замешательство Лёхи, совершенно не понимающего, что происходит. Не веря никаким богам, внутри себя молился: сдайся! Если высказал угрозу, надо её исполнять, иначе все твои слова воспринимаются как безответственный базар.
— Дай пройти к машине!
— Не могу. Там в «РАФике» наш водитель. Мне он не нужен как свидетель. За Лёху я спокоен, его тоже майор достал во все дыры, а вот за водилу — не поручусь.
Глазки Кабана отчаянно бегали. Рука по-прежнему держала нож у горла Папаныча.
— Не… Фуфло гонишь!
— Тогда давай по-другому. Смотри. Я ставлю пистолет на предохранитель. Лёха тоже. Третий, кто там третий? Вали нах. Но не к машине, а через забор и через кладбище. Лёха, пропусти его.
Кабан на миг повернул голову, убедившись, что подельник свободно побежал к изгороди. Этого мига хватило, чтобы Егор сделал шаг вперёд и пальнул ему в локоть.
Стрелял самовзводом, дёрнув ствол, но с метра промазать сложно. Папаныч отпихнул от себя, наконец, перебитую пулей руку с ножом.
— Без меня не уезжайте, товарищ майор! А я побегаю-разомнусь.
Когда Егор перемахнул через забор, воришка уже скрылся среди могил.
Куда бежать? По логике вещей — прямо.
По лицу хлестали ветки.
Ближе к центральной аллее, где горели фонари, он увидел мелькавшую впереди фигуру в телогрейке и в тёплых меховых сапогах вроде унт, удобных, но совершенно не приспособленных для бега. Спортивный костюм и кеды на два тёплых носка давали Егору огромное преимущество в движении.
Мужик, обнаружив преследование, часто оглядывался и топал дальше, замедляя бег. Егор мог бы попробовать прострелить ему ногу, но тут, на могилах высших белорусских чиновников, чем-то подобным пробавляться не хотелось. Поцарапаешь пулей надгробье — не отпишешься. Тем более без права ношения и применения оружия.
Основательно запыхавшись от спринта всего лишь метров на триста, человечек перевалился через забор на противоположной от гаражей стороне кладбища, Егор легко настиг его там и сбил подсечкой.
— Вставай. И выстави ногу вперёд.
— Зачем? — хрипло спросил лежачий.
— Аккуратно прострелю самый носок сапога, где пальцы. Идти сможешь, но не убежишь. Давай скорее. Хочу поспать ещё часок до службы, сдав тебя в дежурку. Подъём!
— Начальник! Не надо! — из положения лёжа тот перевернулся на коленки и молитвенно сложил руки. — Я на вашего человека работаю. На капитана Говоркова.
— Стучишь ему? Хороший навык. Будешь стучать на сокамерников.
— Не-ет… Делюсь с ним. И с тобой буду делиться. Давай позвоним ему домой, он сам тебе скажет.
— Это сильно меняет дело. Но отпустить не могу. Если правда, а Говорков подтвердит, получишь пару лет химии. Но наврал — будет реальный срок, и вся зона узнает, что ты — стукач. Топай вперёд! Вокруг кладбища и к проходной стоянки.
Бегали они минуты три, шли вокруг четверть часа.
— Где тебя носит? — рявкнул Папаныч.
— Да так, в гастроном забежал.
Егор всунул задержанного в автобус к двум сотоварищам.
— Выйди из автобуса, парень. Разговор есть, — когда они отошли на пару шагов, начальник розыска продолжил: — Во мне борются два желания: разбить морду за «свиноматку» и проставить поляну, ты всё же мне жизнь спас.
— Про морду забудьте, вы драться не умеете. Насчёт поляны — кто же против?
Папаныч положил ему руку на плечо.
— Запомни. Ты не стрелял. Это Лёха, понял? Ты не имел права даже поднять тот ствол с земли. Кстати, где он?
— Держите. Мне без надобности.
Они полезли в автобус. Егор сел рядом с лейтенантом, напротив задержанных.
— Лёха! Что будет, когда ты сдашь ПМ с двумя израсходованными патронами?
— С нами? Примерно то же, что и с машиной Бекетова. «Не бит, не крашен» будет не про нас. Сначала примчится ответственный по городу. Потом прокуратура. Кабана повезут в травматологию: ты ему пулей перебил обе кости у самого локтя, Ворошиловский стрелок, бля. Ну, выходит, что я перебил. Короче, увидишь, мало не покажется.
Значит, о «поспать часок до службы» следует забыть.
— Угу… Теперь скажи главное: ты сам лично видел Бекетова перед взрывом гастронома?
— С чего это… Я — нет.
— А Говорков? Он же рядом с тобой был, у самых ступеней магазина?
— Ну да.
— Тебе осколок стекла от витрины впился в спину. Значит, вы шли от магазина. Зачем?
— Так взрывы самодельных взрывпакетов начались. Гаврилыч посмотрел на часы и говорит: пошли, составим протокол на хулиганов. Рукой в планшет полез, там у него бланки. Но буквально через шаг — как ахнуло!
— Понятно.
Внешне Егор пытался оставаться спокойным. На самом деле хотелось биться головой о стойку крыши автобуса! Или просить отчисления с юрфака за профнепригодность. Ведь с самого начала ниточка была! Бросалась в глаза, просилась: вот она я! Не лез бы к Бекетову и Инге в погоне за химерой, девушка осталась бы живой.
Теперь очевидно: Говорков подбил жэковского сварщика привлечь торговского коллегу варить решётки, чтоб тот сварщик не успел забрать баллоны из гастронома. Пульт управления бомбой лежал у участкового в планшете. Разгадка три недели висела под самым носом, и никто её не унюхал!
Правда, пока нет ответов на кучу вопросов: каков мотив, как связался с Томашевичем. Почему, поглядывая на часы, всё же опоздал со взрывом. Именно опоздание погубило Томашевича и не позволило воспользоваться добычей. Это выяснится, но не всё сразу.
В РОВД, как и обещал Лёха, произошло извержение Везувия. Один из прибывших почему-то проверил наличие свистков, блокнотов и даже расчёсок у всех присутствовавших аттестованных. Видно, не знал к чему ещё придраться.
Написав рапорт, в котором отвёл себе роль статиста, Егор отправился подремать в кабинет. Но так и не уснул до девяти.
Ровно в девять набрал Сазонова.
— Я выяснил, кто подорвал гастроном. Разрешите приехать и доложить немедленно.
Первое, что уточнил Сазонов: не выболтает ли задержанный и другим, что преступная группа действовала в связке с Говорковым.
— Гарантии нет, но надежда есть. Я предупредил его держать язык за зубами, пока не перебазарю с участковым.
— Где он?
— В обезьяннике Первомайского РОВД. Следователи рисуют официозные бумаги, чтоб отправить в ИВС, а завтра запросить в прокуратуре санкцию на арест. Сыщики уговаривают написать повинные на нераскрытые кражи с автомашин в Первомайском районе. Вся тройка уедет в ИВС на Добомысленский переулок с десятками пачек папирос — по пачке за каждый признанный эпизод.
— То есть может проболтаться. Чёрт… Придётся вмешаться, а не хотелось.
Сазонов, обычно невозмутимый, был предельно сосредоточен.
— Виктор Васильевич, мои действия?
— Не догадываешься? Звони Говоркову, зови на приват. Вытаскивай на откровенность. Все улики против него хлипкие и косвенные.
Приватом в постсоветское время будут называть иное — индивидуальный танец стриптизёрши перед распалённым клиентом. Егор, наверно, сейчас был готов даже танцевать на шесте перед участковым, и не ради купюр, засунутых в трусы, а чтоб поставить точку в истории.
— Он сегодня с четырёх на опорном. Могу набрать ему домой, встретить у подъезда.
— Нет. Встречу назначай именно в ОПОП. Чрезвычайность не нужна. Если Говорков действительно виновен, то соскочит, испугавшись.
— Позволите?
Он подвинул к себе аппарат и набрал домашний участкового. Ровно месяц в СССР, пальцы привыкли к диску телефона, как и сам Егор — практически уже ко всему. Уже не казалось странным держать в голове добрую сотню номеров, не полагаясь больше на мозги смартфона. Память о двухтысячных была ещё совершенно чёткая, но странная: будто это не его воспоминания, а что-то вроде просмотренного очень реалистичного кино.
— Гаврилыч? Доброе утро. Да, уже добрый день. Слушайте, мы тут ночью кентов задержали, раскручивали машину в гаражах у кладбища. Один мне про вас шепнул. Я ему велел пасть захлопнуть и больше ни с кем не откровенничать. Даже с Давидовичем. Пока я с вами не пересекусь. Что? Не горит. Хорошо, тогда ближе к концу вашей смены. К двадцати двум на опорный.
— Надо, чтоб ты выспался, — посоветовал Сазонов. — Или бежишь к «Песнярам» на репетицию? Не смотри волком, не отпустил бы я тебя к Образцову, не зная ради чего.
— Мулявин сегодня в Москве. Презентует альбом «Весёлые нищие» на фирме «Мелодия».