— Так или иначе, у него была размолвка с вашим отцом, а потом с вами. И тут вы серьезно заболели.
— Да, — сказала она, — я не выношу скандалов.
— Ваш муж догадался об этом, — сухо сказал доктор. — Он тоже не питает к ним любви. Он, кажется, весьма сильный человек и практичный, если можно так выразиться. Так или иначе, он сказал, что больше приступов у вас не было до той истории с квартирой, которую он для вас подобрал.
— О да, — сказала она. — Он ужасно глупый. Хотел вытащить меня из дома отца и снять какое-то жилье. Бедный Генри! Он ничего в таких делах не смыслил. Он еще не понял тогда, как чудесно жить с отцом, не зная никаких проблем. Папа никогда не докучал нам. У Генри навязчивая идея — быть хозяином в доме, словно он какой-нибудь обычный бухгалтер или коммивояжер из пригорода.
— И вы поссорились по этому поводу, не так ли?
— Да, — сказала она. — И, хотя я изо всех сил старалась держаться, я сильно заболела.
— Это совпадает с тем, что рассказал ваш муж, — сказал доктор Александер. — Он твердо решил никогда больше не сердить вас. Но у вас после этого наступила депрессия, вам становилось все хуже, он говорит, пока вы не пришли к полной почти инвалидности. Естественно, он хотел знать, чего ожидать в будущем.
— Конечно, он был расстроен, — сказала Леона. — Он всегда беспокоился обо мне. Он очень меня любит.
Доктор Александер кашлянул.
— Я согласился, что жизнь у него не сахар, и спросил, не думал ли он когда-нибудь о том, чтобы оставить вас.
Он услышал, как Леона задохнулась, и поспешил продолжить:
— Он сказал, что никогда не рассматривал такую возможность. Я ответил, что, на мой взгляд, это то, что вам сейчас нужно, миссис Стивенсон. Ваш муж был причиной всех ваших эмоциональных расстройств за последние десять лет. Если бы он исчез, вам сразу стало бы лучше.
— Это… это ужасно с вашей стороны… просто ужасно, — прошептала она.
— Он сказал, что это может убить вас, — спокойно продолжал доктор. — Но я, конечно, разуверил его на этот счет. Вы устроили бы страшную сцену, но, в конце концов, пришли бы в норму, я в этом не сомневаюсь. Иными словами, я сказал ему правду, дорогая леди. У вас с сердцем ничего плохого.
— Что?!
— Это правда, миссис Стивенсон. Ваше сердце вполне здорово.
— Как вы можете говорить такое? — в ярости воскликнула она. — Вы же знаете, что я больна.
— Вы не там вашу болезнь ищете. Она у вас в голове.
— В голове? Я думаю, вы в сговоре с этими… с теми, кто хочет погубить меня.
— Пожалуйста, миссис Стивенсон, будьте благоразумны. Никто не хочет вам вреда.
— Хотят! Хотят!
— Вы просто не понимаете, что говорите, — спокойно сказал он. — Я думаю, вам лучше все обсудить с мистером Стивенсоном.
— Обсудить? Как я могу обсудить? Его нет дома. Я не знаю, где он.
— Может быть, завтра…
— О-о, вы!..
Доктор Александер физически ощутил силу удара, с которой она швырнула трубку. Несколько мгновений он слышал резкие гудки. Немного отодвинув трубку от уха, он поднял руку над диском. Перезвонить ей? Он подумал немного и мягко положил трубку на рычаг…
Ошеломленная, не знающая, кому и чему верить, Леона невидящим взглядом уставилась на телефон — эту адскую машину, изобретенную специально, чтобы мучить ее. Этого не может быть! В детстве, возможно, она иногда преувеличивала серьезность своей болезни. Но теперь она действительно больна! Она не притворяется! Она больна! Она больна!
Ее рука потянулась к ноющему сердцу.
Она сделала глубокий вдох и почувствовала короткий укол. Дурак этот Александер. Мерзкий дурак. Может быть, он намеренно старался расстроить ее? Надо сообщить об этом в Медицинскую ассоциацию.
А эти его выдумки насчет Генри! Все это выдумки, и она заставит Генри сделать так, чтобы доктор ответил за них. Это выдумки! Она больна. Генри любит ее и хочет помочь ей. Это должно быть только так. Иначе это быть просто не может. Не может!
Она отбросила в сторону покрывало, опустила на пол одну ногу, потом вторую, встала, сдерживая дыхание, шагнула к окну. Сердце ее бешено билось. Она прижала руку к груди, словно пытаясь умерить его биение.
И снова зазвонил телефон. Это было уже слишком. Она бросилась ничком на кровать, задыхаясь от рыданий.
— Лжецы! — кричала она. — Лжецы, лжецы, лжецы!..
Телефон продолжал звонить, и она повернула к нему свое искаженное болью лицо:
— Я не желаю ни с кем разговаривать! Я ненавижу всех вас!
— Миссис Стивенсон?
На этот раз она без труда узнала его.
— Да, мистер Эванс, это я.
— Мистер Стивенсон еще не пришел?
— Нет, не пришел. Он будет завтра, — нервно сказала она и вдруг взорвалась: — Мистер Эванс, будьте так добры, пожалуйста, объясните мне, что происходит? Почему вы звоните ему каждые пять минут?
— Мне очень жаль, — извиняющимся голосом сказал Эванс. — Я не хотел беспокоить вас.
— Вы меня уже обеспокоили! — закричала она. — Я настаиваю, чтобы вы…
— Понимаете, момент довольно опасный для мистера Стивенсона, — мрачно сказал Эванс. — Я подумал, что, если бы вы передали ему…
— Я ничего не могу передать! — перебила его Леона. — Я ничего не могу слушать!
— Боюсь, что вам придется попытаться, миссис Стивенсон. Это очень важно.
— Какое вы имеете право… — начала она, но Эванс невозмутимо продолжал:
— Пожалуйста, передайте мистеру Стивенсону, что дом на Данхэм-террас, 20 сгорел. Сго-рел. Я сжег его сегодня.
— Что? О чем вы? — закричала она изумленно.
— Передайте также мистеру Стивенсону, — спокойно продолжал он, — что мистер Морано, Мо-ра-но, по-моему, вряд ли мог выдать нас полиции, потому что его самого уже арестовали. Доставать деньги больше необходимости нет…
— А… кто этот Морано? — спросила потрясенная Леона, но Эванс не обратил внимания на ее вопрос.
— В-третьих, передайте, пожалуйста, мистеру Стивенсону, что я сбежал и нахожусь сейчас на Манхэттене. Если он до полуночи не разыщет меня, пусть звонит по телефону: Каледония, 5-11-33. Будьте добры, запишите: Каледония, 5-11-33.
— Но… Что все это значит?
— Вот, пожалуй, и все, — мягко сказал Эванс. — А теперь будьте добры, повторите все это мне.
— Повторить все? И не подумаю!! — взвизгнула она. — Вы отдаете себе отчет в том, что я тяжело больна? Я… я не могу больше выдерживать этой пытки!
Налет жалости был в усталом голосе Эванса, когда он ответил:
— Я очень хорошо знаю о вашем несчастье. И вообще с некоторых пор я знаю о вас почти все.
— Знаете обо мне? Но я никогда в жизни ничего не слышала о вас!
Помедлив немного, Эванс сказал:
— Мне очень жаль, миссис Стивенсон. Но могу вас заверить, что во всем случившемся виноват не только мистер Стивенсон.
— Бога ради, перестаньте говорить загадками!
— Ну что ж, — сказал Эванс, — может быть, действительно лучше рассказать вам, прежде чем вмешается полиция.
— Полиция?
— У вас есть под рукой карандаш, миссис Стивенсон?..
— Я начну с того вечера, когда я впервые встретился с мистером Стивенсоном, — сказал Эванс. — Это было на фабрике вашего отца в Цицеро, штат Иллинойс. Время было довольно напряженное, и я задержался в своей лаборатории, чтобы проверить записи кое-каких формул. Я почувствовал вдруг, что кто-то наблюдает за мной сквозь стеклянную дверь. Я не успел оглянуться, как в комнату вошел ваш муж.
— Добрый вечер, — сказал он. — Вот зашел полюбопытствовать. Впервые выдался случай все осмотреть…
Лаборатория у меня была отличная. Я располагал наилучшим оборудованием, все у меня сверкало, сияло, было в идеальном порядке.
— Вы интересуетесь чем-то конкретным? — спросил я его.
— Нет, просто любопытствую, чем вы здесь занимаетесь.
— Пожалуйста, — ответил я, — в этой лаборатории мы получаем алкалоиды из опия. Вы, видимо, знаете, что имеется двадцать четыре опийных алкалоида — морфин, кодеин…
— Отлично, — сказал он, прервав меня. — Наркотики. У вас, должно быть, много наркотиков здесь.
— Конечно, — согласился я.
— А что вы делаете с этими алкалоидами? — спросил мистер Стивенсон.
— Ну они идут в различные продукты фирмы.
— Нет-нет, — сказал он. — Что вы делаете с ними здесь, прежде чем они идут в производство?
Я показал ему тот огромный сейф, в котором хранились наши запасы наркотиков. Это произвело на мистера Стивенсона сильное впечатление.
После этого он заглядывал в лабораторию еще несколько раз, всегда доброжелательный и вежливый. Я показывал ему, как происходят различные процессы. Мне льстило, что столь важный человек так сердечно ко мне относится…
Пока что ты не сказал ничего такого, чего бы не знала я, — подумала Леона. — Генри действительно такой. Любознательный. Дотошный. Считает своим долгом вникнуть во все. Как папа говорит, всюду сунуть свой нос. Может быть, папа слишком суров…
— Однажды вечером после работы, примерно, через месяц после нашей первой встречи, — продолжал Эванс, — я стоял под дождем на автобусной остановке возле фабрики. Я чувствовал себя совершенно несчастным. Вдруг великолепный черный «седан» остановился прямо передо мной, и кто-то окликнул меня. Я всмотрелся сквозь пелену дождя и увидел, что это был ваш муж, мистер Стивенсон.
— Прыгайте ко мне, — сказал он. — Подвезу.
— Очень любезно с вашей стороны, — говорю, — но не хотел бы вас утруждать.
— Оставьте это, — сказал мистер Стивенсон. — Я рад подбросить вас до дома. Терпеть не могу ездить один.
Мы плавно покатили по улице, и я не смог не похвалить красавец автомобиль.
— Это моей жены, — сказал в ответ мистер Стивенсон.
— У меня никогда не было собственного автомобиля, — сказал я ему. Лично я предпочел бы пару хороших лошадей и приличный экипаж.
Мистер Стивенсон не остановил меня, и я еще некоторое время распространялся насчет лошадей. Понимаете, я рос среди них. В графстве Саррей это было. И, я полагаю, это у каждого остается в крови.