Леона подняла телефонную трубку. Мужской голос, безжизненный, усталый, с явным английским акцентом, произнес:
— Мистера Стивенсона, будьте добры.
— Его нет дома, — резко сказала она. — Кто это говорит?
— Это Эванс. Когда он может быть дома? У меня срочное дело. Я звонил ему на работу, но его там не было.
— Я не знаю, где он, — ответила Леона. — Позвоните попозже.
— Минут через пятнадцать? — спросил мужчина. — У меня немного времени. В полночь я уезжаю из города.
— Хорошо, — сказала она. — Звоните минут через пятнадцать.
— Спасибо, — пробормотал он. — Я позвоню. И, пожалуйста, передайте ему, что я звонил, хорошо? Если он придет. Моя фамилия Эванс. Это очень важно.
Эванс и его звонок уплыли из ее памяти сразу, как только она повесила трубку. Поднеся записку, взятую с туалетного столика, ближе к свету, она прочитала заголовок:
«Мистеру Стивенсону звонили».
Ниже были три короткие записи:
«15.10. Мистер Эванс. Ричмонд, 8-11-12.
16.55. Мистер Эванс. Ричмонд, 8-11-12.
16.50. Миссис Лорд. Джексон Хайтс, 5-99-64».
Вот оно. Миссис Лорд! Бесцеремонная девица, оказывается, звонит Генри прямо домой — в ее, Леоны, дом! Это уже было смешно. Она дотянулась до телефона, начала набирать номер. На ее лице застыло ревнивое выражение. Пальцы свободной руки нервно барабанили по спинке кровати. Наконец на другом конце провода сняли трубку и вопреки ожиданию тонкий детский голос произнес:
— Алло, квартира Лордов!
Озадаченная Леона сказала:
— Я хотела бы поговорить с миссис Лорд!
— Минутку, пожалуйста, — сказал ребенок. — Я посмотрю, дома ли она.
Она услышала неприятный резкий стук — видно, трубку положили на столик, потом слабый мужской голос спросил: «Это меня, сынок?» Ребенок ответил: «Маму». Затем послышались перебивающие друг друга мужские голоса, но они были слишком далеко от телефона, чтобы что-нибудь разобрать. Напрягаясь, Леона пыталась угадать знакомый голос, но ни одного знакомого не было. Вдруг она вздрогнула и изо всех сил прижала трубку к уху, отчетливо услышав в шумном разговоре имя «Стивенсон». И «фирма Котерелла», и «Стейтен-айленд»! После этого какая-то женщина стала уговаривать ребенка идти обратно в постель и сказала кому-то: «Фред, ну как ты мог? Он ведь выскочил из спальни босиком!» Потом раздался скрипучий звук — кто-то снимал трубку:
— Алло?
Рот Леоны оказался как будто набит ватой. Она задержалась на секунду с ответом, сглатывая слюну.
— Алло, — сумела наконец сказать она. — Миссис Лорд?
— Да.
— Это говорит жена Генри Стивенсона. Вряд ли мы с вами встречались, но, как я понимаю, вы встречались сегодня с моим мужем?
— О… Ну да, конечно, — ответила женщина после некоторого колебания.
Явное замешательство собеседницы развязало Леоне язык.
— При нормальных обстоятельствах я бы, конечно, и не подумала позвонить вам, миссис Лорд, — сказала она с едким сарказмом. — Но — так уж случилось — мой муж до сих пор не вернулся домой. И мне никак не удается выяснить его местонахождение. Я подумала, что вы можете мне что-то сказать…
— О… Ну да, конечно, — опять едва слышным голосом сказала женщина.
— Я вас не слышу, миссис Лорд. Не могли бы вы говорить немного громче?
— Конечно… Я…
— Вас что-то смущает? — ледяным тоном сказала Леона. — Надеюсь, вы ничего не станете скрывать от меня?
— О, нет… Я могу перезвонить вам?
— Перезвонить? Зачем?
— Потому что я… — Голос женщины, до этого отражавший тихое отчаяние, вдруг приобрел странную, неестественную веселость. — Сегодня мы играем в бридж, понимаете?
— Что такое? — спросила Леона. — При чем тут бридж? Извините, но я вас совершенно не понимаю, миссис Лорд.
— А потом еще эта поездка в Ротон-пойнт, — продолжала женщина нелепый разговор.
— Послушайте, — резко сказала Леона. — Вы что, смеетесь надо мной, миссис Лорд? Тогда на всякий случай, если вы этого не знаете, имейте в виду: я инвалид. Ухудшение состояния может оказаться роковым для меня. А теперь скажите: мой муж там, с вами? Да или нет? Говорите мне правду!
— Надо взять три яйца, желток и белок отдельно, — продолжала нести какую-то чушь женщина, — две кружки молока, треть стакана масла. Масло размешивается с молоком и сахаром, добавляется немного сахара и ложка муки…
Потом в трубке снова все затихло, и раздался отчаянный шепот:
— Леона! Леона! Это Салли Хант, Леона. Помнишь меня? Извини, что мне пришлось говорить эту чепуху, но мой муж был так близко, что я не могла с тобой откровенно говорить. Я перезвоню тебе, как только смогу. Жди!
И она исчезла.
Леона откинулась в кровати, на этот раз с некоторым облегчением. Как странно, что Салли снова оказалась на ее пути — и в такую минуту!..
Салли Хант!..
Салли когда-то любила Генри, может быть, и сейчас продолжала любить, хотя, судя по всему, давно была замужем и имела ребенка. Генри ухаживал за ней, когда однажды она пригласила его на вечер в колледж. Именно тогда Леона впервые увидела его. Как давно это было! Но она и сейчас отчетливо помнила тот вечер…
В большом зале, увешанном знаменами и бумажными вымпелами, гремела музыка. Студенты танцевали, или разговаривали стоя, или подкреплялись у стола с закусками. Ребята почти все были похожи друг на друга — прическа «ежик», разбитные манеры, твидовые пиджаки… И девушки в своих стандартных нарядах — свободный свитер и юбка, длинные волосы, связанные в узел на шее…
Но двое в этой толпе выделялись своей непохожестью.
Парень, который танцевал с Салли, был явно не из колледжа. Он был хорошо сложен, со вкусом одет, танцевал легко и непринужденно. Нетрудно было заметить, что во взглядах, которые бросала на него Салли, было нечто большее, чем возбуждение от танцев.
По лицу молодого человека нельзя было понять, о чем он думает. Он смотрел на танцующих, поверх Салли, почти безразлично, если не снисходительно.
Леона — утонченная, бледнолицая красавица в черном платье из французского шелка, с сияющими волосами до плеч — выделялась в этой толпе, словно океанский лайнер в бухте, забитой буксирами. Все отличало ее от подруг, и ясно было, что достигалось это отличие немалой ценой. На свои студенческие деньги девушки не могли одеваться так, как она.
Некоторое время она смотрела, как танцует Салли, потом пошла прямо через зал, не спуская глаз с ее партнера. Подойдя, она слегка похлопала их по плечам и сказала улыбаясь:
— Могу я разбить вас?
Удивившись, они отпрянули друг от друга. Салли — немного смутившись, а он — глядя на Леону с некоторым любопытством.
— Ты не возражаешь, Салли? — спросила Леона.
Оправившись, Салли сказала:
— Поздравляю тебя, Генри!
Леона обратила к нему свой томный взгляд:
— Меня зовут Леона Котерелл. А вас?
Прежде чем он ответил, Салли быстро представила его:
— Леона, это Генри Стивенсон.
Леона улыбнулась и весело тряхнула головой.
— Так потанцуем? — спросила она.
Они танцевали, и Леона изо всех сил старалась произвести на него впечатление. Вскоре выражение безразличия исчезло с его лица. Он был явно очарован ею, и хотя ничего не говорил об этом, но сумел показать, что ценит ее привлекательность и понимает, какая пропасть отделяет ее от подруг по колледжу, от таких девушек, например, как Салли.
Он сразу догадался, что Леона дочь Джима Котерелла.
— Такие, как ваш отец, меня восхищают, — сказал Генри. — Он знает, чего хочет, и умеет добиться своего. Умеет делать деньги. Когда-нибудь… сказал он и остановился, мечтательно улыбаясь.
Его улыбка понравилась Леоне. Она была искренняя — не наивная и не снисходительная, еще больше подчеркивающая его внутреннюю силу.
Пока они двигались в танце по залу, Леона узнала еще кое-что об этом молодом человеке.
— Мои родители слишком скованы в средствах, — рассказывал он на этот раз без улыбки. — Так что пока я не имею возможности учиться в колледже. Мне приходится помогать им.
— Некоторые из самых интересных людей, которых я знаю, тоже не учились в колледже. Мой отец, например.
— Серьезно? — удивился Генри. — Тогда, значит, и я могу добиться чего-то в жизни?
— Отец всегда говорит: если у человека нет таланта делать деньги, колледж не вколотит в него этого. А если у него есть такой талант, так зачем тратить время в колледже?
Этот афоризм понравился Генри.
— Браво! — сказал он. Музыка кончилась.
— Может быть, выйдем на улицу? — предложила Леона.
— Постойте-ка, — сказал он в притворном ужасе. — А Салли?
Леона показала глазами в другой конец зала, где Салли оживленно разговаривала с одним из «ежиков».
— О Салли позаботятся, а мы выйдем всего на несколько минут. Пошли, я покажу вам мою машину. Это конфетка!
Она взяла его за руку и повела. Они миновали освещенный луной газон и вышли на улицу. Ее машина оказалась самая низкая, длинная и щегольская из всех, что были на стоянке.
— Ну как? — спросила она. — Такой ни у кого нет. Человек, который продавал ее отцу, сказал, что она дает сто десять миль. Папа считал, что она слишком велика для меня, но, когда я ее увидела, другие для меня просто перестали существовать.
— Да, действительно здорово, — сказал Генри. — «Бугатти»! Недурно. Совсем недурно.
Леона взяла его за руку:
— Хотите повести ее немного? Чуть-чуть, по шоссе. Никто про нас не вспомнит.
Он согласился почти сразу, и она отчетливо вспоминала теперь, как он пошел прямо через газон, сокращая путь, за ее меховым жакетом и своим плащом. Через несколько минут они уже мчались по шоссе, и «бугатти» дрожал от скрытой в нем нетерпеливой силы. Потоки холодного зимнего воздуха скользили по их лицам, наполняя радостным возбуждением.
Леона знала, что не ее привлекательность и не эта роскошная машина делали для Генри такой приятной ночную поездку, а то, о чем он не мог раньше мечтать и что теперь было рядом с ним.