— О чём ты говоришь, — отмахнулся я. — Дом всё равно прибило бы к берегу.
— Может, и прибило бы. А скорее, затонул бы посреди реки. И Тузик захлебнулся бы, — мужчина погладил лопоухого, который, повизгивая, крутился у ног хозяина. — Так что огромное тебе спасибо!
Альма гавкнула: — Я тоже спасала Тузика. И это было правдой. Пусть она не справилась с цепью, но её упорство многого стоит, верно? Ведь готовность к подвигу равна подвигу.
— И ей большое спасибо! — поспешно сказал мужчина, когда я пояснил ему значение Альминого гавканья. Он поднял брошенную верёвку и крепко привязал дом к ближайшему дереву.
— Ну вот, теперь никуда не денется… Сейчас пойду в деревню, соберу мужиков, подгоним кран, обвяжем тросом, и на трайлер.
Само собой, мы отвезли мужчину с Тузиком в деревню, причём Тузик не хотел лезть в машину, несмотря на уговоры, мотал головой — мол, мне привычней на своих четырёх, очень надо нюхать бензин в железной коробке! Но Альма всё же его уговорила — спрыгнула с сиденья и что-то шепнула ему, и он сразу полез в машину.
Когда мы въехали в деревню, мужчина показал на сарай под огромной ивой:
— Вон мой участок. Теперь дом поставлю подальше от реки и на сваях… Приезжай, всегда буду рад. Ещё раз благодарю!
Мы с Альмой вернулись в Снегири, и у нас была замечательная встреча с Дмитрюком. Особенно замечательной она была для Альмы, ведь у моего друга жили три собаки: маленький старый, весь белесый, с седыми усами Трофим и две овчарки среднего возраста Гудя и Марья. Дачу Дмитрюка редко посещали гости, а тут я, которого собаки давно знали и, чего скрывать, любили, да ещё не один, а с красоткой подружкой. Понятно, собаки встретили нас радостным лаем и, пока мы шли к дому, крутились вокруг нас и так и сяк.
— Хм, какая необычная собака! — удивился Дмитрюк, рассматривая Альму. — Надо же, такая рыжуха! И вся светится! Даже на участке стало светлее. Солнечная собака — не иначе!
Дмитрюк напоил меня горячим чаем с малиновым вареньем, Альму угостил ливерной колбасой. Пока я рассказывал, как мы спасали плывущий дом, мой друг то и дело удивлялся:
— Ну и ну! Да вы с Альмой настоящие "моржи"! Небось, по утрам холодной водой обливаетесь?!
— Все мы должны помогать друг другу, — важно произнёс я.
Подтверждая мои слова, Альма гавкнула: — В жизни надо думать не только о себе.
— Мне нравится полёт ваших мыслей, — со значением провозгласил Дмитрюк. — Я тоже недавно кое-кого спас… Недалеко от молочной фермы увидел собаку… с бидоном на голове. "Сметанки захотела, залезла с башкой, а вылезти не может", — решил я. Подошёл, начал стаскивать бидон с головы попавшего впросак пса. Он упирается, помогает мне. Но тут я заметил необычно пушистый хвост, а стянув бидон, увидел узкую морду, перепачканную сметаной. Смотрю — да это лисица! Секунду мы с ней смотрели друг на друга, потом она отпрыгнула в сторону и дунула к лесу. Такой случай…
Пока мы чаёвничали в доме, хвостатая команда Дмитрюка нетерпеливо топталась у террасы, заглядывала в окна, подавала голос — мол, Альма, выходи, поиграем!
Альма не заставила себя ждать, дослушав рассказ Дмитрюка, открыла дверь и выбежала к собратьям.
Часа два она с новыми друзьями бегала по участку, а он был большущий, и там имелось немало примечательного: высоченные сосны с толстыми корнями, как пожарные рукава, множество кустов с неопавшей листвой, беседка и ручей с перекинутыми через него досками — ручей пересекал весь участок и впадал в Истру. Там было где развернуться для собачьих игр.
Я изредка посматривал в окно. Альма, Гуля и Марья скачками носились меж кустов и деревьев, перепрыгивали через ручей.
Старый Тимофей еле поспевал за ними — пыхтел, высунув язык, останавливался отдыхать, ручей не перепрыгивал, а переходил по доскам. Альма была главной заводилой в этой компании, веселье в ней било через край. Я смотрел на неё и думал — как хорошо, что она почти забыла о своём ужасном детстве, что моя забота о ней и наша дружба смогли излечить её душевную травму.
Собаки играли, а Дмитрюк показывал мне свои последние работы и воодушевлённо рассуждал:
— …В творчестве главное что?
— Вдохновение! — вставлял я.
— Это само собой. Это и мои собаки знают. Но вдохновенно можно создавать и неважнецкие произведения. Главное — вкус автора. Его чутьё, вот что главное. И надо вкладывать в работу всю душу. Только тогда она затронет других… Вот почему один и тот же пейзаж художники пишут по-разному? Одну и ту же историю один писатель опишет хорошо, а другой — так себе, почему?
— Один талантливый, другой не очень, — снова отзывался я.
— Это яснее ясного. Это и мои собаки знают. Но вся загвоздка — в нюансах. Мастер любую слабую картину расцветит, облагородит. Добавит два-три мазка, и вещь заиграет. Мастер вставит в слабый рассказ несколько словечек, и всё оживляется. Такое волшебство!.. В нюансах всё дело, в оттенках, полутонах, интонациях. И со стороны кажется — такая работа сделана легко и просто, без особых усилий. Но это кажущиеся лёгкость и простота. Чтобы достичь этого, мастеру понадобился весь опыт, вся жизнь. Дело в том, что настоящего мастерства не видно — в этом весь фокус!
— Ну это каждому известно, — протянул я. — Это и моя Альма знает.
Глава двадцать седьмаяУ Рахманова
На даче за зиму всё отсырело. Мы с Альмой, прежде всего, растопили нашу прожорливую печурку и вынесли на солнце постельные принадлежности. Потом я готовил обед, а моя подружка придирчиво обследовала участок и, убедившись, что всё находится на своих местах, стала всматриваться в участки соседей, подзывать Гришку с Мишкой. Пришлось ей объяснять, что ребята ещё не приехали, у них ещё не начались летние каникулы.
— Тогда пошли к Баксику, — Альма кивнула в сторону дома Рахманова. Ей не терпелось пообщаться с друзьями, которых она не видела полгода.
— Баксика навестим обязательно. Сразу после обеда, — заверил я Альму.
Рахманов и Баксик встретили нас с ликованием. Баксик, привстав на задние лапы, поцеловал Альму в ухо; после взаимного обнюхивания и приветствий они уселись в тени дома, и Альма стала что-то рассказывать своему дружку (наверняка, как мы спасали дом и Тузика). Со стороны они выглядели смешной парочкой — большая гладкошерстная девушка и маленький пушистый паренёк.
Рахманов, обняв меня, сразу повел в сарай (огромный, с автобус), где, по его словам, "мастрячил нечто интересное". Кстати, он, мастеровитый, никогда не сидел без дела, но в те весенние дни поразил меня — он строил дельтаплан!
— Вот осталось пристроить мотоциклетный моторчик — и аппарат готов, — с гордостью произнёс мой друг.
— Ты решил ловить молнии новым способом? — пошутил я.
Рахманов напыжился и храбро объявил:
— Я решил слетать на противоположную сторону водохранилища.
— Слетай лучше в Истру и купи нам с Альмой шампанское и торт, мы сегодня заслужили королевский подарок.
Мы присели на лавку, и я подробно рассказал, как мы с Альмой спасали дом и собаку. Рахманов слушал меня безучастно, что-то чертил палкой на земле (по-моему, моторчик для дельтаплана). Не в пример своему хозяину, Баксик продолжал слушать Альму предельно внимательно.
Когда я закончил рассказ, Рахманов медленно произнёс:
— Это, конечно, тебе зачтётся на небесах, но это не поступок, а лишь небольшое действие. Так поступил бы каждый нормальный человек. Это не тянет на шампанское, но могу тебя угостить квасом. Альме вместо торта дам сырник. Таисия, перед тем, как мне ехать сюда, много их напекла. Мы с Баксиком любим сырники, — с этими словами он достал из холодильника бутыль кваса и сырники и посвистел собакам. Когда они подбежали, он сунул им по творожной лепёшке и почтительно обратился к моей подружке:
— Ты Альма молодец, девушка скромная, а вот твой хозяин любит похвастаться, выставить себя героем, — он повернулся ко мне и с воодушевлением затараторил:
— Я заметил, с тобой вечно случаются водные приключения. В прошлом году залез в болото, сегодня искупался в холодной реке. Тебя тянет к воде, потому что по гороскопу ты Скорпион, водный знак. Потому же у тебя и характер скверный.
Рахманов разлил квас по стаканам, отхлебнул напиток, крякнул и продолжил, но уже миролюбиво:
— Дом и собака на реке напомнили мне случай на море. О нём рассказывал отец, он во время войны служил на подводной лодке… Однажды они торпедировали немецкий транспорт. Всплыли и видят — судно уходит под воду, а вокруг плавают коровы. Оказалось, транспорт перевозил животных… У них на глазах коровы захлёбывались и тонули, а один бык направился к подлодке, решил забраться на неё, спастись. Командир дал команду уходить. Включили двигатели, лодка стала удаляться, а бык ещё долго плыл за ней…
Рахманов допил квас и вновь заговорил уже тихим голосом:
— Во время войны чего только не было. Что касается собак… Я где-то читал — тысячи собак забирали у хозяев. Их обучали искать мины, бросаться под танки с взрывчаткой. Иногда хозяевам писали о погибшей собаке, но чаще не сообщали… Ты же знаешь, многие собаки были и санитарами, вытаскивали раненых с поля боя. Но может, не знаешь, что после войны оставшихся собак демобилизовали вместе с солдатами. Собаки, искавшие мины, даже прошли по Красной площади. А вот собак-санитаров всех отправили на опыты в медицинские институты. Так их отблагодарили за мужество и верную службу. Позорище!
В словах Рахманова было много горечи. Естественно, эта горечь передалась и мне, ведь у нас общая любовь к собакам. Остроглазая, наблюдательная Альма сразу заметила моё состояние, встревожилась и, чтобы поднять мой слабеющий дух, подбежала с палкой в зубах — давай поиграем!
Баксик, подражая Альме, принёс своему хозяину щепку. Мы с Рахмановым повеселели, стали кидать палку и щепку к забору, а собаки снова притаскивали их к дому; они бегали взад-вперёд с невероятной радостью.
— Для Баксика играть со мной — высшее счастье, настоящий праздник, — сказал Рахманов. — Жена Таисия ко мне только хорошо относится, а Баксик не может жить без меня. Я для него — всё, как Пушкин для меня.