Дело в том, что брат носил бороду и мог ей напоминать Тихона, хотя, понятно, кроме растительности на лице, ни внешне, ни внутренне у них ничего общего не было. Да и бороды были разные: у Тихона — хилая и жёлтая от курева, похожая на мочалку, а у брата — маленькая, ровная, бархатистая, как плюш. Но главное, Тихон выглядел попросту дремучим лешим, а брат, как и подобает артистической личности, был человеком немыслимого любвеобилия, готовым обнять весь мир. Короче, Альма быстро сообразила, что бородачи бывают разные, точнее — почувствовала любвеобилие брата. А заметив наши с ним тёплые отношения, поняла, что брат будет её надёжным другом.
— Красивая собачонка, рыжая красотка, — приговаривал брат, поглаживая Альму, и, обращаясь к ней, добавлял: — Ну, дорогая, теперь у тебя начнётся отличная жизнь. Будем считать, что тебе выпал счастливый лотерейный билет.
— Красивая, — соглашался я, — но Альма — слишком обычная кличка. Может, назвать её как-нибудь более звучно?
— Ничего не обычная, — возразил брат. — Альма по-испански "душа". Наверняка она душевная, ласковая.
— Пока ещё дикарка, — сказал я. — К новым людям относится настороженно. Понятно, столько просидела на привязи. Тебе повезло, тебя сразу приняла за своего.
— Ничего, оттает, — уверенно заявил брат. — Хорошее отношение от всего вылечивает.
Мы втроём пообедали, прошлись по улице до леса, по пути раскланивались с дачниками, объясняли, что Альма — новый член нашей семьи. На вопросы о её странном наряде отшучивались:
— Это — последний писк моды.
К вечеру брат поехал в Москву; отъезжая, он посигналил нам красными тормозными огоньками, в ответ Альма помахала ему лапой.
Прошло два дня. Всё это время я мазал рану Альмы лекарством и кормил по четыре раза в день, кормил самым лучшим, что купил в Истре. В еду добавлял витамины. Аппетит у Альмы был отменный, и прямо на глазах она набирала вес. Наевшись, она ложилась на веранде и с любопытством обозревала улицу. Что я заметил — она лежала как-то женственно, принимая необычные позы: передние лапы в одну сторону, задние — в другую. Она была гибкая, как гимнастка.
Альма, вообще, отличалась от всех собак, которых я знал. Например, стеснялась при людях ходить в туалет — убегала за сарай и, прежде чем присесть, раза два выглядывала из-за угла — не подсматривает ли кто? Такая оказалась застенчивая барышня. И целомудренная — она не переносила бранных слов, сразу морщилась и отводила глаза в сторону. И не любила запах алкоголя и табачного дыма. Наверняка всё это напоминало ей Тихона. Для меня Альма делала исключение — тактично не замечала мои недостатки и дурные привычки, для неё я был воплощением всего самого лучшего в людях.
По утрам Альма умывалась — протирала лапами глаза и нос, а прежде чем выйти на улицу, непременно посматривала на себя в зеркало — хорошо ли выглядит, нет ли на ней пушинок, соринок? Такой оказалась чистюлей.
Несмотря на то, что я постоянно мазал шею Альмы лекарством, в нескольких местах рана всё же не затягивалась. На третий день мы поехали в Истру.
Врач Алексей Неведов был занят; как мне объяснили в приёмной, — занимался индюком, который умудрился проглотить чайную ложку. Я решил подождать во дворе, и мы с Альмой направились к лавке под тополем. Не успели присесть в теньке, как у автобазы, соседствующей с клиникой, появились две дворняжки, два кобелька — рыжий и чёрный, оба по виду задиристые. Увидев Альму, они недовольно забурчали и принялись обозначать свою территорию. Было ясно, эти хвостатые контролируют всё дворовое пространство, а для развлечения облаивают животных, которых привозят в лечебницу, всем дают понять, что любому намнут бока.
Альма на всякий случай спряталась за меня, но рыжий с чёрным подошли к нам сзади и, уставившись на Альмины "воротник" и "фартук", изобразили презрительные гримасы — тоже нам фифа! Как и Вова в посёлке, они приняли клеёнку за пижонское украшение.
Вскоре из лечебницы вышла высокая худая женщина, за ней на поводке, переваливаясь, шлёпал индюк.
— Врач освободился, заходите, — обратилась женщина ко мне и дёрнула поводок: — Пойдём быстрее, Серёжа!
Глава двенадцатаяРассказ ветеринара
Алексей Неведов встретил нас приветливо — мне пожал руку, Альму погладил:
— Здравствуй, Альма, красавица! Как наше самочувствие? Давай посмотрим, как заживает рана.
На этот раз нам предстояло наложить только четыре шва и, понятно, вторая операция закончилась гораздо быстрее. После операции, как и в первый раз, я отнёс Альму на заднее сиденье машины, и, пока она отходила от наркоза, мы с Алексеем присели на лавку под тополем и разговорились.
Он жил с матерью в центре Истры, собирался жениться на девушке, которая любит животных и тихую музыку, планировал поступить в ветеринарную академию.
— Завидую вам, Алексей, — сказал я. — У вас такая благородная профессия. Как вы стали ветеринаром?
— Я с детства люблю животных, — начал Алексей. — Когда-то мальчишкой просто так, чтобы проверить свою меткость, подстрелил из рогатки воробья, подбежал, а тот барахтается в пыли, пытается встать на тонкие лапки, клюв в крови, а маленькие испуганные глаза смотрят на меня и просят о помощи. Долго я стоял над птахой, пока серый комок не затих. "И зачем я убил его? — подумал. — Летал он, чирикал, ловил букашек, а я взял и пульнул голыш ему в голову. А может, его ждут птенцы?.." В тот день в моей душе и произошёл переворот, обозначивший судьбу. Подростком я сделал открытие: большинство животных в минуты опасности ищут у человека защиты. Однажды я сидел на берегу Пахры у костра. Вдруг сквозь дым пронеслась маленькая птица и упала прямо мне под ноги. А над костром пронёсся сокол. Хищник вроде улетел, а пичуга всё сидит у моих ног. Но тут я заметил, что сокол притаился в ветвях соседнего дерева. Получилось, птица спасалась около меня…
Помолчав, Алексей продолжил:
— В другой раз я шёл на лыжах по лесу и вдруг слышу за спиной шорох, похрустывание снега. Обернулся — за мной прыгает зайчонок. Подошёл к нему, а он и не думает убегать, припал к лыжне. Я осмотрелся и увидел в стороне, между кустами крадётся лисица…
Алексей посмотрел на меня, улыбнулся:
— Вот вам и несмышлёныш! Ну поднял я перепуганного зайчонка, спрятал за пазуху… А потом был случай. Осенью мы с отцом ездили за грибами. Набрали корзины, сели на опушке леса недалеко от платформы, ждём электричку. Неожиданно в кустарнике послышался треск, тяжёлое дыхание, и на опушку вышла лосиха. Подошла к нам вплотную, замотала головой. Потом снова ушла в кустарник и снова вернулась. "Там что-то стряслось", — сказал отец. Мы пошли за лосихой и увидели лосёнка, застрявшего между берёзками. Он перебирал ногами, но вылезти не мог. Отец отогнул деревья, лосёнок поднатужился и вылез. А лосиха всё это время стояла рядом, ждала, пока мы освободим её телёнка.
Алексей вновь улыбнулся, повёл в воздухе рукой.
— Повзрослев, я подумал: "А может, неспроста судьба посылает мне животных? Может, неспроста человек изначально оказывается в той части мироздания, которая больше всего соответствует его наклонностям? Может, в этом есть намёк на предназначение"? Вот и пошёл я учиться на ветеринара, — Алексей засмеялся.
— Мне тоже в детстве судьба послала намёк, — проронил я. — Помню, поехал к приятелю на дачу и по пути нашёл ежа. Недалеко от дома приятеля, прямо на тропе. "Ещё раздавит какой-нибудь велосипедист", — подумал и отнёс ежа в кусты. Но через некоторое время, возвращаясь с дачи, снова увидел ежа на том же самом месте. Пригляделся, а у него на боку ранка. Ну я понял — он выполз на дорогу неспроста. Принёс ежа на дачу, мы с приятелем присыпали его ранку стрептоцидом. Ёжик посмотрел на меня, почмокал — вроде сказал: "Становись ветеринаром". Но я, к сожалению, не стал.
— Ещё не поздно, — сказал Алексей вставая.
На прощание я подарил ему свою книжку с благодарностью от всех животных.
Глава тринадцатаяНовая встреча с Неждановым
Мы с Альмой почти выехали из Истры, как вдруг я увидел велосипедиста в рясе, с большой бородищей. Это был священник-поэт Владимир Нежданов. После наших объятий, как и в прошлый раз, Нежданов начал, было, читать своё последнее стихотворение, но, заметив в машине Альму, осёкся.
— О-о! Это не та ли собачка?.. Молоденькая, красивая!
Я рассказал про операции, которые Альма перенесла. Пока рассказывал, моя подружка, высунувшись из машины, смотрела на священника-поэта, смотрела удивлённо, поскольку видела очередного бородача. Но, если у Тихона была хилая растительность, а у брата аккуратная "интеллигентная" бородка, то у Нежданова — большая седая борода "лопатой" и вся в завитках, как серпантин. Насмотревшись на такое чудо, Альма повернулась в мою сторону и протянула: — Замолви священнику обо мне словечко!
— Слушай, Володя, — спохватился я. — Ты ведь знаешь, я атеист, но ради Альмы, на всякий случай… Ты не мог бы помолиться за неё? Чтобы побыстрее зажила её рана. За собаку можно молиться?
— Конечно, можно. Есть святые Власий и Герасим Иорданский, покровительствующие животным. Наш предыдущий патриарх, Святейший Алексий Второй, у себя в Переделкине подбирал всех собак и кошек, держал их при церкви. И не волнуйся, обязательно помолюсь! А пока послушай стихотворение.
Когда он закончил читать, я сказал:
— Счастливый ты, служишь сразу и Христу, и Аполлону.
— Счастливый, но иногда такая горечь берёт, — вздохнул Нежданов. — Много ещё заблудших душ. Некоторые нарушают все десять заповедей.
Мы расстались так же тепло, как и встретились. Поворачивая в сторону участка, я приободрил Альму:
— Ну теперь всё будет хорошо, Бог поможет тебе. Вернее, я помогу с его помощью.
Глава четырнадцатаяНаши игры
Дачный участок для меня настоящий оздоровительный оазис. Во-первых, на даче я просыпаюсь не от шума машин, а от пения птиц. Во-вторых, там я не засиживаюсь за столом над своими писаниями, не залёживаюсь на тахте перед телевизором, как в городе, там я занимаюсь физическим трудом. А что может быть лучше, чем поднимать завалившийся забор, чинить протекающую крышу, пилить и колоть дрова — и всё под солнцем, под гомон птиц. Не случайно в городе у меня постоянно что-нибудь болит, а там, на свежем воздухе, я забываю, где какие органы, и под вечер всегда испытываю радость от проделанной работы. Конечно, и усталость испытываю, но это приятная усталость, в отличие от усталости в городе, когда после работы за столом раскалывается голова.