После одного из забегов я сказал:
— Всё, дорогая. Надо ехать в лечебницу снимать швы. Последний раз съездим, и всё.
Альма на минуту погрустнела, но потом вскинула голову: — Ладно, поехали к доктору Алексею, а когда вернёмся, побегаем ещё.
Алексей проводил очередную операцию, и нам пришлось больше часа сидеть на лавке под тополем. За это время к нам два раза подбегали знакомые кобельки — рыжий и чёрный. На этот раз эти субчики Альму не облаивали — похоже, поняли, что она девчонка и довольно симпатичная. Пытаясь произвести на Альму впечатление, они взад-вперёд вышагивали перед ней, демонстрировали свои хвосты. Но старались они напрасно — Альма была ещё слишком юной, чтобы видеть в них ухажёров, она всех собак воспринимала только, как приятелей. Прижимаясь ко мне, она посматривала на псов и застенчиво помахивала кончиком хвоста.
Потом к нам подсел старик с кошкой в корзине и, выяснив, что мы к Неведову, вздохнул:
— Хорошо, буду за вами.
Старик закурил и кивнул на шрам Альмы.
— Кто же её так?
Я коротко рассказал историю своей подружки.
— У меня в детстве тоже была собака, — снова вздохнул старик. — Джеком звали. Мы жили в Белоруссии, в деревне. Когда подходили немцы, все бежали на Восток. Мы еле втиснулись в вагон. Джека оставили, да-а… В сорок четвёртом году вернулись. Соседка рассказала: "Пришли немцы. Джек лаял, охранял ваш дом. Немцы его пристрелили…" Больше я никогда не держал собак, да-а. Только кошек, — старик погладил кошку. — Конечно, не все немцы отличались жестокостью. После войны отец служил в Германии. И мы с матерью были при нём. Наш сосед немец спас во время войны двух сестёр, девушек, угнанных в Германию с Украины, да-а. Их хотели отправить в концлагерь, а он пристроил их на работу. Когда пришли наши войска, его хотели арестовать, но за него вступились девчонки украинки. Так вот было, да-а… Я помню, с местными мальчишками кидал камни. Баловались. И одному я попал в голову. Его отец немец пришёл к моему отцу жаловаться. Отец стал меня лупить ремнём, а немец испугался, попросил простить меня…
Старик затянулся и, выпустив дым, продолжил:
— Да, все люди разные. И животные тоже… Вот Маруська… Их было шесть котят. И каждый со своим характером… Маруська была непоседой, самой шаловливой… Да вот второй день что-то приболела.
Из лечебницы вышла женщина с маленькой собачонкой на руках. Я извинился перед стариком, что прерываю его рассказ о своей любимице, и мы с Альмой пошли к ветеринару.
Алексей встретил нас, как близких родственников, и, пока мы снимали швы на шее Альмы, расспрашивал, как нам живётся на даче. Потом вдруг сказал:
— Ваша книга помогла мне выздороветь. Два дня лежал с простудой. Прочитал — сразу легче стало. Хорошо написано. Такое впечатление, что о собаках пишет собака.
Не скрою, его слова мне понравились, и главное — такую оценку дал профессионал, знаток собак.
Когда мы сняли все швы, Алексей вздохнул:
— Ну вот и всё, теперь шерсть отрастёт и скроет рубец, ничего не будет видно.
Мы расстались с пожеланием друг другу всего самого хорошего. Так закончилось лечение Альмы.
Самое интересное началось в последующие дни. Сердобольная Альма стала притаскивать на участок раненых животных, чтобы я лечил их. Принесла выпавшего из гнезда птенца, потом бельчонка, который неизвестно как оказался на нашей улице и ещё не умел ни бегать, ни прыгать. А потом вдруг приволокла тряпичного зайца с одним ухом.
Птенца и бельчонка я выхаживал в коробках, а зайца, незаметно для Альмы, отнёс в контейнер для мусора. Своей четвероногой подружке объяснил, что заяц поправился и ускакал в лес.
Но самое смешное произошло летом, когда однажды я разрешил Альме вместе с Гришкой и Мишкой сбегать в алёхновский магазин. Из деревни Альма привела за верёвку… козу.
Первыми ко мне подбежали ребята и, еле переводя дыхание, выпалили:
— Дядь Лёнь, идите скорей! Смотрите, кого Альма ведёт!
Я заспешил на главную улицу и увидел Альму с пленницей. Коза упиралась и отчаянно блеяла, но Альма упорно тащила её к участку. Приглядевшись, я заметил, что на шее козы вместо ошейника широкая тряпка, и понял — Альма приняла её за "воротник", который сама ещё недавно носила. Понятно, мы с ребятами отвели козу на место, где она паслась, и я долго извинялся перед её хозяйкой.
А спустя год Альма принесла на участок чёрного котёнка с белым пятнышком на груди. У него не было никаких ран, похоже, он просто понравился Альме. Мне он тоже понравился. Так у нас появилась Маркиза. Но об этом позднее.
Глава семнадцатаяЯркий представитель нашего посёлка
Альма всё больше входила в роль хозяйки участка: каждое утро обегала наши владения, дотошно заглядывала во все закутки. Увидит сухую упавшую ветку — отнесёт к канаве, где лежит хворост. Заметит желтеющие листья рябины — подтягивает шланг и зовёт меня полить дерево. Ну и, конечно, строго охраняла участок — лаяла на всех, кто к нам приближался. Для наблюдения за дорогой облюбовала маленький клён; садилась в тени его листвы и зорко осматривала нашу улицу.
"Лаяла на всех" — это я преувеличил. В основном она только бурчала на всяких подозрительных — тех, кто шли с палками и мешками, а также на велосипедистов и ребят на роликовых коньках, считала, что те просто валяют дурака. Лаяла она исключительно на незнакомых и бородатых (как вы понимаете, бородачи напоминали ей Тихона). Зато, увидев знакомых, радостно повизгивала и безудержно виляла хвостом. Особенно приветливо Альма встречала моего брата, священника Нежданова и Вадима Николаевича Рахманова, издателя церковной литературы, глубоко верующего человека.
Рахманов жил в конце нашего посёлка; худощавый, усатый старикан, он слыл большим выдумщиком. Например, священника Нежданова прозвал Благородной бородой Московской области, Гришку с Мишкой окрестил Дуэтом сорванцов, а меня — Главной лысиной посёлка.
Свою дачу Рахманов поставил на железных трубах — издали она кажется огромным балконом, парящим в воздухе; к "балкону" ведёт винтовая лестница. На чердаке дачи Рахманов соорудил некий "курятник" — каждый полдень из чердака на крышу террасы выскакивал деревянный петух и, хлопая крыльями, кукарекал, причём драл глотку так, что пугал всю живность в посёлке.
Мы с Рахмановым познакомились много лет назад, когда наш посёлок только строился. Тогда ещё не было мобильных телефонов, и чтобы поддерживать связь, Рахманов придумал нечто необычное:
— Ты посылай мне бумажные кораблики, а я тебе буду посылать бумажных голубей, — сказал, и в тот же день ко мне на участок прилетела бумажная птаха (и как пролетела триста метров?), на ней было написано: "Приходи вечером. Поужинаем, поговорим".
Я в свою очередь пускал в дренажную канаву бумажные кораблики с записками — ровно через час течение прибивало их к дому Рахманова. Так и переписывались, но потом голубей стали сбивать вороны, а на кораблики залезали лягушки и топили их. Похоже, и вороны, и лягушки видели в нашей бумажной почте неких пришельцев, которые хотят завоевать их среду обитания.
В Рахманове было много детства. Он, старикашка, каким-то странным образом сохранил способность всему удивляться: каждому растению, каждому живому существу. Здесь уместно вспомнить слова английского писателя, знатока животного мира Дж. Даррелла: "Все животные прекрасны". В самом деле, все прекрасны: и те, которыми мы восхищаемся, и те, которые вызывают у нас неприязнь, пока мы не узнаем их поближе. Стоит, например, понаблюдать за жабой, как начи-наешь понимать, что эта пучеглазая толстуха по-своему довольно красива. И удивительно спортивна — посмотрите на ее головокружительные прыжки! А какая она отважная — пугает нас, надуваясь, привставая на задних лапах, издавая утробные звуки, а ведь мы для неё — немыслимые великаны, какими были бы мамонты для нас.
Многие животные так же, как и люди, грустят и радуются, обижаются, страдают и любят, и бывают верными, самоотверженными друзьями. Но, не в пример людям, все животные бережно относятся к своей среде обитания, а в жилищах довольствуются только необходимым и никогда не делают запасов еды больше, чем нужно. Для счастья надо не так уж и много — иметь любимую работу, крепкую семью и надежных друзей.
Но вернусь к Рахманову. Так вот он рассказывал:
— Животных я любил всегда. Особенно собак. Помню, в нашем пионерском лагере были две приблудные собачонки. Маленькие, вертлявые. Внешне очень смешные, с белыми и жёлтыми пятнами и розовыми носами. Кажется, они были братьями. Одну звали Чеснок, другую — Перец. Утром на линейке они вместе с ребятами вставали в строй. На зарядке тоже выделывали какие-то фигуры. Во время игры в футбол были членами команды. Мы их подкармливали. Из лагеря я привёз в город Чеснока, а мой друг — Перца. В юности я завёл ещё одну собаку. Я тогда учился в университете, жил в пригороде, ездил на электричках. Там по вагонам ходил пёс-побирушка. Уже немолодой серо-чёрного окраса. Он был этакий наивный скромник. Подходил к пассажирам и просто заглядывал каждому в глаза. И все улыбались. Говорили: "Иван Иванович пришёл". Ему протягивали кусочек сыра, кружок колбасы. Он пройдёт вагон и на платформе выходит. Ждёт электричку в обратную сторону. Однажды я позвал его за собой. Он пошёл, и мы стали жить вместе. И сильно привязались друг к другу. Иван Иванович прожил у меня до глубокой старости…
За свою жизнь Рахманов держал немало собак. Собаки даже сыграли ключевую роль в его женитьбе. Об этом рассказывала его жена Таисия:
— Я студенткой проходила практику на одном заводе. Однажды выхожу из заводской столовой и вижу — на пригорке сидит пьяненький интеллигентный молодой человек и кормит свору собак… пирожными. Держит целый поднос пирожных и сует их собакам. "Собакам нельзя давать сладкое", — говорю ему. А он: "Немного можно. В столовой же нет ни мяса, ни рыбы". А там, и правда, был какой-то разгрузочный день. Ну я поняла, что у него доброе сердце, и позднее вышла за него замуж.