Хасан Гапур (Гапураев Хасан Ризванович) родился в г. Аральске в 1950 году во время ссылки чеченцев. Образование высшее. Член Союза журналистов СССР с 1974 года. Журналист-международник с 2000 года, член Союза писателей РФ, автор 15 книг (поэзия, проза), в том числе: исторических романов «Шамиль – легенда газавата», «1овда» – трилогия на чеченском и два тома на русском языке; «Пожалей меня, пуля!» – роман; «Летучий отряд мюридов» – роман; «Воины жестокой судьбы» – роман о Великой Отечественной войне; «Спрут» – книга о коррупции в республиках Северного Кавказа; «С волчьей печатью» – книга фельетонов; «Лучше гор – только горцы» – сборник исторических очерков.
В периодической печати проработал 50 лет, во время двух чеченских войн одновременно был спецкором четырёх изданий. Всё время находился в пылающей Чечне. В настоящее время инвалид первой группы по зрению. Однако работает над романом «Именем народа» о Герое России Ахмате-Хаджи Кадырове.
Заслуженный журналист Чеченской Республики, Герой Труда национального возрождения России (общественная награда).
Абрек, или О том, как мужество ингуша спасло жизнь смелого чеченца
Честь не знает границ: как рождается дружба народов
В Притеречье жил абрек Саадулла. Любимец простонародья. Будучи по жизни очень смелым человеком, он всегда заступался за слабого и оскорблённого бесчинствующими царскими чиновниками. На его совести были судьи, прокуроры, приставы и даже глава одной из станиц. Саадулла был объявлен жандармерией ещё тогда во всероссийский розыск по подозрению в участии в налёте на Кизлярское казначейство в конце марта 1910 года в составе отряда легендарного абрека Зелимхана.
Сам Саадулла, будучи неграмотным, о намерениях жандармов не знал. Да и знай, не особо прятался бы от властей. Каждый абрек мечтал умереть в бою. И он знал, что в любое время может встретить смерть.
Как-то по своим делам Саадулла приехал в Ингушетию. В Назрани то ли из-за чёткой работы жандармерии, то ли по доносу тайных вездесущих филеров полиции он был задержан, арестован, затем осуждён на смертную казнь через повешение. И этот жуткий час настал.
В центре Назрани на видном месте соорудили эшафот, устроили виселицу и назначили день казни. Народу собралось достаточно. Руководил этой трагической церемонией сам начальник судебных приставов Назрановского округа полковник Князев.
Саадулле дали последнее слово. Абрек задумался и сказал:
– Ваша честь, господин полковник. О вас идёт слава как о честном и мужественном человеке. Горцам понравилась ваша справедливость. И всем абрекам было объявлено, чтобы мы вас не трогали. Сегодня, в этот трудный час, мне нужна твоя помощь. Дай мне двадцать четыре часа, поверив на слово, что я вернусь. У меня дома осталось неотложное дело. Не решив его, я не имею права умереть.
– Вот это да! – усмехнулся полковник. – Как я могу отпустить с эшафота осуждённого бандита под честное слово? Это неслыханная дерзость.
Пристав, где-то в глубине души уважающий горцев за их честность и почти детскую наивность, прошёлся по эшафоту, задумался и сказал:
– За такую твою откровенность и надежду на жизнь в безвыходном положении я могу сделать исключение из правил. Если в этой толпе зевак найдётся мужчина, готовый поверить тебе на слово и остаться вместо тебя в арестантах, зная, что через двадцать четыре часа его казнят, то я согласен. Прости, господин абрек, сам тебя без залога отпустить не могу. Ты не вернёшься – расстреляют меня. И пойдёт молва как о продажном офицере.
Саадулла подошёл к краю эшафота и крикнул в толпу:
– Ингуши, а может и чеченец в гостях, есть среди вас мужчина, кто поверил бы мне на слово и согласился бы быть повешенным, если я по каким-либо обстоятельствам не вернусь в назначенный час?
Не успел абрек закончить свою речь, от толпы отъехал всадник и соскочил на эшафот:
– Саадулла, да не будь ты беден душой, как мог такое подумать об ингушах. Вот тебе мой скакун и доспехи. Меня зовут Дахкильг. Если Аллаху будет угодно, пусть моя голова висит на этой шёлковой верёвке. Бывай.
Удивлённый полковник с умилением смотрел на этих двух горцев. Ему было не понять, как один незнакомый джигит готов умереть за бандита, поверив ему на слово. Он приказал надеть наручники и кандалы на Дахкильга. Тем временем Саадулла, надев доспехи ингуша, ловко вскочил в седло скакуна – и поминай как звали. Удивлённая толпа не знала, что делать ей: расходиться или все двадцать четыре часа ждать развязки странного события. А время учётное пошло.
Когда тебе от него что-то надо – время летит пулей, а когда его торопишь – ползёт черепахой. Так случилось и здесь. Тревожные сутки мигом пролетели. Дахкильга привели на виселицу, подняли на эшафот, дали последнее слово, где он сказал:
– Помоги, Аллах, этому абреку свершить своё неотложное дело! У меня всё!
Полковник ещё раз прошёлся по эшафоту. Посмотрел на дорогу. С наблюдательной вышки ему доложили, что на пути к крепости Назрань всадника нет.
Пристав бросил золотой рубль палачу, и тот на четвереньках пополз выбить табурет из-под ног Дахкильга.
– Не смей, грязная собака, дотрагиваться до табуретки! – пригрозил ему мужественный ингуш. Повернулся в сторону площади и попросил прощения у сородичей, если где кого случайно обидел: – Передайте этому чеченцу-смельчаку, когда он вернётся, что я у матери был один, и пусть он её похороны возьмёт на себя. – Дахкильг подпрыгнул и сбил табурет из-под своих ног.
И в это время из толпы слышен был неистовый крик: «Пропустите! Ради Аллаха, дайте дорогу!» До виселицы оставалось метров сто. Саадулла на высоком скаку снял с плеча карабин ингуша и прицельно выстрелил. Верёвка оборвалась, и ещё не успевший задохнуться Дахкильг, словно юноша, соскочил.
В удивлённой толпе раздался рёв: восклицания, причитания, восхваления Аллаха.
Саадулла вскочил на эшафот и крепко обнял своего кунака, безумно храброго ингуша. Снял с его шеи остаток верёвочного узла, едва ослабленного. Надел на него его же доспехи и вернул узду скакуна, сказав: «Не конь, а настоящий Бурак». А для горца нет лучше похвалы, чем сказать доброе слово о его скакуне.
Полковник Князев им не мешал. Ему невольно пришёл на память эпизод из воспоминаний генерала Богуславского, который был прикреплён царём к сосланному имаму Шамилю. И он грозному воителю Кавказа задавал самые каверзные вопросы. Однажды спросил:
– Имам, если не секрет, расскажи мне, в чём феномен ваших побед над многочисленной царской армией?
Шамиль ответил:
– Моё войско в основном состояло из чеченцев. А у них клич: «Не тот храбрец, кто думает о последствиях». Я тебе сейчас это покажу более образно. Со мной мой зять Хаджи, он, будучи аманатом, воспитывался в чеченской семье до двадцати лет. Нет, если вернулся с базара, лучше чеченца Умара позовите. Вот смотри, что сейчас произойдёт.
– Умар! – крикнул имам.
– Я весь внимание, – словно призрак предстал перед ними бывший абрек Умар.
– А ну-ка, застрелись!
– Именем Аллаха! – Умар поднёс пистолет к виску и нажал курок. Случилась осечка. Второй раз – тоже. Третий… Тут генерал выхватил из его рук пистолет и нажал на курок. Раздался выстрел. В зал заскочил взволнованный адъютант капитан Руновский. Шамиль лукаво улыбнулся и сказал:
– Теперь ваша очередь, генерал!
Тот приказал Руновскому:
– А ну-ка, застрелись, капитан!
– За что, ваше высокоблагородие! – Руновский упал на колени перед ним и имамом…
Теперь подобную картину, вернее её часть, полковник Князев уже видел своими глазами. И представил себе, сколько сцен мужества было на Кавказской войне.
Саадулла, проводив Дахкильга, поднялся на табурет, надел петлю на свою шею и ждал команды пристава.
Более всех не подготовленным к такому повороту событий оказался полковник. На его мужественном лице забегали желваки, из глаз полились слёзы умиления. Ему на ум пришла гениальная мысль, достойная восточных мудрецов. Князев посмотрел в толпу горцев, которая заняла всю огромную площадь, и крикнул:
– Вы все видели, как во время казни оборвалась верёвка?
– Все, все! – хором ответили ингуши.
Он подошёл к Саадулле и попросил его сойти с табурета. Снял с его шеи петлю и обратился снова:
– Солдаты и господа служивые! Вы все свидетели, как во время казни оборвалась верёвка?
– Да! – ответили военные.
Полковник торжественно произнёс:
– По закону Великой России за одно преступление дважды не вешают! Все свободны! И вы тоже, господин абрек!
Майдан заревел:
– Это настоящий урус! Да здравствует Великая Россия!
…Саадулла дожил до глубокой старости. И умер своей смертью. Не знаю, бросил ли он свои разбойные дела или нет. Но потомкам завещал, чтобы они чистому русскому верили, как своему старшему брату!
Необходимые разъяснения:
Абрек – восставший против беззакония власти.
Бурак – в ночь вознесения на небо пророк сидел на этом скакуне.
Аманат – ребёнок, отданный на воспитание в семью другого народа на Кавказе.
Урус – так называли чеченцы русских в старину.
Майдан – площадь.
Назрань – царская крепость, ныне второй город в Ингушетии.
Богуславский – генерал, ещё во времена Шамиля перевёл Коран с арабского языка.
Руновский – пристав Шамиля от жандармерии.
Кун Мичээрэ
Мария Матвеевна Данилова (литературный псевдоним Кун Мичээрэ) родилась 23 июня 1957 года в селе Шея Сун-тарского района Якутской АССР. Пишет сказки, стихи, олон-хо для детей, пьесы, рассказы. Получила поощрительный приз на конкурсе драматических произведений Республики Саха, посвящённом 100-летию А. И. Софронова – Алампы. Первое место на республиканском конкурсе рассказов для детей на русском языке в 2018 году. Третье место на республиканском конкурсе стихов о городе Якутске в 2018 году. Лауреат конкурса имени Бориса Богаткова 2018 года.
Я – не Яфантастический рассказ
Часть 1Бесплатным бывает только сыр в мышеловке
В ту ненастную осень я поехала в город в гости к своим родным. Сестра Аня обрадовалась вареньям и деревенской сметане. Племянники сразу прибежали с ложками и опустошили одну стеклянную банку с вареньем из лесной земляники. Увидела их довольные лица и радовалась, что не зря горбилась в жару, отмахивалась от ненавистных орд комаров и мошек в лесу.
На третий день моего приезда позвонила подруга, вернее одноклассница Таня, Татьяна Антоновна Свинобоева, и пригласила к себе на дачу. Она знала, что я терпеть не могу городские квартиры с их отвратительным запахом, что обожаю чистый деревенский воздух.
Её девичья фамилия была Чичагова. Она почему-то в школе стыдилась своей фамилии, а сейчас свою новую произносила с особой важностью, хотя, как вы понимаете, в фамилии мужа не было ничего красивого. «Чичагова» означала в переводе «Птичкина», что было более благозвучно, чем Свинобоева. Муж, Свинобоев Тимур Константинович, занимал довольно большую должность, хорошо известен в своих кругах и это, видимо, давало вес его фамилии и звучало гордо в её устах. Я потихоньку завидовала ей – обеспеченной, ухоженной, вальяжной, красивой, любимой мужем и детьми.
Она приехала за мной на своей маленькой красной машине, хотя этим раньше не грешила. Мы, одноклассники, собирались в её огромной городской квартире, чтобы отметить юбилей нашего выпуска, два или три раза. Да, это была шикарная квартира.
А теперь мы приехали прямо на огромную двухэтажную виллу с огромным садом. Даже был спуск на речку. Оттуда они брали воду и поливали свои растения, выращенные заботливыми руками. Они выращивали всё – Таня была выпускницей Тимирязевки. О своих растениях она могла рассказывать часами с научной точки зрения или очень популярно, как простая деревенская баба.
Стол был накрыт в большом балагане с камельком. Видимо, здесь принимали гостей из-за рубежа – была полка с сувенирами из далёких стран. Там же стояли чороны разных калибров и мастей с другой национальной посудой. Но всё было гармонично и уютно. Я была здесь вместе с одноклассниками в прошлом году, когда мы праздновали 40-летие нашего выпуска. Она, наверное, помнит, как я восхищалась садом и воздухом, сравнивая с деревней.
Было лёгкое сухое вино из Германии в синей бутылочке. Таня, разливая вино в бокалы, сказала томным голосом:
– Давай поедем во Вьетнам. Позагораем, отдохнём от нашей осени холодной.
– Было бы неплохо, да на одну пенсию не раскошелишься. А накопленные в этом году денежки уже уплыли.
– Поедем, полетим, вся моя семья летит, да вот сыночек отказался, путёвка на четырёх человек уже есть, билеты туда и обратно куплены. Не беспокойся, всё сама оплачу и визу оформлю быстро, для тебя мне ничего не жалко. Один раз живём, решайся. Вот только билеты переоформим на твоё имя, дорогая.
– Да как-то не очень… Я обещала брату вернуться через недельку… И на чужие деньги… Мне очень жаль… – промямлила я, хотя загорелась этой идеей. Она и раньше приглашала нас в совместные туры, но, как всегда, в неудобное время.
– Да мы с тобой подруги, подру-ууги, понимаешь… Вместе в одной деревне росли, учились. Да знаю твоего брата Митэрэсэ – Дмитрия. Он проживёт один без тебя хорошо. Поворчит – отстанет. А мой отец-старик сам один живёт и в ус не дует. Денька через три вылетаем, потом недельку там и возвращаемся. А деньги вернёшь, когда они у тебя будут, можешь даже через три года. Ведь обещанного три года ждут. А можешь вообще не возвращать. Мой муж богат, и я сама зарабатываю, да и дети уже не учатся, сами зарабатывают.
– Ладно, а почему во Вьетнам?
– Мы там были, райский уголок, всё дёшево. Фрукты, море… К нам относятся о-о-чень хорошо.
– Ну… если так, то согласна, один раз живём, полетим, мир поглядим, – взбодрилась я.
– А теперь нужно твоё фото для визы… – И она начала фотографировать.
Потом мы выпили, закусили и она приказала мужу отвезти меня домой, чего обычно никогда позволяла себе из-за ревности к нему. А муж был молчалив как никогда, что меня обескуражило. Раньше болтал со мной без удержки, шутил, смеялся, чем часто вызывал лёгкую снисходительную ревность Татьяны. А сейчас молчал и изредка вздыхал, не глядел в мою сторону. Как будто его подменили.
«Да, чего не бывает с людьми, – подумала я. – Может, не хочет, чтобы я поехала с ними?»
Захотела, как всегда, напрямик сказать ему об этом, но увидела, что он смотрит на меня с какой-то жалостью, что-то хочет сказать, но не может. Таким я его никогда не видела… Его тяжёлая на вид большая машина как будто вжимала меня, и так маленькую, в угол. Всё было необъяснимо, и… впервые я засомневалась в поездке – что там меня ждёт с ними… Чего вдруг Таня признала меня самой лучшей подругой, почему её муж Тимур глядит на меня так странно… Да… Лучше об этом не думать, нужно завтра купить босоножки, купальник и прочее… Меня ждёт незабываемый отдых на берегу южного моря… О, как будут завидовать подружки и все бабы в селе… Настроение поднялось, и я лёгкими шагами вошла в дом сестры, напоследок кинув недоуменный взгляд на Тимура…
Обзвонив всех знакомых, всех ошарашила новостью. «Ватсап» тоже сделал своё дело. Я стала «героем дня» – все звонили, писали, желали отличного отдыха, советовали, что брать, а что нет. Вдруг позвонила Таня и каким-то неживым голосом сказала, что ничего не нужно брать и покупать, всё купим там, там дёшево и качественнее. Мой ажиотаж пропал. Ещё сказала, что визу уже оформляют и завтра летим во Владивосток…
Признаться, я впервые вырвалась на отдых за рубежом. Заграничный отдых представлялся мне каким-то необыкновенным, загадочным, романтичным. В предвкушении этого я не замечала ни толпы, ни шума города, ни самолётного гула… Всё во мне пело и переливалось всеми цветами радуги.
За мной и за Таней наперебой ухаживали дочка и муж Тани. Ели-пили что вздумается, часто фотографировались. Мы следовали за ними, как королевы… Дочь её Галя, Галочка, запросто тараторила по-английски. Муж тоже разговаривал, но тяжело. А мы учили в школе французский, который вообще забыли, кроме некоторых песен и фраз.
Я заметила, что Таня как-то осунулась, побледнела, шутит с трудом. На мой вопрос ответила, что, наверное, простудилась:
– Ничего, там прожаримся, всё пройдёт.
Любые желания наши выполнялись, мы наслаждались жизнью…
Перед отъездом я заметила, что у них есть обратные билеты, а у меня нет, и невольно вырвался вопрос:
– А где мой обратный билет?
Они переглянулись быстро, и Галочка сказала:
– Да мы не знали, что ты согласишься, и успели купить только билет туда. Там и купим обратный.
– Смотрите, не оставляйте меня одну в незнакомой стране, а то буду плакать, – шутливо предупредила я.
Прилетели. Вьетнам встретил нас жарой и вместе с тем каким-то свежим ветерком. Как только спустились с трапа самолёта, вдыхая необычный воздух с какими-то непонятными запахами, обнаружили ожидавшую нас машину с санитарным крестом и полумесяцем… Я удивилась. Галочка сказала:
– У мамы температура, и они решили нас обследовать.
Смотрю: и вправду что-то происходит с моей подругой.
Мне стало её искренне жаль. Вот приехали отдыхать, называется…
Подруга с дочкой и мужем зашли в приёмную втроём. Таню положили на кровать с колёсиками, и Тимур Константинович ушёл с ней. Беспокойство за Таню овладело мной. В это время Галочка пригласила меня в приёмную, сказала, что будут брать кровь и у меня, так как возможна инфекция. Она зашла со мной как переводчик. Ко мне сразу приблизилась медсестра со шприцем, и я, сев на кресло, подготовилась к забору крови из вены. Но с ужасом увидела, что шприц чем-то наполнен и сейчас мне поставят укол. Я обернулась, чтобы сказать об этом Галочке – но той след простыл. Мне уже ввели иглу…
Часть 2Молчание – золото
Очнулась я в палате. Белая пелена на глазах, хочу открыть их, но не могу. Слышу какие-то голоса, шум. Попыталась пошевелиться. Никакого толку. Наконец-то открыла глаза. Никого вокруг, только я и серые стены и потолок. Везде какие-то приборы, некоторые подключены ко мне, перевязаны. Пошевелила пальцами. Бесшумно открывается дверь, подбегает молодой парень в серо-синем. Смотрит в мои глаза, затем прикладывает палец к губам:
– Молчи, ни слова, – с едва уловимым акцентом тихо говорит по-русски.
На мой немой вопрос шёпотом отвечает:
– Это в ваших интересах. Ни с кем не разговаривайте, не говорите. Вы – немая, не-мая. Понимаете? Иначе вас действительно убьют… Сейчас зайдут они… Ни слова… Вы – это не вы. А другая… Вы – Таня, Татьяна Антоновна Свино-боева. Потом объясню…
Я вздрогнула, до конца не понимая все сказанные слова. Усвоила одно: мне нужно молчать, чтоб не убили. Он отвёл от меня глаза. Двери отворились, и я увидела Тимура Константиновича, Галочку. Они вошли и чуть не набросились на меня:
– Мама, мамочка!
– Таня, Танюшка! Татыйык![3]
Но парень холодно сказал:
– Все, увидели и выходим. Она не помнит никого.
Я с ужасом смотрела на них. И они отпрянули от меня…
Парень пошёл провожать их. Мне захотелось посмотреть на себя… но я была привязана к кровати или не могла шевелиться полностью. Что-то щёлкнуло и влилось в мою правую руку, и я вновь погрузилась в небытие…
Вновь белая пелена. Но сравнительно быстро открыла глаза, пошевелила пальцами. Парня не было. Было темно. Лишь где-то рядом попискивали, вибрировали приборы. Почему я – не я? Как я изменилась? На этот раз было меньше приборов.
Я посмотрела на свои руки. Даже при неярком освещении было видно, что они белее, чем обычно. Приблизила к себе. На моей руке не было ни одной тёмной точки, даже родинки. Рука была гладкая, без морщин и старческих пятен. На правой руке лишь едва заметный белый рубчик. Это я порезала о стекло в детстве. И на кончике пальца тоже. Это уже в студенческие годы. Порезала о бритву, которую положили почему-то под стол. Я была дежурной по аудитории и выбрасывала из-под столов бумажки, чтобы вынести в мусорный бак. Руки мои, но нет утолщений от артрита на пальцах, они стали похожи на её руки – нежные, белые…
Но вдруг почувствовала что-то неладное – руки потянулись к переносице, как бы невольно поправляя очки: их не было, но я видела хорошо и без очков! Подняла ноги – стали прямее, длиннее, что ли, белыми были и раньше. Явное улучшение. Осмотром я осталась довольна. Значит, изменили лицо… А лицо у Тани красивое – полные губы, большие глаза с густыми ресницами…
Полежав немного, я незаметно уснула…
Проснулась утром, почувствовав рядом человека. Это был тот же самый парень:
– Молчите, ради бога, молчите… Это в ваших интересах. Если они узнают, что это вы, а не она… возможно, вас действительно заставят убить… Они пошли на всё… Заговорите, только когда почувствуете себя в безопасности. Я сказал им, что вы в послеоперационном шоке и не помните ничего.
Ко мне зашёл её муж. Тимур Константинович нежно гладил мои руки, целовал в губы, говорил необычайно ласковые и сексуальные слова. Мне было неловко и непривычно, отдёргивала руки, отворачивала лицо, было неприятно выслушивать мужские бесстыдства.
Потом зашла её дочь, которая сразу осыпала меня поцелуями и словами:
– Мамочка, мамулечка моя, как я люблю тебя…
Мне, не познавшей радость материнства, захотелось плакать. И слёзы невольно хлынули из глаз, что ещё больше растрогало Галочку:
– Мама, ты узнала меня, да?
Я почему-то кивнула. Её радости не было предела.
Она начала меня кормить, ухаживать за мной. Но меня сковывал ужас произошедшего – я, кажется, убита.
Мне хотелось встать и посмотреть на себя в зеркало. Через два дня с некоторым усилием встала, когда не было их. Парень оказался тут как тут.
– Я хочу посмотреть на себя, – прошептала я.
– Не волнуйся, ты – это ты. Но лицо и весь облик не твои – они созданы по подобию госпожи Свино-боевой.
Он бесшумно открыл одну из соседних дверей. Там были ванная, душ и унитаз. И огромное зеркало во весь рост. Передо мной стояла она – Таня. Даже в больничном халатике она была красавицей… по крайней мере на двадцать лет моложе…
И я поняла, почему вздыхал Тимур Константинович, глядя на меня, и на другой день пришёл в другой, модной одежде, побрился, покрасил волосы. Старался выглядеть моложе… А дочь глядела с завистью и некоторым беспокойством. Она заранее ревновала меня к своему мужу… И поняла взгляд парня, который заглядывал в мои глаза…
– Завтра вы выписываетесь…Они не могут оплатить всё лечение. Я приеду к вам, и мы встретимся обязательно…
Мы полетели обратно. Я оглядывалась назад вплоть до посадки в самолёт, искала себя или её – настоящую… Меня не было… Или её…
Часть 3Письмо с того света, или Правда страшнее лжи
У Тани была опухоль мозга и что-то во внутренностях. Поэтому они решились на этот шаг, познакомившись с этим чудо-доктором, продали свои дома в городе. Сын продал свою двухкомнатную, дочь – коттедж двухэтажный в черте города, а Татьяна Антоновна – ту самую четырёхкомнатную, которой восхищались одноклассники. А дачу оставили и все поселились в ней. Благо был большой четырёхместный гараж. Это была великолепная дача. На ней росли яблоньки с крохотными яблочками, акации, даже сирень. И везде цветы, цветы… А сейчас была уже зима. Зима в Якутии приходит очень рано. Уехали осенью, прилетели зимой. Везде снег и снег…
И вот я на этой даче. Дом огромный, вместительный – на два этажа больше десяти комнат. Маленькая кухня, большая столовая, гостиные тоже большая и маленькая. Одних спален было шесть. Два рабочих кабинета. Бильярдная, теннисная, просто тренажёрная. Ещё мастерская, швейная – дочь любила шить.
Но что-то неуловимое было моё. Я поняла это и испугалась. А если догадаются?! Что это не она, а я?
Тимур Константинович был импотентом, и это облегчило мою участь. Они с женой спали в разных комнатах, видимо, давно. Он заходил в комнату утром и вечером. Но его бесстыдные поцелуи будоражили моё молодое тело, и мне хотелось сексуальной взаимности, хотя Тимур не был мужчиной моей мечты. А вот муж его дочери вызывал такое желание, что просто хотелось раздеться перед ним. Он тоже был на волоске, каждый раз, увидев меня, замирал и пожирал глазами. Это поняла Галочка и всякими женскими ухищрениями добивалась того, чтобы муж был вдали от меня, когда её не было дома.
И она быстро согласилась, когда я захотела уехать домой в деревню. Я должна была гостить у их родственников целый месяц, чтобы восстановить «свою память». Приехав домой, я, конечно, не пошла к мнимым родственникам, а зашла в первую очередь к себе. Странно, что брат не сразу, но скоро признал меня. И я начала вовсю, как и раньше, хозяйничать дома. Среди старых газет, которые накопились после моего отъезда, нашла письмо. Письмо было от Тани, Татьяны Свинобоевой. Оно было адресовано, как ни странно, мне, а не брату. Я открыла и начала читать:
«Привет! Я пишу тебе с того света, откуда не возвращаются. Ты, главное, жива. А я – нет. Но ты имеешь мой облик. И ты не огорчай моих родных: моего мужа и детей. Они не переживут мою смерть, и я решилась на это. Хирург сказал, что мой мозг не может пересадить в твою голову и ты будешь жива со своим мозгом, но с моей внешней оболочкой и своими внутренностями, которые здоровее моих. Таня».
Письмо было длинным. Там перечислялось всё то, чего не знала я. Как она познакомилась с Тимуром и какими болезнями болела Галочка, её милые проказы. Это была целая семейная сага. Затем она советовала прочитать все книги про агрономию, которые хранились у них на чердаке. Но я не хотела быть госпожой Свинобоевой. Я была я – у своего брата, в своей деревне. Все стали признавать меня, особенно по голосу, затем и по облику, хотя большинство отметили, что я чем-то стала похожа на свою одноклассницу Таню.
Пролетела весна, и наступило лето. Я не возвращалась в город. В связи с весенней распутицей господин Свинобоев не мог приехать в наше захолустье. Я мыла пол, наслаждалась чистотой и свежестью тихого деревенского дня. Вышла во двор и обомлела: открылась калитка, и я увидела Таню и того молодого хирурга…
Часть 4И тайна за семью печатями раскрылась…
– Я – твой хирург и косметолог. Мы изменили твоё лицо, сделали депигментацию кожи и вылечили твой полиартрит. Я должен был убить вас и сделать донором для Свинобоевой. У неё очень запущенная болезнь во внутренних органах и, главное, в мозгу. Но, увидев ваше фото, я не захотел этого. Вы точь-в-точь как моя первая девушка, моя любовь к ней не угасла с годами.
– Но я же давно старая…
– Я тоже старый… даже очень старый… Просто сейчас выгляжу молодым… Если бы она постарела, то выглядела бы сейчас намного старше вас… Ей было бы больше ста лет.
– Как?
– Родился я в 1883 году. Она была всего на четыре года моложе меня. Умерла от аппендицита в шестнадцать лет. И я поклялся, что стану врачом. Уехал в Россию. Сначала учил язык. Кем только не работал! Потом стал санитаром, учился на врача в Москве. Было трудно. Потом началась Первая мировая война. Оперировал много. Пришивал руки, ноги, занимался пересадкой органов. Некоторые приживались. Оперировал даже отрезанные головы. После войны делал пластические операции. Научил этому своего друга. Мы делали пластические операции разным преступникам. У нас было много денег, из-за этого стало небезопасно жить. И мы сделали друг друга совсем неузнаваемыми и скрылись под другими именами. Мы продолжали заниматься изучением человеческого организма и побывали на всех войнах. Всем требовались хирурги. Всё можно изменить в человеке, кроме мозга. Мозг не должен стареть. Мой друг пересадил мой мозг молодому человеку, и я остался жить, после того как меня убили. Но его самого я потом не смог оживить, его тяжело ранили в голову. И я остался один. У меня есть ученик, но его ещё долго учить.
– А почему Таня жива?
– Я просто удалил опухоль. Но это было очень трудно сделать. На это потребовалось очень много времени. Твоё тело – это всё твое, и мозг твой. Но я вылечил тебя и сделал всё, чтобы ты была её копией. Иначе тебя не было бы в живых. Если бы ты не была похожа на мою любимую, я убил бы тебя, чтобы вылечить госпожу Свинобоеву. Я мог убить настоящую Таню, но пока оставался шанс на её излечение, я решился подменить настоящую Свинобоеву. И вот она перед тобой. И ты остаёшься здесь. Она уходит к мужу и детям.
– Что я вам должна?
– Ничего. Я просто знаю, что ты, моя любовь, жива. Смотри!
И он показал мне фото, где я стояла с ним в обнимку – молодая и полная сил. Но природа была другая, не наша… Я – не я, кто я такая?..
05.03.2019