Самый обыкновенный человек – родился в семье рабочих: мать – работник электростанции, отец – водитель.
Место рождения: СССР, север страны. В детстве вместе с родителями переехал в Эстонию, где сейчас и проживает.
Работал и работает также по самым обыкновенным специальностям-строитель и водитель.
Творчеством начал пробовать заниматься в середине нулевых, издавать книги стал только в 2013 году (выпустил десяток книг).
С самого детства нравится мистика, поэтому и пытается писать именно в этом жанре.
Мой бумажный демон
Прозаичная, частично зарифмованная мистическая фантазия на тему стоимости человеческой души. Результат краткого, но тесного сотрудничества простого обывателя с общепризнанным монополистом в этом сегменте рынка.
(Отрывок – один день из жизни журналиста, пишущего биографию странного субъекта, обладающего запредельными способностями. Откровения их третьей спутницы в период совместного головокружительного, порой мистического путешествия… Откровения, ставшие «пищей» не только для работы биографа, но и для возникновения двойственности чувств к его спутникам, путешествию и к самому существованию.)
Расписка, карты, стопка писем и банкнот,
Акции, донос, смертельный приговор…
То лишь бумаги.
Но, имея в номинале силу,
Творят историю и правят миром.
День
Рабочий день не задался. Василий писал, скитаясь в лабиринте предложений, с финальной фразой в концовке застревая. Решив работать над черновым материалом, близким к началу, нашёл в шезлонге у бассейна Веру. Смертельно хороша в бикини, «полузагорела». Василий, устроившись рядом под зонтом с броскою рекламой, боролся с сухостью во рту и желанием, не вовремя возникшим.
– Какой он, расскажи! – раскрыл рабочую тетрадь Василий.
– Он идеален, как всеми желанная валюта! – Вера, не удостоив писчего вниманием, поправила солнцезащитные очки. – Водяные знаки, семь степеней защиты, привязан к золоту. Даёт возможность людям жить, в конце концов… желаем, как миллион деньгами, и в то же время… уязвим. Как купюра любого достоинства, в пламени интриг легко воспламеним.
– Желаем? – Василий, грифельным куском ломая карандаш, досаду проявил. – Ты сколько с ним?
– Недолго. Но ведь к хорошему, как и к деньгам, все быстро привыкают, – Вера вытащила кусок льда из коктейля и, орально играя, взвела Василия до «выстрела». – Привыкла я, ни от чего человеческого не отчуждаясь…
– Знаешь… – Василий подбирал слова, ища вокруг подходящие предметы, но находил лишь полунагое и манящее его, живое. Тело её. – Есть что-то интересное?
Вера, раздвинув ноги, сжала снова. Сжав тем самым собеседника до выделения сока.
– Ну вот пример: полгода где-то тому назад, – она, не глядя, подала Василию крем для загара, – нас с Грюмо пригласили на показательную казнь. Нерядовой случай в том тоталитарно-режимном государстве, ажиотаж и резонанс опять же… – она, с удивлением подняв очки, увидела, как Василий обильно мажет тело – своё, в глухой тени зонта (!) Дождавшись, покачала головой и то же проделала со своими модельными ногами уже сама. – Мы были в тот момент в гостях. Завязался спор на тему предстоящего события, кто-то был за решение суда, а кто-то против, забыв про внутрисемейное событие, тосты и угощения на задний план речами отодвинув, полемика добралась до повышенных тонов. Возможно, состоялась бы и драка, чему была бы рада я. Сдыхала я за тем застольем, как девка дворовая от весенней скуки…
Василий с пониманием услужливо поднёс огня. Вера закурила.
– Грюмо, меня всецело понимая, ждал апогея или предфинальной фазы. Она настала. Высокопоставленный чиновник, до этого молчавший, поставил точку. Но то была лишь запятая. Он заявил, всецело внимание поглощая: «Со всей ответственностью (там куча оборотов, Василий, я всех уже не помню) заявляю, что казнь предрешена на основании постановления суда. Инъекция готова. Я всех вас приглашаю». Он произвёл фурор. Захлопали в ладоши недозрелые, но взрослые по уровню застолья и династий дуры. Мужчины или их подобия тоже были вне себя. Разлили вина, водку, лимонады, и, в предтостовой тиши прокашлявшись, Грюмо сказал незатейливо и просто: «Казнь не состоится, могу поспорить!»
Василий стенографировал кусками, пепельницу подносить ей успевая.
– Возмущение почти десятка двух персон было похоже на апокалиптический экстаз! – Вера потянулась, как кошка, приятно, вспоминая. – Мне даже немного поплохело. Высокий чин, готов поставить был на карту всё, вплоть до силикона груди своей жены, ну перечень перед этим тоже был объёмен. Грюмо, поморщившись, ответил, что это всё убогость, и попросил лишь при своём триумфе представить росчерк высокочиновничьей руки. Просто подпись на потенциальном документе… Василий!
Он, и сам того не замечая, в спешке перешёл с тетради на кожный шёлк Вериной ноги. Грифелем, доставляя ей боль.
– Вы идиот?!
– Простите, Вера, так увлекательна основа… Мне просто не остановиться было.
– Вы уже курили? – Её глаза – два удивлённых пятна мазута с прибрежного песка.
– Один?! – Василий, хоронясь, утоп в самом глубинном месте тени зонта. – Бестактно такое говорить!
Вера вздохнула, взглянув на писаря без веры. И продолжила:
– …Грюмо второстепенный гость был на том веселье, и я, конечно, тоже. Кто пригласил нас, по странности, отсутствовал. Хотя теперь я понимаю… Неважно! Никто не знал о нас и нас, конечно, тоже. Поэтому остаток вечера все гневались удивлением, забросив на фиг именины. Нас провожали как врагов. Грюмо задело это, всё больше распаляя. А я балдела, блаженно умирая. Так вот, о чём я?.. Василий, между делом помните голени мои!
– А как же я… – Тетрадь упала на песок, карандаш в него втыкая.
– А память, бл…дь, вам для чего?!
И он любил тяжёлое словцо, замлел, ей ноги разминая.
– …Так вот. Мы прибыли на казнь. Грюмо – нарядный, с высокой, гордой головой. Я – с недосыпом и мигренью. Все гости с оттенками похмелья ползала заняли в предвкушении. Чиновник с женой из силиконовой долины в их лагеря главе. Приговорённый – в кресле.
Инъекция – в капсулах заряда. Выходит тюремщик из предпоследнего полупустого ряда. И требует разрешение, регламентом предполагаемым в воздухе тряся. Волнение в массах. Среди чинов. И остальных… Приносят папку. В ней газета со статьёй о преступлениях того, что в кресле. Мм-мм, Ва-ссс-силий…
– Простите, Вера… – Василий перевозбуждён. – Вы не сказали, что на кон Грюмо поставил?
– Не… сказала?.. – Вера простонала, из далей ощущений, ей одной ведомых, возвращаясь. – Ну что вы портите, Василий, всё?! Пишите лучше!
Она глотнула светло-зелёной влаги смузи. Василий вооружён. Принадлежностями своими, конечно же.
– Конечно, такой вопрос всех в тот вечер волновал. Грюмо поставил жизнь.
– Жизнь? – переспросил Василий, ломая снова карандаш.
– Да… Сказал, что ляжет рядом с общепризнанным насильником, тираном и губителем человеческих душ. На плаху, я в виду имею…
– Я понял! – Василий заточил орудие своё. – Смело!
– Да, – согласилась Вера. – Так оттого же я и балдела в тот именинный вечер. Что на кону?! Жизнь против росчерка пера. Каково?!
– Безумная интрига. Что дальше?
– Так вот, – она сыграла бёдрами и грудью, сменив позицию под солнцем, – вместо приговора в папке перед тюремщиком – статья о злодеяниях почти уже казнённого, пафосно представленных коллегой вашим в объёмном материале. Поиск копий. Удивление всеобщее. Но не моё с Грюмо. Я снова заскучала. Да что я всё сегодня о себе… Быть беде?
– Что… это явный знак? – Василий вздрогнул видимой заботой.
– Да нет… – она ответила томным взглядом и икотой. – Если ваше обо мне перевесит всё моё обо мне же. Может, и поможет.
– Сначала, может быть, закончим?
– Нудно, но ладно. – Она вдохнула в себя соль моря и исходящие от собеседника флюиды. Звучно выдохнув ничто. – Ни одной копии. Ни в учреждении, ни в суде – нигде. Везде злополучная статья, и в формате электронном тоже. Поднялся чин, победоносно взглянув в глаза Грюмо. «Я знал, что подобное – вполне возможно… Я был готов…» Короче, он полез в карман за личной копией. Но удивил лишь всех копией многомиллионно разошедшейся статьи по миру.
– Но ведь…
– Не нудите, Василий! Да, да в четверть часа был собран выездной суд, готовый принять решение на основе ранее прошедших заседаний, но среди нескольких основных свидетельских показаний только автобиографии этих самых свидетелей с некоторыми описаниями их недостойных поступков, а точнее, как они, уходя от наказаний за собственные проступки, дали показания на приговорённого! Где-то, по-моему, под давлением даже…
– Ух ты! – Василий откровенно удивлён. – Вот так концовочка главы.
– Чиновничьей?
– Нет, биографической, что я пишу.
– А-а-а… Ну что, курить? – Она привстала, и не одна на тот момент. – Василий…
– Сейчас? – Василий сглотнул поток слюны. – Ведь день ещё?!
– День или ночь… – Она покинула шезлонг, за собой Василия маня. – В чём разница, Василий? Курить – это как жить или дышать, любить. Неважно, в какое время суток. Будь то день или ночь… Да хоть даже утро!
День и его остаток запутались в дурмане. Василий в женском и постельном «одеянии». Грюмо их симбиоз разрушил, в ночную дорогу торопя. Он улыбался молча Василия зеваниям и женским Вериным профессиональным пререканиям.
К горизонтам. К новым. К закату солнца, не требующего уже защиты зонта. Сквозь дикой конопли цветение. Зевки, улыбки – всё смешалось. Полчаса дороги – и Вера над Василием уже смеялась. Сначала умилённо. А вскоре уже и открыто хохоча.
Александр Сидоров
Александр Григорьевич Сидоров родился 14 апреля 1949 года в Петрозаводске Карельской АССР в семье служащих.
В 1970 году окончил Петрозаводское медицинское училище и до 1976 года работал фельдшером. В 1981–1983 годах находился на военной службе в составе ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан. В 1987 году окончил Петрозаводский государственный университет и до 1994 года работал старшим школьным инспектором в Кондопожском гороно. Стихи начал писать с 14 лет. В 1963 году был членом ЛИТО при газете «Комсомолец» (г. Петрозаводск). Печатался также в «Литературной газете», в журнале «Юность», в «Антологии русских поэтов в Австралии», в журнале «Австралиада» в Австралии. С 1994 года проживает в Австралии.
Член ЛИТО города Фрязино (Россия), «Жемчужное слово» (Австралия), сотрудничал с журналом «Жемчужина» (Австралия, главный редактор журнала Т. Н. Малеевская).
Автор книг (на русском языке): «Стихотворное переложение Иоанна Богослова» – «Апокалипсис» (Австралия), «Истина Иешуа» (Австралия).
Член СП РФ (с сентября 2014 года).
В течение нескольких лет сотрудничал с международным сайтом «Литературная Губерния» (г. Самара).
Автор четырёх книг, выпущенных новокузнецким издательством СП РФ:
сборник стихов «Колокол моей жизни»;
«Библейские мотивы»;
«В. Г. Белинский».
В январе 2017 года вышла книга «Литературные портреты».
Обречённые жить
Глава I(Продолжение)
1964 год
На улице меня ждали Доронов Игорь, Юрий Васильков и Сапожков Валерий. Занятия в школе ещё не начались, стоял конец августа. На улице было солнечно и тепло… Радостная волна, захлестнув отроческую сущность чем-то необычным и приятным, понесла ученика на невидимых для посторонних глаз крыльях подальше от школы…
С Игорем Дороновым и Валерием Сапожковым мы учились в одном классе. В этот, тогда пятый «А», класс школы № 9 я плавно влился в 1961 году, так как мои родители, разменяв квартиру, переехали в другой район города, в знаменитый Закаменский переулок. Почему знаменитый? Объясняю: он состоял из одинаковых, окрашенных в красный цвет деревянных двухэтажных домов. Домов было шесть. На первый взгляд дома были одинаковые, но это только на первый взгляд… Из шести домов только четыре имели полноценные квартиры, то есть в этих квартирах полноценно-семейно жили люди… Два же других дома видом изнутри представляли собой многосемейные общежития с общими кухнями до десяти хозяек и только одним для всех местом общего пользования. Неравноправие! Но что поделаешь? Наша страна ещё не могла оправиться от войны, жилья для всех не хватало… Говорят, что дома когда-то были «цековскими», то есть ещё до войны в них жили работники ЦК нашей когда-то союзной, а ныне автономной республики. Знаменит наш Закаменский переулок был ещё и потому, что с одной стороны он примыкал к улице Герцена и Парку пионеров, а с другой стороны – к министерским домам, их спинам, которые окружали площадь имени Ленина, скрывая наш переулок от посторонних глаз…
Пятый «А» класс оказался сплочённым, в меру хулиганистым детским коллективом. И вот в этот коллектив я должен был плавно влиться… Я – двенадцатилетний подросток, среднего роста, круглолицый, не толстый, но уже коренастый, с аккуратной русой чёлкой на аккуратной голове и большими, порой печальными карими глазами…
«Ты кто?» – передо мной стояло что-то очень непонятное и красное… Это что-то спустя некоторое время, может быть через минуту, прояснилось и превратилось в небольшого мальчика моих лет с красным лицом и красными же волосами, так как он был абсолютно рыжий. Мне даже показалось, что он излучает какое-то сияние, однако теплоты я не почувствовал и, сделав шаг назад, ответил: «Конь в пальто!» Мальчик размахнулся, но я опередил его и прямым ударом в челюсть отправил отдыхать к классной доске…
«Что у вас здесь происходит? Симаков, почему ты лежишь на полу?» – вопросы эти задала большая и толстая женщина. Я не заметил, как она вошла в класс, и, открыв рот, смотрел на неё… Класс замер…
«Симаков, я повторяю свой вопрос: «Что ты делаешь на полу под классной доской?»
«Упражнения для силы рук… – ответил рыжий, поднимаясь с пола. – Бинетта Ивановна, вы же сами говорили мне о том, что я должен тренироваться», – продолжал он.
«Все хорошо, Саша, в своё время, а не тогда, когда уже прозвенел звонок… Все сели на свои места! Да, я чуть не забыла представить вам вашего нового товарища…»
Новый товарищ, понятное дело – я…
«Зовут его Саша Карпов, и я думаю, что вы с ним подружитесь!»
«Уже подружились…» – подумал я и сел на свободное место рядом с белобрысым мальчиком. Мальчик, повернувшись ко мне своей белобрысой головкой, казалось, уткнулся в меня своим напоминающим отдалённо утиный носом, прошептал:
«Здорово ты рыжему врезал! Где научился?»
«Там, где этому учат, – ответил я. – Я уже год занимаюсь боксом в «Спартаке», у Левина», – пояснил я. Получилось не совсем шёпотом, и Бинетта Ивановна, прервав своё повествование о «тычинках» и «пестиках», грозно повернула свою большую, с пышной причёской голову в нашу сторону.
«Сапожков и Карпов, я вижу, что вы уже подружились?» – спросила она.
«Да, Винетта Ивановна…» – ответил я. В классе раздался смех.
«Карпов, у тебя проблемы со слухом? Меня зовут не Винетта, а Винетта Ивановна! – сказала она. – Повтори…»
«Да, то есть нет, Винетта Ивановна…» – ответил я. Класс в буквальном смысле этого слова стонал от смеха…
Сапожков, уткнувшись утиным носом в крышку парты, содрогался от приступов смеха. Он даже начал икать, повторяя довольно громко: «Винетта, Винетта, Винетта…»
«Карпов Саша и Сапожков Валерий, выйдите из класса… Завтра пригласите своих родителей в школу к девяти утра… Запомните, без родителей завтра в школу не приходить! – отчётливо произнесла она. Её лицо налилось кровью. – Всем в классе замолчать!»
Винетта Ивановна, как сообщил мне в школьном коридоре Валерий Сапожков, была классным руководителем пятого «А» класса, то есть того самого класса, из которого меня минуту назад выгнали.
В школьном коридоре было пусто и относительно тихо. Но мы с Сапожковым, оказавшись в этом пустынном пространствк, прекрасно понимали, что эта пустота обманчива… В любую минуту могла нагрянуть уже настоящая беда – появление Ефима Григорьевича Фрадкина – директора нашей школы. И если угрозы нашего классного руководителя относительно приглашения наших родителей в школу можно было избежать, то Фрадкин был уже не угрозой, а реальным фактом предстоящего наказания, и если бы он обнаружил нас в пустынном школьном коридоре, то мне обязательно нужно было бы приглашать в школу мою мать, а Сапожкову – тётку, которая его воспитывала. Приглашать же в школу маму мне крайне не хотелось…
Моя мама была очень энергичной женщиной. Порой мне казалось, что эта никогда не исчерпываемая энергия распространяется на окружающих её людей, подхватывает их каким-то невидимым вихрем, заставляя двигаться и жить в таком же бешеном, порой абсурдном ритме… Невысокого роста, стройная в свои тридцать девять лет, живого и острого ума женщина, она производила на окружающих её людей впечатление приятного, в меру образованного человека, обладающего способностью думать правильно и при этом правильно говорить о том, что она думала и хотела изложить в данный момент…
В этом злополучном 1961 году наряду с изменением адреса нашего проживания и школы произошло ещё одно важное для нашей большой семьи событие – моя мама поступила в университет на вечернее отделение медицинского факультета. И это всё произошло с тридцатидевятилетней женщиной, имеющей уже не маленьких, но и не окончательно взрослых четверых детей… Моя многодетная мать решила учиться, и данное её решение обжалованию не подлежало, то есть оно было окончательным и бесповоротным. Кстати, моей младшей сестре Ольге в 1961 году исполнилось семь лет: возраст, конечно, не грудной, но ещё и не отроческий. Мы редко видели нашу маму дома. Днём она работала, а с шести вечера до одиннадцати училась в университете. Она встала на правильный путь приобретения благородной профессии врача. Она решила повернуть время вспять…
Дело в том, что 22 июня 1941 года моей маме было девятнадцать лет и она, сдав летнюю сессию за первый курс в Саратовском медицинском институте, до самого утра гуляла с сокурсниками по берегу Волги…
«Какая чудесная была погода! – вспоминает мама. – Какой аромат исходил от благоухающих цветами садов! Лёгкость и головокружение от переполняющего тебя счастья, что ты живёшь в этом мире, в этой дорогой и так любимой всеми нами стране…»
Никто ещё не знал, никто не мог даже предположить, что в четыре часа утра перестал существовать Мир… Что где-то далеко на Западе уже несколько часов льётся рекой кровь, рушатся города, гибнут бесчисленно люди. Здесь, на берегу Волги, в этот утренний час никто об этом ничего не знал. Кто-то играл на гитаре, кто-то громко смеялся, а звонкий девический голос поднимал ввысь слова песни из кинофильма «Весёлые ребята», и эта песня стремительно уносилась куда-то далеко, в такое родное и сейчас безоблачное небо… Мелодия этой песни, написанная Дунаевским, вызывала у всех нас гордость за Родину, за то место на Земле, где так легко дышится человеку.
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, и весь второй курс медицинского факультета, подав заявление о добровольном участии в защите своего Отечества, ушёл на фронт… Моя мама получила направление на Воронежский фронт, который позже вошёл в состав Юго-Западного, в 13-й отдельный батальон минёров – санитаркой. В мае 1942 года немецкие войска сосредоточили основные силы на Юго-Западном направлении, которое считалось у них направлением главного удара. Немецкое командование приняло решение усилить армию фельдмаршала Паулюса танковой армией генерала Манштейна и несколькими мотострелковыми дивизиями.
Фашистские захватчики рвались к Волге. Они испытывали яростное сопротивление наших войск, истекающих кровью и готовых стоять насмерть, как это было в осаждённом Сталинграде, где умирали за каждую улицу и за каждый дом своего Отечества…
Танковая армия Манштейна алчно, по-звериному рвалась на помощь фельдмаршалу Паулюсу, чтобы окончательно замкнуть Сталинградское кольцо и, разбив наши войска, овладеть Волгой.
Но сколько же невинной крови защитников нашего Отечества пролилось из-за неумения и головотяпства нерадивых «военачальников». Немного истории:
(1)
Тимошенко и Хрущёв угробили людей в Харьковской операции. Когда же, обделавшись под завязку, они обратились к Сталину, то просили не санкции на прекращение операции, а дополнительные ресурсы, чтобы и их угробить. Но в 21 час 50 мин. 27 мая 1942 года Сталин «врезал им по первое число» телеграммой следующего содержания: «За последние четыре дня Ставка получает от вас всё новые и новые заявки по вооружению, по подаче новых дивизий и танковых соединений из резерва Ставки. Имейте в виду, что у Ставки нет готовых к бою новых дивизий, что эти дивизии сырые, необученные и бросать их теперь на фронт – значит доставлять врагу лёгкую победу. Имейте в виду, что наши ресурсы по вооружению ограниченны, и учтите, что кроме вашего фронта есть ещё у нас и другие фронты. Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Воевать надо не числом, а умением. Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения, производимого во всей стране. Учтите всё это, если вы хотите когда-либо научиться побеждать врага, а не доставлять ему лёгкую победу. В противном случае вооружение, получаемое вами от Ставки, будет переходить в руки врага, как это происходит теперь». (Центральный Архив МО РФ, ф 32, on 1).
(2)
А 29 мая 1942 года Сталин направил Тимошенко и Хрущёву телеграмму, в которой при подчеркивании, что речь идёт прежде всего об ошибках Тимошенко и Хрущёва, говорилось: «В течение каких-то трёх недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел ещё отдать противнику 18–20 дивизий… Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе, которую пережил фронт и продолжает ещё переживать, то я боюсь, что с вами необходимо было бы поступить очень круто». Эх, ненужный гуманизм проявил Сталин…
18-20 дивизий, о которых говорил Сталин, – это, по уточнённым ныне данным, 207 047 человек, которые были убиты или попали в плен. Всего за три недели?! Точнее, даже меньше – за 17 дней.
Добавьте те 380 888 человек, которых они уже угробили в ходе предыдущих двух операций, и получается 587 935, или в месяц по 117 587 человек. Образно говоря, за пять месяцев они уничтожили примерно пять-семь армий! Ну разве не «стратеги»?!
В том-то всё и дело, что даже «стратегами» их не назовёшь. Единственные слова, которыми можно охарактеризовать их в данном случае, – предатели и изменники, злоумышленно сотворившие жуткую трагедию Харьковского «котла». Я не сгущаю краски и не пытаюсь бросить дополнительную чёрную тень на них. Потому как в этом нет, не было и быть не могло никакой нужды – несмываемое пятно подлого предательства и так лежит на них… Дело в том, что когда Тимошенко и Хрущёв убеждали Сталина в необходимости контрнаступления Юго-Западного фронта, а в действительности злоумышленно его дезинформировали, начальник Особого отдела ЮЗФ полковник Владимир Рухле по своим каналам направил начальнику Особых отделов Виктору Абакумову секретное донесение, в котором категорически возражал против организации контрнаступления фронта. В основе его мотивировки лежали безупречные разведывательные данные (Особые отделы вели также и зафронтовую разведку) о том, что командование вермахта перебрасывает на Юго-Западное направление против ЮЗФ дополнительные танковые дивизии. В. Рухле просил доложить его информацию Сталину, дабы предотвратить уже запланированное контрнаступление, прямо указав, что результатом оного будет катастрофическое положение фронта.
По неизвестным причинам Виктор Абакумов сообщил об этом донесении своего подчинённого Хрущёву, который, в свою очередь, неизвестными на сегодня аргументами убедил его не докладывать информацию Рухле Сталину.
Конечный результат всего этого – трагедия Харьковского «котла» стала фактом. (Центральный Архив МО РФ).
(3)
Рухле Владимир Никифорович (1899–1969).
21 июля 1942 года ему было присвоено звание генерал-майора.
Однако в октябре 1942 года был осуждён на длительный тюремный срок.
Освобождён и реабилитирован в июне 1953 года.
Сразу же был восстановлен в армии, назначен командиром корпуса.
В 1962 году вышел в отставку. (Центральный Архив МО РФ)
(4)
69-я армия начала формироваться в феврале 1943 года в составе Воронежского фронта на базе 18-го отдельного стрелкового корпуса. Ей предназначались 161-я, 180- я, 270-я стрелковые дивизии, 1-я истребительная дивизия, 37-я стрелковая и 173-я танковая бригады, артиллерийские и другие части… Не сформированное до конца объединение приняло участие в Харьковской наступательной операции (2 февраля – 3 марта
1943 года), в ходе которой разгромила противостоящие соединения противника юго-западнее г. Новый Оскол, во взаимодействии с 38-й армией освободила город Волчанск (9 февраля) и в начале марта вышла в район юго-восточнее Опошни, юго-западнее Волки, Шаровка. В ходе Харьковской стратегической оборонительной операции (4 – 25 марта 1943 года) соединения и части армии во взаимодействии с другими армиями фронта в течение трёх суток отражали контрнаступление немецких войск. Впоследствии под ударами превосходящих сил противника вынуждены были отойти на левый берег реки Северный Донец на рубеж Шишино – Безлюдовка, где остановили его дальнейшее продвижение. 25 марта 1943 года 69-я армия была выведена в резерв Воронежского фронта (Центральный Архив МО РФ).
Вначале моя мать попала в штаб Воронежского фронта, где работала в инженерном отделе. Она копировала карты минных полей, выполняла и другие задания. Когда немцы подошли близко, её направили в 69-ю армию, которая только формировалась тогда, в начале 1943 года. Она получила назначение в 13-й отдельный гвардейский батальон минёров санитаркой. Это был февраль, и 69-я армия, в составе которой находился и 13-й отдельный батальон минёров, участвовала в наступательной операции на Харьков.
Мама рассказывает: «Впереди нас шли наши войска, поэтому мы ехали без единого выстрела. Вдоль дороги лежало очень много мёртвых тел, многие были без одежды; нам говорили, что это союзники немцев – румыны. Можно сказать, мы шли по трупам. Солдаты из нашего батальона разминировали минные поля. Мы шли за ними. Хотя если минёр делал что-то неправильно, спасать его было уже поздно, но взрыв мог ранить соседа. Сколько мы таскали частей тел! Это было так страшно, что рассказать словами просто невозможно. Раненых мы подбирали и относили на пункт оказания первой медицинской помощи. А полевой медпункт мог быть и в палатке, и в блиндаже – там, где есть врач и медицинское оборудование. Первая помощь оказывалась именно здесь. А затем на машинах старались отправить раненых в тыл, в настоящий военный госпиталь. А сколько людей умирало из-за того, что мы не имели возможности оказать помощь вовремя на передовой. Погибали и мои коллеги-санитары».
Мама продолжает свой рассказ: «Да, в Харькове мы задержались на четыре-пять дней. А затем началось контрнаступление немцев, и мы стали отходить по той же дороге, на Богодухов. (Это была уже вторая попытка освободить Харьков. В мае 1942 года советские войска при попытке наступления попали здесь в окружение. В Харьковском «котле» оказалось более 200 тысяч солдат. Вторая попытка освободить город, в феврале 1943-го, о которой рассказывает моя мама, также не увенчалась успехом. Окончательно Харьков был освобождён от немецких войск 23 августа 1943 года).
«Я на всю жизнь запомнила эту дорогу, – продолжает свой рассказ мама. – Мы ехали на грузовике, впереди санитарные машины везли раненых. Часто приходилось съезжать с дороги в снег, чтобы пропустить проезжающие обозы. Я потеряла один валенок, отморозила ногу. И всё-таки мы были в привилегированном положении, если можно так сказать – многие солдаты шли по обочине пешком, проваливаясь в подтаявший снег. Многие от усталости еле шли и зло посматривали на проезжающие грузовики. Если их не брали, они даже в эти машины стреляли. А сверху летели немецкие самолёты и расстреливали едущих по дороге из пулемётов и бросали мелкие бомбы. Кто мог, бросался в снег и лежал, пережидая налёт, а затем опять забирался в машину. И так до следующего самолёта. Люди гибли на наших глазах. Это было человеческое месиво, я не могу найти слов, чтобы передать те ощущения. Как мы добрались до Богодухова, я уже не помню – меня тяжело ранило и контузило. Очнулась я уже в госпитале в Тамбове. Я запомнила номер – госпиталь 1678. Так закончилась моя военная дорога. Когда я вышла из госпиталя, меня демобилизовали».