– Хватит отравлять мне жизнь! Убирайся из моего дома!
Из кухни выбежал Адил. В его руке блестел нож, лицо и шея были красными, на щеках нервно ходили желваки. Екатерина Павловна успела остановить Адила, и тот встал рядом с ней. Петру показалось, что ноги одеревенели, что не сможет сдвинуться с места, но, пересилив себя, он, громко хлопнув дверью, выскочил на лестничную площадку, побежал вниз по лестнице, выбежал на улицу и, опершись спиной о стену, в изнеможении опустился на корточки.
Его трясло, плечи ходили ходуном. Он не знал, сколько прошло времени, когда почувствовал чье-то присутствие. Рядом сидела Найда и смотрела на него все понимающими глазами. Когда-то, давным-давно, лет двенадцать назад, ее, полуовчарку, полудворнягу, хозяева выгнали на улицу. Она не прижилась в стае дворовых собак и нашла приют в их подъезде. Ее никто не прогонял и все подкармливали. Ей пробовали давать разные клички, но откликнулась, только когда кто-то случайно позвал: «Найда, ко мне!» В теплое время года она обитала возле лифта, сообщая лаем о появлении посторонних, по мере похолодания поднималась с этажа на этаж десятиэтажного дома, но предпочитала седьмой, на лестничной площадке которого и ночевала. Теперь собака состарилась, была, похоже, серьезно больна и, почти не поднимаясь с теплой ковровой подстилки, постеленной кем-то из сердобольных жильцов, выходила на улицу только по своим неотложным собачьим делам. Найда подвинулась ближе к Петру и доверчиво прижалась к нему. Пётр гладил ее, а в голове настойчиво звучало: «Вот ты и старая, и больная, и приблудная, но все тебя любят, жалеют и не выгоняют из дома…»
Когда вечерний холод стал пробираться под одежду, он встал, не желая никого видеть, допоздна бродил по городу, оказался рядом с вокзалом, купил билет на последнюю электричку и, иногда забываясь коротким сном, ехал, пока не объявили, что следующая остановка конечная. На узком деревянном диванчике в небольшом зале ожидания станции, названия которой не запомнил, Пётр продремал до утра, дождался обратной электрички и, еще не зная, где будет жить, решил забрать вещи.
Екатерина Павловна, оказавшаяся дома, сказала, что ждала его всю ночь, не спала и отпросилась с работы. Она села на диван, пригласила сесть рядом, и они сидели, почти касаясь друг друга, и Петру стало уютно, как когда-то рядом с мамой. И он подробно рассказывал о службе, о том, как ему хотелось домой и что из этого вышло. И чуть не рассказал о встрече с Клавой, но вовремя сдержался.
И она рассказывала обо всем, что произошло за два года, правда, не упоминая об Адиле, словно его и не было, а когда Пётр спросил о нем, ответила, что здесь уж ничего не изменить и что ждет от него ребенка.
Наступившее молчание казалось бесконечным. Прервал его Пётр:
– Я вообще-то за вещами.
– Петенька, я вчера просто погорячилась. Прости меня, если сможешь. Это ведь и твой дом. Время лечит, все образуется. Живи в нем, сколько захочешь.
Пётр резко встал, достал чемодан и начал складывать вещи. Когда было уложено почти все, услышал:
– Я чувствовала, что ты можешь заявить о своем уходе. В одном квартале от нашей прежней квартиры живет моя дальняя родственница. Она на пенсии, в прошлом году потеряла мужа, трудно переносит одиночество. Я с ней созвонилась, и если уж ты твердо решил уходить, она будет тебе только рада.
Евгения Устиновна, у которой предстояло жить Петру, встретила его так, словно давно знала, но предупредила, что в ее доме не должно быть ни дружеских вечеринок с выпивкой, ни случайных девушек. Петра это вполне устраивало. В двухкомнатной квартире хозяйка занимала семнадцатиметровую комнату. В выделенной ему десятиметровой с диваном, платяным шкафом, столом и стулом никакую компанию было бы и не разместить, да и знакомой девушки, которую хотелось бы привести к себе, у него пока не было. Несколько иногородних ребят из их группы жили в студенческом общежитии. Стипендии и денег, присылаемых родителями, не хватало, и они постоянно подрабатывали то на разгрузке вагонов, то на овощебазе, то еще где-нибудь. Пётр, ни в чем не желавший зависеть от Екатерины Павловны, присоединился к ним.
Готовила ему Евгения Устиновна. Пётр давал ей деньги на питание, пытался платить и за комнату, которую занимал, но каждый раз слышал, что он скрашивает ее одиночество, а за это платить не нужно.
Через несколько лет после окончания института, когда случайно оказался в том районе, Пётр решил навестить бывшую домохозяйку. Он купил букетик весенних тюльпанов, небольшой торт и пошел по знакомому адресу. Евгения Устиновна обрадовалась неожиданному гостю и предложила войти.
– Петя, спасибо, что зашел, я так рада! До сих пор скучаю по тебе. Ты возмужал, стал совсем взрослым. Где живешь, где работаешь? Хотя что это я с расспросами, сейчас поставлю чайник, за чаем и поговорим.
Пока она была в кухне, Пётр отметил, что за прошедшие годы ни в квартире, ни в его комнате, дверь в которую была открыта, ничего не изменилось. И пусть небольшой кусочек жизни прошел в этих стенах, сохранилось чувство чего-то теплого, но ушедшего. Они пили чай, и Пётр вкратце рассказал о себе, не хотел, но все-таки спросил о Екатерине Павловне.
– Ты так и не был у нее?
– Нет, не хочу тревожить.
– Я тоже давно Катю не видела. По слухам, она счастлива с новым мужем. У нее подрастает красавица дочка.
Стараясь отогнать от себя неожиданно возникшие чувства, похожие на ревность, Пётр торопливо допил чай и начал собираться.
– Евгения Устиновна, извините, но мне пора идти. Я благодарен, что вы когда-то приютили меня, да еще и деньги за это не брали.
– Петя, может быть, я поступаю неправильно, но скажу. Все годы, что ты жил у меня, Катя ежемесячно оплачивала твое проживание, взяв с меня слово, что ты об этом не узнаешь.
После невольной паузы, не комментируя сказанное, Пётр простился с бывшей домохозяйкой. Он вышел на улицу с мыслью, что вот и перелистнулась еще одна страница его жизни, в которой о чем-то хочется забыть, что-то не сохранилось, словно и не было, а чем-то очень хочется дорожить, как той нечаянной встречей в институтской библиотеке.
Когда был сдан последний экзамен последней сессии, Пётр пошел в библиотеку, чтобы взять несколько книг, рекомендованных руководителем дипломного проекта. Вдоль барьерной стойки, отделявшей читальный зал от собственно библиотеки, стояла небольшая очередь, которую он и занял за девушкой ростом чуть ниже его, с густыми, подстриженными в каре волосами русого цвета, необычного пепельно-серебристого оттенка, который, он слышал, называют платиновым. Ему хотелось обратиться к ней и сказать, что никогда не видел таких волос, но не решился. Девушка получила заказанные книги и направилась к дверям, а он стоял в задумчивости, пока не услышал:
– Студент, дайте ваш читательский билет…
Пётр сказал, что передумал, что зайдет позже, и быстро вышел из библиотеки.
Она стояла на лестничной площадке этажом ниже и что-то перекладывала в своем небольшом замшевом заплечном рюкзачке, словно поджидая его. Позже оказалось, что это совсем не так и она о нем вовсе не думала, хотя кто его знает… Пётр предложил помочь нести рюкзак, но девушка накинула его на плечо и не спеша пошла вниз. Он пошел рядом и спросил запросто, по-студенчески:
– Ты с какого факультета?
– С экономического, четвертый курс.
– Тогда понятно, почему раньше тебя не встречал: ходили разными дорожками.
– Думаешь, теперь будем идти по одной?
– Хотел бы надеяться, если разрешишь тебя проводить.
– Что ж, пойдем.
В гардеробе Пётр помог девушке надеть зимнюю куртку, а когда она стала кокетливо поправлять волосы под ярко-полосатой вязаной шапочкой, не мог оторвать взгляд от ее отражения в большом настенном зеркале. Вышли на улицу. Вчерашнюю слякоть сменил легкий морозец. Мохнатые снежинки кружились в безветрии и осторожно приземлялись, украшая скучную после оттепели улицу, дома и прохожих.
Пётр взял девушку под руку, сквозь ткань куртки почувствовал легкую дрожь, и ему казалось, что давным-давно ее знает, и они молча шли несколько минут, пока не догадался представиться и спросить ее имя.
– Наташа, – негромко сказала она.
Еще с минуту оба молчали и вдруг заговорили почти разом и обо всем на свете. Наташа рассказала о своей семье, о младших брате и сестре, и Пётр с интересом слушал, иногда, когда она замолкала, о чем-то задумавшись, вставляя эпизоды из своей жизни. Не заметили, как подошли к метро, не прерывая разговора, спустились вниз, в тесноте переполненного в час пик грохочущего вагона доехали до Натальиной остановки, вышли на свежий воздух и вскоре оказались рядом с ее домом. Наташа извинилась, что сегодня не может пригласить его к себе, и стала прощаться. Пётр обнял ее, их лица оказались совсем рядом, и он прикрыл глаза в предвкушении сладкого поцелуя, но она подставила только щеку.
Приближался день защиты дипломного проекта, а Наташа так и оставалась неприступной. Правда, при каждой встрече, если была такая возможность, они не могли нацеловаться, но этим все и ограничивалось. Наконец наступил долгожданный день, когда Петру торжественно вручили нагрудный знак, свидетельство о высшем образовании и синие корочки диплома с тисненым изображением герба страны на лицевой стороне.
После шумного застолья в небольшом ресторане недалеко от института, на которое он пригласил и Наташу, они почти всей группой гуляли по вечерним улицам и набережным города, посетив самые любимые места. Когда подошли к кафе-мороженому, что напротив Казанского собора, которое за зеленую плюшевую обивку мебели называли «лягушатником», Пётр и Наташа решили сбежать из шумной компании, чтобы продолжить вечер вдвоем в уютной обстановке. Сидя на удобном зеленом диванчике, полукружьем обнимавшем овальный столик, они наслаждались разными сортами мороженого и кофе глясе, а в двадцать три часа, когда кафе закрылось, вышли в теплый летний вечер.