На перезахоронение поехал я со своим старшим братом Николаем и сестрой Леной. Нас встретили так душевно, так радостно и доброжелательно, будто мы были героями войны. Похороны прошли с воинскими почестями, торжественно и трогательно. Конечно, маме хотелось побывать на похоронах, но она понимала, что долгую дорогу не осилит. Она приходила в часовенку, благодарила Бога и ставила свечку за упокой души своего отца. Если б еще немного пожил на этой земле Егор Евлампиевич, он гордился бы своей дочерью, матерью-героиней, вырастившей одиннадцать детей. Евдокия Егоровна размножила его род на сорок пять потомков, а если прибавить зятьев и невест, то все полста шесть человек. А сколько еще будет!
Я хочу, чтобы она была жива-здорова, счастлива и горда своими детьми. Евдокия Егоровна – простая русская женщина, соль земли нашей.
Роса на клевере
В деревне, где прошло мое детство, жила Липа-дурочка. Называя ее дурочкой, все понимали, что на самом деле никакая она не сумасшедшая, не юродивая, а просто немного странная. Не такая, как все. Она никогда не кричала, не ругалась, говорила тихо, ровно, правда, иногда заговаривалась.
Жила она одна в небольшом домике на окраине села. Вставала с зарею, говорила: «Пока роса на клевере». Держала кур десяток, сажала в огороде капусту, морковь, зелень и несколько ведер картошки. Возделывала свой огородик так, что всякая зелень буйствовала. Липа не только успевала у себя по хозяйству, она никому не отказывала в помощи. Рослая, жилистая, силу и сноровку имела неимоверную. Могла запросто перетаскать мешки картофеля в подвал, нарубить поленницу дров для одиноких стариков. Но плату за свой труд не брала никогда.
Моя деревенька стояла вдали от большой дороги, на берегу речки с красивым названием Бирюзовая, или, как в обиходе называли, Бирюзовка. За деревней простирался луг, а за лугом начинался лес, переходящий в дремучую тайгу. В нашем лесу росло все: грибы, земляника, брусника, голубика, черника, много дикой смородины, и потому никто в огороде не сажал ягодных кустарников. Хватало дикоросов. Липа любила лес. Она знала, когда нужно идти за земляникой, когда за брусникой, где нужно искать маслят, где собирать рыжиков, а где прячутся толстые грузди.
Мы, ребятишки, очень любили ходить с ней в лес и всегда знали, что с пустым лукошком не вернемся. Липа детей любила особенно нежно. Никогда не называла Мишкой, Танькой, Валькой, а всегда Мишуткой, Танюшей, Валечкой. Родители без всяких колебаний и сомнений доверяли детей Липе, когда та собиралась в лес. Не было случая, чтобы она кого-то потеряла или заблудилась, хотя и взрослые плутали, и даже были события драматические: как-то двух женщин нашли только на третьи сутки.
– Знаете, детки, лес живой, – говорила она нам. – Он не любит, когда здесь сорят, ломают деревья, кусты, обрывают кору, кидают шишками в белок, в дятлов, в лесу нельзя даже ругаться. Здесь все имеет свои законы и правила, которые нельзя нарушать.
Когда мы, уставшие, садились на полянке в тени какого-нибудь развесистого дерева поесть хлебушка и попить водички, Липа обязательно заставляла нас слушать лес. Я до сих пор помню гулкий шелест верхушек сосен, стрекот кузнечиков в траве и птичьи голоса. Она тихим голосом рассказывала нам что-нибудь интересное, связанное с лесом, а вокруг звенела, пела, дышала земная жизнь. Не раз я, уже взрослая, пыталась в лесу вернуть тот восторг и счастливое состояние, но не получалось.
Из всей деревенской ребятни я больше всех тянулась к Липе. Любила сидеть на крылечке, прижавшись к ней, и смотреть на облака. Сейчас понимаю, что питалась ее безмерно доброй энергетикой. И мне было хорошо с ней, радостно.
– Ласточка моя, – говорила она, – видишь на небе облачко, похожее на кудрявого ягненочка, а вон то – на котенка, а под ними щебечущие ласточки. Это Природа-матушка предлагает нам поднять голову от земных забот и полюбоваться красотой мира. Когда слушаешь пение птиц, очищаешься душой. И ты про них не забывай.
– А если из тучи льется дождь, – хитро улыбалась я, – ты все равно смотришь на небо? Мокро ведь кругом.
– Я люблю сидеть у открытого окна, – тихо отвечала Липа, – и слушать шум дождя. Если внимательно прислушаться к нему, то можно разобрать отдельные слова. Будто кто-то жалуется, кто-то плачет, а кто-то радуется… Звучат голоса, то резкие, то мягкие и глубокие.
– Чьи?! – пугалась я.
– Не знаю… Наверно, облака из дальних странствий доносят чьи-то разговоры. Тучки ведь гуляют везде, куда ветер подует, и со страстью собирают прозрачные капельки, чтобы пролиться дождем. А земля наша матушка принимает с благодарностью небесный дар. Без дождя ей шибко плохо. Земелюшка наша живая, дышащая, должна быть влажной, чтобы все цвело вокруг. А после дождя тянет в окна цветочным ароматом. Ох, вкусный воздух, хоть горстями пей.
Деревенские такие разговоры не вели никогда. Даже слова-то красивые не произносили, все в заботах и хлопотах. Чудно́ им было слушать Липу.
Мама любила рассказывать про один случай. Однажды я заболела, подскочила температура, стала бредить. Отец в другом селе у своих родителей готовил на зиму сено. Моя мама, тогда еще молоденькая, неопытная, сильно перепугалась. Она позвала Липу и попросила посидеть, пока сбегает к фельдшеру. В то время телефонной связи не было. Каждая деревня жила своей обособленной жизнью. Фельдшера тети Сары не оказалось на месте, по вызову ушла в соседнюю деревеньку, расположенную в трех километрах от нас. Мама, долго не думая, побежала за ней в надежде, что встретит ее в дороге. А на улице вечерело, надвигались сумерки. Когда уставшая мама добралась до места, фельдшер уже обратно ушла домой. Как они разминулись, мама понять не могла. Кто-то из них, видимо, где-то свернул с дороги, чтобы укоротить ее. А темнота уже плотно накрыла землю. Маме было жутковато, но страх за больную дочь придавал ей силы.
А в это время Липа своей большой шершавой рукой все гладила меня и шептала ласковые слова, пока я не пришла в себя и не попросила попить. Она напоила меня брусничным морсом, укутала в одеяло, подняла, как пушинку, и, выйдя во двор, села на крыльцо, бережно прижав к себе. Я почувствовала себя так покойно и хорошо, что постепенно температура спала, голова прояснилась.
– Ласточка моя, посмотри на небо, видишь, проклюнулись первые звездочки, – шептала мне на ухо Липа, – птички уже не поют, они спать укладываются в гнездышках. Сейчас уснешь и ты, моя маленькая, и приснится тебе вещий сон, очень светлый, похожий на явь. Побежишь босиком по утренней росе, а вокруг будут летать хороводом бабочки. Исчезнет страх со дна глаз, ты улыбнешься, потянешься к солнышку, и хворь выйдет из тебя легким облачком. Ночь матка – выспишься, все гладко…
Когда мамочка моя наконец-то добралась до дому вместе с тетей Сарой, я спала на руках Липы здоровым, крепким сном.
У нас были только начальные классы, школу пришлось оканчивать в районном центре. Когда на выходные приезжала домой, первым делом мчалась к Липе. Она радовалась, ставила самовар, и мы долго пили чай с земляничным вареньем. Я рассказывала ей школьные новости, а она – деревенские события. Когда я уезжала в большой город, Липа пришла провожать меня. Перекрестила на дорогу.
– Может, и свидимся когда, даст Бог, – сказала печально она.
С тех пор утекло много воды. Я превратилась в городскую даму. У меня растут свои детки. Давно не была в деревне. Мои родители безоговорочно переехали в город, когда я поступила в институт. Из родни никого не осталось там, кто-то тоже перебрался в город к детям, кого-то уже нет в живых. С возрастом все чаще стала вспоминать Липу, ее удивительные рассказы, мудрые слова. Надо бы съездить, повидаться с нею, но все какие-то дела бесконечные…
Недавно совершенно случайно встретилась с односельчанкой. Мы очень обрадовались друг другу, забежали в кафе, взяли по чашечке кофе.
– Говорят, почти вымерла наша деревенька? – спросила я.
– Районная администрация посчитала ее неперспективной. Остались одни старики да Липа-дурочка. Одна она помогала всем, они молились на Липку-то.
– Как она там?! – воскликнула я. – Жива, здорова?
– Умерла в прошлом году. Представляешь, принесла соседке воды из колодца, пришла домой, чаю попила и прилегла отдохнуть. И уснула навечно. Легко ушла…
Я теперь часто думаю: может, мы, называющие дураками тех, кто мыслит и живет иначе, сами и есть душевнобольные? Все-то про всех знаем, судим, осуждаем, обсуждаем, интригуем. Когда нам выгодно, улыбаемся, лебезим, а сами держим кукиш в кармане. За каждый шаг требуем платы, раздражаемся по всякому поводу и без повода, ругаемся, обижаемся, впадаем в уныние, распаляя себя до горючей слезы. Порой мы просто тонем в отрицательных эмоциях, связанных с алчностью, завистью, гордыней, чувством превосходства по отношению к другому человеку. А душа Липы как раз была абсолютно совершенна, умытая дождями, просушенная ветрами и расцвеченная радугой. Она жила тихо, задумчиво, не имея за душой ни капельки черной мысли, никого в своей жизни не обидела, злого слова не сказала. Ее душа жила в гармонии с Миром, напитывалась ею…
Сегодня был прекрасный закат, и мы любим эту землю. Когда же в нас появится «смелость мудрости и отвага зрелости»? Пора бы!..
У времени в плену
– Здорово, Яшка! Над чем пыхтишь, чего творишь-рожаешь?
– Пока сам не пойму…
– Отдаленно напоминает робота, – оглядывая странный предмет, сообщил Егор.
– Догадался. Значит, получится, – удовлетворенно промолвил Яков.
– Ты чего, действительно робота надумал сварганить? В человеческий рост?
– Ну да…
– А на кой?
– Чтобы мы сами в роботов не превратились.
– Загадками баешь… как всегда. Откуда такую кучу железного хлама набрал?
– Собрал, но недостаточно. Еще надо приглядеть… Где чего увидишь, тащи.
– Заметано. У меня за сараем валяются железяки, можа, приладишь куда.
– Отлично. На днях загляну.