А с реками вышла такая судьба.
Здесь жили когда-то в полях безымянных,
В соседних домах у высокой ветлы,
Мальчик Алёша и девочка Аня —
Вместе и в поле, и в лес по грибы.
Вместе играли, в школе учились,
А как наступила взросленья пора,
То барские люди их враз разлучили,
Обоих силком увели со двора.
Вдруг постучалась беда в обе хаты,
Такой был несладкий крестьянский удел:
Барин спровадил Алёшу в солдаты,
Аню себе для потех приглядел.
Когда же натешился с девкою вволю,
То к бобылю на окраину в дом,
Отдали Аню в замужнюю долю
С приданым – корова да рубль серебром.
Только природа явила вдруг продых,
Когда уж казалось: ложись под топор,
Умерла вскорости Аня при родах.
И Лешу не видел никто с этих пор.
Только тогда ж разом возле окраин
Ключи полевые прорезали зной,
Рвались друг к другу, ну, словно бы Аня
К Алёше спешила, хотя бы водой.
Реки и те друг от друга далече,
Текут, как былые текли времена,
Рвутся по полю, скорее, навстречу,
Только вот встреча им не суждена».
Хлебников молча поднялся, склонился,
Глядя, как к тени спешит мотылёк,
Каждый из нас одновременно близок
И всё ж одновременно так же далёк.
Мы только реки земной круговерти,
Каждый пришёл и уходит нагим,
Люд, что омоется водами смерти,
Станет как реки, он станет другим.
Каждый – мгновенье, и каждый – эпоха.
Нянька к корзине опять подошла.
Федосья бельё полоскала со вздохом,
Им разбивая воды зеркала.
Солнце, травка буйно растет, цветы, бабочки, птицы – все полно жизненной энергии. Но Велимир рассказывает о юге, где я еще не бывал. Там в природе совершается могучая борьба. Все буйно и быстро растет. Растет одно на другом, периодически вытесняя друг друга, тогда как здесь мирно произрастает все, борьбы не заметно. Темп биения жизни другой. Что лучше? И то хорошо, и север прекрасен.
Кто истинный враг, а кто друг?
Север? А может быть, Юг?
А может, в наивный восторг
Тебя погружает Восток?
Не важно. Оставь пустяки,
Остынь от сравнений натужных,
Когда облаков полукружья
Деревьев цепляют верхи.
Врагов и друзей череда
Проходит, годами года
Сменяя в угоду себе,
Удобству в божбе и борьбе,
Когда ты отчаянно юн,
Весь в северной тиши и глади,
Где в хвойной колючей прохладе
Глядит от опушки Перун.
В том Севере тайная страсть —
С миром однажды совпасть,
Как снег обнимает хвою,
Как тело – кольчугу в бою,
Совпасть с самых разных сторон,
Принять с теплотой чужеродность
И в том свою вынянчить гордость
Золотом древних икон.
Что Запад обточит – Восток огранит!
Но Север один держит Юга магнит
В чистой гармонии всех полюсов,
Окно затворив на железный засов,
Чтобы в безумном шатании вьюг
Увидеть одно лишь большое веселье,
Пускай для кого-то и вреден был Север,
Но он не вреднее, чем этот же Юг.
Сядь рядом, побеседуй со мной, ты увидишь, что я такой же земной и простой, как и ты.
Себя не запугивай мором и гладом,
Адским огнём или мертвенным хладом,
Цепью условностей, чьей-то виной,
Просто однажды приди и сядь рядом,
Просто приди, побеседуй со мной.
Ты сразу узнаешь, как плавится сера,
О чём рассказала Шаману Венера
И кто в сером мраке останется сер,
И что в Ладомире объявлено мерой,
И что, крылышкуя, твердил зинзивер.
Кто песни поддержит, звеня именами,
Откуда рождается гаснущий пламень,
Где кони роняют свои удила,
Куда исчезают любимые нами,
Зачем по прибою идёт Гуль-мулла?
Вот только сам выбор нелеп и условен,
Не вечно и то, что кричало нам с брёвен,
И рвётся из рук непосильная кладь,
Тщетна попытка однажды стать вровень,
Не выйдет сесть рядом, не выйдет достать.
Равенство ложное плача и смеха.
Лишь в пустоту окунёшься с разбега,
Ничем не затронув неясных основ.
Скажи, что услышать, но множится эхо
В густой тишине без подобия слов.
Чары раскроются образом странным,
Морок развеет предчувствие раны,
Когда только дым, но не греют угли.
Чтобы сесть рядом – нужно быть равным,
Чтобы беседу ту двое вели.
Земной и простой – как другие простые…
Но ночи и летом отчаянно стылы,
И в дрожи стволы лес слагает в персты,
И явь сомневается: «Это не сны ли?»,
Пугаясь манящей своей простоты.
После обеда пошли на речку. Тепло. Солнечно. Велимир шёл, опираясь на мои плечи. Сел на берегу на овчину. Я ему изготовил удочку («удочка прекрасная»), накопал червей. Велимир увлёкся удачным ловом и считал пойманных рыб (56 штук). Ловил выдержанно и ловко.
Незатейлив рыбацкий тот выбор,
Лишь крючком гладь протоки кривя,
Как охотно откликнулись рыбы
И идут на простого червя.
Леска в воду падает мягко,
Поплавок из пера смастерил,
Из того, что столетия кряду
Не стыдилось горючих чернил.
«Пятьдесят»…
В солнце слепнут плотвички…
«Две», и «три», и «четыре» блеснут.
«Пять», —
Азартно считает добычу
Велимир, словно пляски секунд.
Этой цифрою запросто скошен
Там, где Каин бродил в ковыле,
Коктебельский поэт Волошин,
На пять-шесть рассчитался во мгле.
Рыбы бьются, как бренные души,
На песке, чей озноб по душе,
Заболоцкий тот счёт не дослушал —
«Пятьдесят» и затем ещё «шесть»…
Груз невыплаканного сиротства
Тяжело, словно рыбу, нести,
На той цифре споткнулся и Бродский —
На пятидесяти шести.
Брызги влаги серебряным током
Приближают отпущенный срок,
Если бабочке сесть ненароком
На дрожащий в воде поплавок.
Взял бумагу, тушь и начал делать этюды с натуры. Когда я начал этюд «Бани», ко мне подошел Велимир. Посмотрел мою работу. «Мне страшно хочется порисовать самому…», – вопрошающе заявил он. Я тут же предложил ему свой начатый рисунок и говорю: «Продолжайте, вот вам все оружие и садитесь». И он, обрадованный таким быстрым решением вопроса, сел и продолжал рисовать. Нарисовав бревнышки сруба двух углов бани, через 10–15 минут работы он отдает мне обратно рисунок. «Спасибо», – говорит он и, удовлетворенный, отходит. Я, проведя две темные полосы по этим углам бани, выправил рисунок, как мне надо было, и продолжал работу. Потом Велимир увидел рисунок – и в глазах улыбка, говорившая: «Вот как надо было – просто сделать углы бани, миновав перечисление бревен».
Запечатлеть – совсем не блажь,
Рисунок – слепок мимолётный,
Листок бумаги, карандаш —
Немного нужно для полёта…
Всё вроде так, сплошная гладь,
Но всяк готов на всякий случай
Подправить и дорисовать,
Переписать и всё улучшить,
Добавить красок и слогов,
Расширить, углубить, подчистить.
– Мне страшно хочется?
– Чего?
– Порисовать!
В попытке кисти
Найти свой взгляд и поворот
В привычных прежде очертаньях,
Где образ за душу берёт,
Где греет обещанье тайны.
Живи хоть день, хоть век, хоть час,
Но в каждой Божией картине
Так тянет что-то дописать,
Дорисовать, добавить линий…
Но странно: дерзкое своё —
Летящий росчерк вдоль обочин.
Набросок будет лишь сырьём,
Что не удастся нам окончить.
Покажется и спрячет лик,
Мелькнёт в листве, пугаясь, птица,
Как гениальный черновик,
Что в текст никак не обратится.
От верха грифельная муть
Скользит к земле полутонами.
Порисовать – но самому,
Пусть ошибаемся – но сами.
Утром я вхожу к больному. Он не спит. Вася приносит букет синих васильков. Велимир с удовольствием смотрит на них. В букете он узнаёт знакомые лица.
Оставьте сомненья и страх,
Прозревший – уже не боится,
Раз видятся лица в цветах,
То это прекрасные лица.
Скул и бровей плавный скос,
Гармония света и тени,
Когда в бахроме лепестков
Другое откроется зренье.
Когда в переливах палитр,
В линиях сине-зелёных,