ились тем, что вы создали». Программа слёта завершена, и участники начали разъезжаться к местам работы и производственным участкам, за многими присылали вертолёты, потому что когда от работника и специалиста отдача сторицей, на нём не принято экономить – всё вернёт с процентами. Прошли десятилетия, многие сгорели на работе, некоторые уехали, порвав с Крайним Севером, другие несли свою любимую долю до глубокой старости. Всем строителям: ушедшим на вечный покой, уехавшим на Большую землю, пенсионерам, инвалидам – есть повод гордиться делами своих рук и сердец на Ямале. Объекты нефтегазового хозяйства, трубопроводы, средства жизнеобеспечения городов Крайнего Севера работают без сбоев, отказов, аварий, претензий и рекламаций не один ресурс. Монтажники-строители добились максимальной надёжности. Многие благодарности не дождались, окончив отношения с трубопроводным строительством, уйдя на покой в связи с возрастом, инвалидностью, сокращением и свертыванием производства. Многих пенсионеров постигло разочарование в жилых секторах: пешеходные дорожки местами ниже проезжей части улиц, газонов и в непогоду, весной, осенью, заливаются водой. Коридоры в домах и квартирах – узенькие, балконы – тесненькие. В общем, приходится учиться жить снова – по новым законам и правилам. В новые времена они только мешают, только путаются под ногами со своими претензиями и запросами, никому, кроме них, не интересными. Видимо, сегодня у современников под рукой неограниченный запас эликсира молодости, здоровья, а старость, невостребованность, неуважение им не грозит и обойдёт другим трактом. Ну что сказать, пусть попробуют.
Чета из Дюссельдорфа
Дело было в Крыму. Николай Павлович, как обычно, отправил семью на всё лето к морю, в тёплые края.
В бесконечной череде дел и забот проскакал-пролетел месяц. Закрыв выполнение (форма-2, форма-3), рассчитал зарплату сотрудникам, исполнителям, коллегам, друзьям да и вылетел рейсом на Симферополь. Очень хотелось увидеть детей, жёнушку, хоть пару дней пообщаться с близкими.
Это бесконечно прекрасное состояние – видеть семью: довольных, радостных, загорелых детей, восхитительную супругу, на которую оглядываются встречные и поперечные мужчины. Да, жизнь удалась. Массовики-затейники организовали детворе какое-то мероприятие. Николай Павлович с драгоценной решили съездить на экскурсию в Воронцовский дворец. Кстати, очень печальная участь постигла хозяина хором. Александр Пушкин (ещё тот кадр – убил на дуэлях сорок шесть обманутых мужей) посетил Таврию, Молдавию. Братец Воронцов радушно принял родственника. В благодарность Саша охмурил жену графа, и род Воронцовых кончился: семейные отношения распались, официальных (законнорожденных) детей у графа Воронцова – наместника Крыма и юга России, не сталось. В знаменитом прекрасном дворце (даже у фашистов не поднялась рука взорвать, уничтожить творение) произошло множество ярких и знаковых событий. В том числе Ялтинская конференция, в которой участвовали Рузвельт, Сталин, Черчиль – руководители стран и правительств антигитлеровской коалиции – в 1945 году. Пока супруга в группе экскурсантов слушала гидов в помещениях дворца, Николай Павлович, комфортно расположившись на скамье среди цветников и клумб, пил пиво. Немного поодаль сидел мужичок в возрасте, так – ничего особенного, однако в руках держал фотоаппарат «Кодак» последней модели. Николай Павлович предложил пиво (прямо из трёхлитровой банки), сосед, немного помявшись, сделал несколько глотков и произнес: «О-о-о, зер гут». Николая Павловича понесло: «О-о-о, Дойчланд, Дойчланд – убер аллес». Немец улыбался и протянул фотоаппарат, правда не выпуская из рук ремень футляра.
Осмотрев технику, Николай Павлович с сожалением, однако не подавая вида, вернул аппарат и начал перечислять отечественные модели: «ФЭД», «Зоркий», «Вега», «Смена», «Зенит», «Ленинград», «Москва», «Любитель» и ещё, и ещё. Немец улыбался. Затем узнали, кто где живёт, сколько детей, род занятий. Оказалось, Фриц – из г. Дюссельдорфа, хозяин авторемонтной мастерской, имеет детей (тридцати и тридцати трех лет), сын не женат и дочь не замужем, внуков нет. А Николай Павлович живёт и строит трубопроводы на Крайнем Севере России, детей – три сына и дочь. Николай Павлович спросил: «Криг пу, пу?»
Фриц: «О, я, я, Волхов, Русс – мороз». И показал свои ноги – култышки (пальцы отстрогали). Ноги были в ортопедических башмаках (правда, очень высокого качества). Фриц: «Дайн фатер?»
Николай Павлович: «Майн фатер Сталинград дранг цум Вена Аустрайх». Фриц после этих слов как-то сжался (видно, дошло, с сыном какого воина свела судьба).
Экскурсанты начали выходить из дворца, и зазноба подошла к драгоценному.
– Ты что ж это, инвалида спаиваешь?
Ответ: «Нет конечно, мы просто знакомились. Правда, Фриц?»
А Фриц, как-то затравленно оглядев российскую пару, неловко встал и колченого двинулся к выходу, приговаривая: «О майн гот, о майн фрау, о майн гот, о майнен фройляйн…»
Наверное, благодарил своего немецкого Бога за то, что свёл с сыном, а не отцом во время войны.
Супруга тесно прижалась к Николаю Павловичу.
– Долго ещё здесь торчать? Идём к детям, мы соскучились.
Отче наш Великий и Всемогущий, не оставь заботами матушку-Россию и нас, твоих верных послушников…
У участников могут быть любые имена.
Карасёв Иван
Родился в 1963 году, в 1987 закончил исторический факультет ленинградского университета, в 1992 защитил диссертацию. С 1992 по 2001 жил и работал во Франции – преподавал русский язык, был менеджером по продажам в Россию в одной частной компании. В 2001-м вернулся в Россию, основал своё предприятие, занимался оптовой торговлей импортных охотничьих аксессуаров. В 2015 отошёл от дел, сохранив лишь контроль над фирмой. Писать начал в 2016 году. Написал более 60 рассказов, очерк о Франции, а также повесть.
Случай на станции
Заканчивалось жаркое лето сорок второго года. На небольшой станции Оборона в Тамбовской области, несмотря на войну, жизнь не замирала. Гудели паровозы, останавливавшиеся на заправку водой, суетились станционные рабочие, приходили поглазеть на литерные поезда поселковые дети. Пассажиров как таковых не было. Они остались в давно забытой мирной жизни. Эшелоны шли на юго-восток, туда, где разгоралось самое главное сражение войны. Они везли к Сталинграду всё новых и новых людей, технику – всё то, что приносилось в жертву кровожадному Молоху середины двадцатого века.
Воинские составы прибывали на станцию, солдаты выскакивали из вагонов, довольные тем, что можно размяться, покурить на свежем воздухе. Некоторые подходили к торговкам нехитрым деревенским товаром: солдат всегда не против поесть, тем более что в дороге с кормёжкой у многих было не то чтобы очень. На таких остановках и цены не так кусались, как в городах и на крупных, узловых станциях.
Торговок устраивали даже мизерные доходы. Урожай садов стало трудно перерабатывать: сахар – только по карточкам. А деньги выручались хоть и небольшие, но какая-никакая поддержка семье. Даже на рабочую карточку не пошикуешь, а у многих и её не было. Вот и уходили яблоки, груши, вишни за копейки, только бы сбыть, пока не сгнили. Торговать на станции запрещалось, тем более – приближаться к воинским эшелонам. Но милиция смотрела на это сквозь пальцы. Все – люди, все понимали, что надо как-то выживать, народу нелегко, недоедание стало общей приметой жизни. Да и солдатики при случае вступались за продавцов. Они понимали, куда едут, и легко расставались с теми небольшими суммами, которые полагались им согласно скудному денежному довольствию.
Среди торгующего люда встречались и дети, иногда совсем маленькие. Главное было – умение считать, а коммерческая жилка вырабатывалась быстро.
Девочке Нине шёл всего девятый год, но в кругу торговок она была уже не новичком: стояла с конца весны, с того самого времени, когда перевозки оживились. Фронт стал двигаться, но не туда, куда хотелось бы всем. В конце июня немцы взяли Воронеж, а это уже совсем близко от Обороны – меньше ста пятидесяти километров. Некоторые кинулись собирать чемоданы, однако мама Нины пока не спешила. Один раз станцию даже бомбили немецкие самолёты, но она упорно отказывалась ехать ещё дальше. Нина волновалась, помнила, как в прошлом году папа им прислал письмо из Действующей Армии (так на конверте написала чья-то чужая, не папина рука): «Уезжайте, немцы близко!» Тогда до фронта тоже было километров сто пятьдесят, но мама ждала, не хотела покидать обжитое место. Папа оказался прав, и уходить из Ржева пришлось уже под обстрелом. Тот жуткий, холодный октябрьский день прочно врезался в память девочки. Они шли по осенней грязи, надев на себя всё что можно. В плечи Нины больно врезались лямки наспех сшитого мамой заплечного мешка. Трёхлетняя Люся плакала и кричала при каждом далёком разрыве. Временами маме приходилось нести её на руках. Тогда Нина брала тяжёлый чемодан и буквально волочила его по раскисшей дороге. Но там был свой дом, а здесь, в эвакуации, их, по словам самой мамы, ничто не держало. Хотя в военное время и самое малое удобство можно считать большой роскошью. Ведь как-никак устроиться здесь они смогли, а вот что будет на новом месте, как повернётся там жизнь, никто не знал.
На этот раз мама не ошиблась: с июля радио заговорило о боях на других направлениях. Нина находила эти места на большой карте, висевшей в хозяйской комнате, и понимала, что война обошла их стороной. А через станцию катились эшелоны, войска с других фронтов перебрасывали под Сталинград беспрестанно. Это, наверное, было военной тайной, но её знал весь здешний народ. Поэтому и стояла Нина со своим товаром на станционной платформе. В сентябре, с началом занятий в школе, мама обещала во время уроков подменять её, но после обеда придётся снова заниматься торговлей, хотя нужно будет догонять одноклассников: мама отправила дочь во второй класс, это после всего полутора месяцев в первом. Но в школе согласились: девочка читала неплохо, считала, а в чистописании, сказали, нужно только старание. Нина немного боялась, но после прошлой зимы все проблемы казались не такими уж страшными.