– Мама, я соль принёс, много, вон, посмотри в мешке.
– Да, молодец, – только и сказала она, смахнув слёзы, и продолжала обнимать его плечи своими исхудавшими руками с распухшими от тяжёлого труда жилами.
– А Липа где? – спросил он про старшую сестру.
– По воду пошла, скоро вернётся, – мать по-прежнему с трудом выдавливала из себя слова.
– Мама, смотри, сколько соли, нам надолго хватит!
– Конечно, конечно, ой, коток ты мой золотой! – Мать снова уже не сдерживала слёзы.
Через день они покинули Клясов, здесь их больше ничего не держало. Путь домой опять был неблизким, и почти всё время шли пешком. Но все дороги рано или поздно заканчиваются. Они добрались до своего городка, притащили туда и мешочек соли, которой так не хватало в оккупации. Им и теперь, как и в сорок первом году, когда сгорел их дом, пришлось мыкаться по чужим углам. Расплачиваться на первых порах рассчитывали дефицитной солью. Но когда мама предложила соль вместо оплаты, хозяин жилья в ответ хмыкнул и попросил чего-нибудь другого: денег, консервов или одёжки какой-нибудь.
Через неделю после освобождения в городе открылся первый магазин. Из еды там ничего не было, даже карточки населению ещё не успели раздать. И только с какой-то непонятной скоростью завезённая в город соль одиноко лежала на пустых полках.
Лаптев Андрей
Родился на Украине, в г. Запорожье, 15 апреля 1976 года.
Занимался плаванием. Мастер спорта. Участвовал в международных соревнованиях.
В 1998 г. окончил Запорожский государственный университет, факультет «олимпийский и профессиональный спорт» по специальности «тренер по плаванию и учитель физкультуры».
В 2009 г. окончил Запорожский государственный университет (кафедра последипломного образования) по специальности «психология».
Первые стихи начал писать в 20 лет.
В 2003 г. выпустил свой первый сборник «Моя стихия». В 2009 г. переиздал сборник с дополнениями.
Печатался в некоторых газетах г. Запорожья и г. Киева (газета «2000»), а также в русскоязычной газете г. Афины.
Могила неизвестного солдата
Ценой немыслимых усилий,
Стеной безумных аномалий,
Холодных снов, огня и пыли
Они Отчизну отстояли.
Они собою ночь питали
И возрождались к новой битве –
Неумолимые, из стали,
Преображенные в молитве.
Земля дрожала под ногами,
Слезами таяли рассветы,
И небо резали кругами
Слова последние завета.
Теперь они в краю далеком
В ночной тиши считают звезды.
Там совесть льется сладким соком.
Там новый дом – стихия «Воздух».
И светлой памятью объяты,
Лежат они у края бездны –
Неоспоримые Солдаты
С печальным штампом: «Неизвестны».
Лесников Валентин
Родился в 1947 году, 30 мая, в городе с лирическим звучанием – Анжеро-Судженск Кемеровской области. С 18 лет живу в Санкт-Петербурге (Ленинграде). Русский. Ныне – пенсионер. Образование высшее, окончил в 1977 году Ленинградский государственный университет, по специальности – геофизик. Большую часть жизни посвятил морю, побывал в около 100 странах мира, был во всех океанах и на всех континентах (кроме Антарктиды).
Стихи пишу с 6 лет и в последующем обращался к тому 1 периодически, и были небольшие публикации. Со временем выработался свой взгляд в отношении поэзии, где главным условием будет то, что поэтом может считаться тот, кто со своим словом мог быть впереди народа, а не позади него. То есть нужно писать стихи хорошо: красиво и свежо, оригинально и изыскано, неповторимо и неотразимо, чтобы приковывало внимание любого читателя.
Вместе с тем пишу картины (в основном портреты), играю на некоторых музыкальных инструментах и долгое время увлекался созданием гравитационного двигателя. Дома имеется библиотека, насчитывающая около 10 тысяч томов, среди которых сотни книг посвящены поэзии, и есть немало всяких коллекций со всего света, что превращает моё жилище в музей в миниатюре.
Кроме того, являюсь членом Русского географического общества. Имею несколько правительственных наград. Семья: жена и сын были в прошлом.
Блокада
Терзает душу монстр исторический,
Зловещей памятью над городом завис,
Оскал которого порой из-за кулис
Перенесёт в момент наш тот критический,
Что болью, скорбью, страхом отзывается.
С немалым подвигом отстаивались дни,
С проклятьем в адрес бушующей войны
И Ленинградской, что блокадой называется.
Голод, холод, с ржаной осьмушкой хлеба.
Вода в Неве, но слишком далека
И тяжела, что смотрится нелепо.
И в целом та беда безмерно велика.
Бомбёжки жуткие, идут и артобстрелы.
Жизнь и смерть отчаянно близки:
От ран там умер кто-то, здесь заживо сгорели,
И доходяга пал голодный у реки.
Укутанных в тряпьё, и дети тут страдают,
Заглядывая в рот чужому едоку,
Наверняка который заглатывал слюну,
Что в рот голодный со слезами попадает.
Очистки разные, зелёная трава –
Всё в ход идёт с мыслью, чтобы выжить.
И мебель всякая уже шла на дрова.
Буржуйка бедная вся на ладан дышит.
Где Таня Савичева, горем тем полна,
Напишет строчку, и мир весь содрогнётся:
«Все умерли, осталась я одна»
И что домой никто уж не вернётся.
Слёз не хватает, чтоб выплакать всё это.
Всплывают на поверхность подробности того
Кошмара жизни, когда зима и лето
Одной удавкой трижды сжимались глубоко.
На улицах сугробы заметно вырастают,
Тут же на салазках бидон с водой везут,
Другие с мертвецом настроились на путь,
Хотя и у везущих силы тоже тают.
Нет электричества, замёрзшие трамваи
Стоят в снегу, как символы тех дней
Суровой жизни, что здесь одолевает,
И смерти, где дыхание становится сильней.
А там, вдали, застыл ещё троллейбус.
И горькими деталями те улицы полны,
На что взирает Петропавловская крепость
С гордым видом, мол, «выстоять должны!»
Хотя фасад дворцовый города поник:
Нет более блеска, ощущаемого в камне,
Того, что в прошлом, в ещё совсем недавнем
Ласкал любое сердце, как истинный родник.
И рушатся дома под вой сирен с агонией,
Неведомо, за чьи караются грехи,
Что осеняет Шостаковича симфонией
И Ольги где Бергольц пронзительны стихи!
В развалинах домов – старики и дети,
Чей ужас смерти невообразим…
Подвал бомбоубежищем становится родным
И домом как вторым в это лихолетье.
И всё же много в том суровой красоты,
На новом облике города военного,
Печать несущем необыкновенного.
Но вряд ли связывались с тем тогда мечты…
К тому же нужно работать на заводе,
Стоять в две смены с винтовкой у станка
И рыть окопы нужно – танки на подходе.
И в чём роль тыла тоже велика!
Фронт и тыл слились где воедино,
Надежде на спасение тем давая жить,
Над чем блокадная зависла гильотина,
Готовая любого в любой момент сразить!
Где всё дышало жизнью фронтовой.
Бои идут за клок земли буквальный.
Едва ль не каждый район на юге спальный
Уже на линии встаёт передовой.
Где против танков взъерошились ежи,
Доты, дзоты раскинулись по фронту,
Колючей проволоки петляют виражи
И зарева огней страшат по горизонту.
Где бьют орудия тяжёлыми снарядами
И в рукопашную вцепляются бои,
И в землю лягут чужие и свои,
Чей прах зароют сапёрными лопатами.
Снаряды рвутся, и рвутся в бой бойцы.
Атака за атакой к рубежу стремится.
Где рядом с молодыми идут и их отцы,
И видели бы кто суровые их лица!
Отвагой и решимостью которые полны,
Но тут же пулемёт строчит очередями,
И брешь в цепи идёт уже рядами
Со смертью косяками, с «проклятьем сатаны»!
Атака штыковая – ругань, мат и брань,
И где не ты, так враг тебя низложит.
Порой через себя его стремишься брать,
На штык насаженного, с воплями «О Боже!»
Тела где сходятся в истошной мясорубке,
Во что сцепляются бесщадно жернова,
И тут же васильки пестрят и незабудки,
На что падёт сражённая братва.
Земля в крови, повсюду стоны, крик,
Кто без руки или без ноги валяется
И вспоротый живот, воткнутый в сердце штык,
А кто без головы тем ужасом представится.
И неизвестно, кто в лучшем положении –
Тот, кто еле жив и корчится от ран,
Или мёртвый тот, на вид что мальчуган,
Кто смертью храбрых пал в очередном сражении.
И много горя, страданий и мучений
И жертв нёс ладожский в ту пору лёд,
Каков считался как опора и оплот
Для выживания в рамках исключений.
Машины с грузом шли порой под лёд,
Врагу служившие приметною мишенью,
Предавшись в полынье подводному течению,
И где уже не выживет сам чёрт.
Дорога жизни – славная страница,
К «Большой земле» протягивалась нить,
Давая городу в тех условиях жить,
И на прорыв блокады было с чем стремиться.
И долгожданный прорыв тот состоялся.
Два фронта наших вышли на кольцо.
Враг отступал или в плен сдавался.
Победа явная была та налицо!
Страна салютовала успехам на Неве,
Всеобщий праздник для себя устроив,
В столице встретили то, в городе Москве
Артиллерийским залпом в честь героев.
Прорыв тот Ропшинский славою овеян,
Но помнить нужно про Невский «пятачок»,
И Невская Дубровка несла собой скачок,
И вклад болот Синявинских бесценен!
Где Маршал Говоров, командующий фронтом,