«Никто не забыт и ничто не забыто»…
Савилов Павел
Родился 23 сентября 1963 года в г. Котовске Тамбовской области. Выпускник Воронежского государственного медицинского института им Н. Н. Бурденко. Врач – анестезиолог-реаниматолог районной больницы в Тамбовской области. Член Российского Союза писателей. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Член жюри Всероссийского ежегодного открытого поэтического конкурса «Проба пера» для учащихся и преподавателей (г. Москва). Награжден литературной премией им М. А. Булгакова (2013 г.), Международной литературной премией им. В. В. Набокова (2018 г). Автор нескольких поэтических сборников. Публиковался в литературных журналах и альманахах: «Великороссъ», «Литературная столица», «Российский колокол», «Российские писатели», «Литературный Тамбов» и «Радуга над Цной», «Губернский стиль», «Сура», «Чешская звезда», Russian Bell.
По дорогам памяти. ПокаяниеПовесть в стихах
Пока мы чтим за Русь погибших,
Дотоль бессмертен наш народ
1
Август. Полдень. Марево в степи,
Лишь прохладой тянет от реки.
Её берег глиною покрыт,
У обрыва обелиск стоит.
Наклонился он к седой земле,
Время съело краску на звезде.
На табличке чуть видны слова:
«Здесь лежат…», а дальше – пустота.
Дождь и ветер съели имена
Тех, кого убила здесь война.
Кто в далёком том сорок втором
Принял бой морозным зимним днём
И, став крепче мыслимых преград,
Заслонил собою Сталинград.
Кто они, что у реки лежат,
Те немногие из тысячи солдат,
Вставших неприступною стеной
На пути лавины броневой?
Нет ответа. Только плеск волны
Слышен о рыбацкие чёлны.
Тут послышался далёкий странный гул.
Полог марева вдруг кто-то распахнул,
И – о, чудо! – на моих глазах
Стала степь холодной и снега
Всё укрыли. Панцирь ледяной
Распростёрся над речной водой.
Вижу я окопов рваный ряд,
Среди них орудия стоят.
Замерли расчёты на местах.
Миномёты спрятались в кустах.
Тупо смотрят пулемёты вдаль,
Где струится снежной пыли шаль.
Это серо-жёлтою стеной
По степи, истерзанной войной,
Как тевтонцы сотни лет назад,
Танки к славе рыцарей спешат.
Ближе, ближе грозный лик машин,
Кое-где гремят разрывы мин.
Рвёт броню, с земли взметнувшись, тол.
Чёрный дым идёт наверх столбом.
Но, горящие машины обходя,
Движутся зловеще, без огня,
Танки, танки, танки вижу я.
Но молчит наш край передовой.
У коней, в овражке, ездовой молится:
«Всевышний, помоги, помоги,
Помоги, помилуй, пронеси!»
Вот на танках видятся кресты,
Броневые серые листы.
Комья снега с гусениц летят.
Наши батареи всё молчат.
Вдруг ударило орудие одно,
Там другое, третье – и пошло,
Закрутилась, закружилась карусель.
Пушек с танками смертельная дуэль.
Грохот взрывов, треск очередей.
Крики, стоны, ржание коней,
Вой «катюш», стоящих за рекой,
Шестиствольных скрежет гробовой,
Илы над станицею вдали,
Комья развороченной земли.
Всё смешалось. А на белый снег
Чёрной копоти пошёл лихой набег…
Червь сомнений душу мне грызёт.
Где-то видел это я уже:
У орудья возится расчёт
На своём последнем рубеже.
Пробивая черный дым-стену,
На него выходит справа танк.
Не успеют развернуть к нему
Свою пушку. Как помочь им, как?
Серый борт и белый крест на нём.
Чёрт возьми, мишени лучше нет.
Где Уханов?
Почему о нём я подумал?
Только мне в ответ,
Как пастух ударивший кнутом,
Хлопнул выстрел. Танк замедлил бег,
Задымился. Из него потом
Выполз человек, упал на снег.
В чёрных пальцах сжал его,
Ко рту поднести, однако, не успел
И затих, бесцельно в пустоту
Стекленевшими глазами посмотрел.
Я стою и не могу понять.
Что случилось? Кто и почему,
Ход времён поворотивши вспять,
Дал мне право ощутить войну,
На которой быть никак не мог,
Ведь родился двадцать лет спустя
С той поры, когда её итог
Подтвердил парад у стен Кремля.
Тут я вспомнил детские года,
Дом, родителей, сестрёнки младшей смех
И тот фильм, что посмотрел тогда,
Про горячий сталинградский снег.
Неужели это тот же фильм,
Ставший явью волею времён?
Кузнецов, Бессонов – где они?
Где прикрытие – пехотный батальон?
Вдруг раздался голос за спиной:
«Ты зачем сюда пришёл, пострел?
Ведь убьют. Иди скорей домой».
Оглянулся, на меня смотрел
Парень лет чуть больше двадцати,
Гимнастёрка выжжена в местах,
Красные в петлицах кубари
Да метель седая в волосах.
Лейтенанта этого портрет
В чёрной рамке дома, на стене,
Видел я. Так это же мой дед,
Что погиб зимою на войне!
Как погиб? Да вот передо мной
Он стоит средь бездыханных тел
У разбитого орудия – живой!
Но какой же я ему пострел?
Мне же сорок будет через год,
Дочь-красавица на выданье моя.
В школу у сестры второй идёт,
Старший в третьем будет с сентября.
Только вновь я не могу понять,
Кто, волшебный сделав пируэт,
Ход времён поворотивши вспять,
Возвратил меня в тринадцать лет?
Красный галстук, с Лениным значок,
Как тогда, виднеются на мне.
У портфеля сломанный замок.
Только я не в школе – на войне.
Впереди, куда ни бросишь взгляд,
Степь до края танками полна,
Что стоят, стреляют и горят
И ползут вперёд, колёсами гремя.
Подминая развороченный окоп
И на нём лежащие тела,
Самоходка движется вперёд,
Как пантера, к жертве подходя.
Тянется за ней ребристый след,
Кровью смоченный раздавленных солдат,
Вижу, к ней уже стремится дед –
Лейтенант со связкою гранат.
Бросился к нему я со всех ног,
Талию руками обхватил,
Закричал, заплакал и, как мог,
Я ему дорогу преградил:
«Дедушка, дедуля, дорогой,
Не ходи, не надо, не хочу,
Чтоб ты умер! Я с тобой домой
Птицей счастья быстро полечу.
Мой отец – твой сын – тебя так ждёт,
Как и бабушка – жена твоя. Жива.
Письма с похоронкой бережёт,
И одна она, одна, одна, одна.
Знаешь, дедушка, здесь немцы не пройдут.
Сотни раз их наши победят.
Будет в мае праздничный салют и
И победный у Кремля парад».
Но рукой своей меня обняв,
По вихрам легонько потрепал,
Он мне весело, как папа, подмигнул,
Оттолкнул и в зареве пропал.
А кругом сражение идёт
В громких стонах, в посвистах смертей.
Вон по немцам лупит пулемёт
Из разбитых немцами траншей.
Танк подбитый пушку опустил,
Словно рыцарь, павший на копьё,
А за ним уже другой рычит
И рывками движется вперёд.
Но ему навстречу по земле
(Пламя битвы растопило снег)
В телогрейке, с кровью на лице,
Медленно крадётся человек.
Вот взметнулась вверх его рука,
Звон стекла разнёсся по броне,
Крик «Полундра!» выдал моряка,
И машина вертится в огне.
Плавится в реке разбитый лёд.
Танки к переправе подошли.
А по ним с пригорка пушка бьёт,
Искры выбивая из брони.
Две фигурки рядом с ней снуют
Меж столбов летящей вверх земли,
Неужели их сейчас убьют?
Господи, спаси их, сохрани,
Ведь недаром говорит молва,
Что тебе подвластны все преграды.
Но в ответ мне донеслось едва
Жалобно протяжное «Снаря-яды!»
Вслед за этим я услышал слабый стон
И увидел, как по рытвинам земли
Полз солдат. Был ранен в ноги он.
Слёзы боли по щекам текли.
Но, как мать желанное дитя,
Он, прижав снаряд к груди своей,
Полз туда, на линию огня,
По позициям разбитых батарей.
А кругом вдоль берега реки
Сотнями разбросаны тела.
Что вчера считались как полки,
Нынче ротой называть нельзя,
Кто ещё живыми видел ад
На пути Манштейна в Сталинград.
За спиной раздался плеск воды.
Оглянулся – снова чудеса:
Август ходит по сухой степи.
Детские у речки голоса.
Солнца диск касается земли,
И автобус движется вдали.
Я один стою, передо мной –
Памятник с обшарпанной звездой.
2
Вот автобус подошёл, урча.
Дверь открылась. Я в него вошёл,
Сумку снял со своего плеча,
К дальнему сиденью подошёл,
Сел один у пыльного окна.
Голову к нему свою склонил.
И закрыл усталые глаза,
А автобус дальше покатил.
Нудно воет старенький мотор,
Наш «Икарус» двигая вперёд.
Сон свои объятья распростёр.
Но меня к себе он не берёт.
Вместо сна являются ко мне
Вновь видения, как те, что час назад,
Но не степь, где снег горел в огне,
А в снегу блокадный Ленинград.
Вижу я пустынных улиц ряд,
Люди-тени движутся по ним.
А другие на снегу лежат,
Шьёт позёмка белый саван им.
Звук металла над землёй плывёт,
Но не тот, что знают на войне.
Фронту танки делает завод –
Знаменитые тяжёлые КВ.
Ходит ветер по цехам шальной,
Оставляя иней на стене.
Вижу: девочка иссохшею рукой
Пишет мелом на седой броне.
Пальцы тонкие от холода дрожат,
Но выводит медленно она:
«За сестрёнку!» и «За Ленинград!»,
Добавляя дальше: «За меня!»
И сползает медленно потом,
Пальцами цепляясь за броню,
И лежит с полуоткрытым ртом,
Руку с мелом вытянув свою.
А другая рядом с ней стоит,
Грязный ватник у неё до пят,
Кружка с кипятком в руках дрожит,
На меня её глаза глядят.
Этот строгий неподкупный взор,
Родинку с горошек на щеке
И волос белеющих пробор,
Кажется, я видел. Только где?
Снова вспомнил я тамбовский дом,
Слоников с геранью на окне
И тот старенький, с тесьмой, фотоальбом
В спальной комнате, на тисовом столе.
Среди снимков, что имелись в нём.
Фотокарточка одна была. На ней
Девочки, стоящие втроём,
Так гордились красотой своей.
Я однажды маму попросил:
«Расскажи мне, кто тебе они?»
А в ответ услышал:
«Справа – я, слева – сёстры старшие мои.
Этот снимок был перед войной
Сделан, когда шли мы в Летний сад.
Кто бы мог подумать, что нас ждёт
Впереди блокадный Ленинград.
Добровольцем старшая ушла
Защищать его, а в декабре
Похоронка на неё пришла.
Мать мы потеряли в январе.
Нас двоих на Кировский завод
Друг отца с собой взял, ведь тогда
Иждивенцам жизнь спасти могла
Скудная рабочая еда.
Как могли мы помогали тем,
Кто без отдыха работал у станков
И оружие возмездия ковал,
Чтобы не было в стране у нас врагов.
А сестра, что заменила мать
Для меня, делила свой паёк.
Коли сможешь в Ленинграде побывать,
Поклонись ей за меня, сынок.
Ты легко найдёшь её приют,
Где свой вечный обрела покой.
Там шаги людские песнь поют,
Пискарёвкой место то зовут».
3
Вдруг меня качнуло, я глаза,
Приподнявшись, нехотя открыл.
За окном – сиреневая мгла.
Это вечер степь собой накрыл.
Наш автобус, попыхтев, застыл.
Перегрелся старенький мотор.
В дверь открытую виднеется ковыль.
Слышно, как ругается шофёр.
Пассажиры, что сидят со мной,
Пребывают все в объятьях сна.
Но хранитель памяти самой
Не пускает к ним никак меня.
Он своей невидимой рукой,
Вновь волшебный сделав пируэт,
Ход времён поворотивши вспять,
Возвратил меня в тринадцать лет.
Красный галстук, с Лениным значок,
Как тогда, виднеются на мне.
У портфеля сломанный замок,
Только я не в школе, на войне.
Но кругом меня не степь лежит.
Севастополь весь объят огнём.
В бухте море Чёрное горит,
Чёрный дым владеет летним днём.
Снова голос слышу за спиной:
«Ты зачем сюда пришёл, пострел?
Здесь убьют, беги скорей домой».
Оглянулся. На меня смотрел
Худощавый раненый матрос,
Автомат зажат в его руке,
Лоб прикрыла прядь льняных волос.
Так знакомые черты его лица
Воскресили в памяти портрет –
Фото, уцелевшее, отца моей матери.
Так это же мой дед!
Он же без вести пропал в сорок втором.
И его всё ищет-ищет мать.
А он здесь, передо мной, живой.
«Дедушка, хочу тебе сказать…»
Но вдали нестройное «Ура!» раздалось,
И, мне махнув рукой,
Побежал он, вскинув автомат,
В свой последний и неравный бой.
Я собрался броситься за ним,
Только чудо сделалось со мной:
Кто-то руки в крылья превратил
И в полёт отправил над землей.
Я лечу, а там, внизу, идёт
По земле священная война.
Кровью обливается народ,
Оставляя бездыханные тела
На полях, в обочинах дорог,
На речных покатых берегах,
Средь руин сожжённых городов,
На высотах и на кораблях.
Сколько их ещё увижу я –
Не отдавших родину врагу?
Может, хватит мучить так меня?
Не хочу, не надо, не могу!
4
Гул сражений стал вдруг затихать,
И – о, чудо! – видели бы вы!
Стали павшие солдаты оживать,
Подниматься, строиться в ряды.
Вот они идут передо мной,
Генералы с ними во главе.
Тут (и) Карбышев в накидке ледяной,
И Доватор на своём коне.
И, глядя с укором на меня,
Говорят погибшие бойцы:
«Отстояли мы великую страну.
Что же вы её не сберегли?
Почему, где проливали кровь,
И где вечный обрели покой.
Тень фашизма появилась вновь
И нацистов слышен волчий вой?
На войне, не думав о себе,
В мыслях и представить не могли:
Беженцами в собственной стране
Наши внуки станут без войны.
Почему, кто в спину нам стрелял,
Кто присяге изменил своей?
В книгах для детей героем стал
Воин Красной армии – злодей.
Мертвые не могут отвечать
На ту ложь, что говорят о них.
Не боитесь, что мы можем встать
Из могил заброшенных своих?
С нами те, кто в годы той войны
Вёл к победе мужественно нас, –
Полководцы сталинской поры,
С нами Сталин, а вот кто у вас?»
Кто у нас. Ну как ответить им,
Чтобы правдой не убить опять?
Их же дети, получивши партбилет,
Стали Родиной своею торговать
И, зовя нас строить коммунизм,
Они, словно крысы в закутке,
Грызли, притаясь, социализм,
Рвали связи братские в стране.
А теперь стараются вовсю
Из народа навсегда изъять
Память про Советскую страну,
Где так вольно мы могли дышать.
Появились снова богачи,
Нищета, как плесень, расцвела,
А народ затравленно молчит,
Закопавшись в личные дела.
Как сказать солдатам той войны,
Что их дело предали сыны?
Тут меня качнуло. Головой
Я коснулся пыльного окна.
То хранитель памяти святой
Из объятий выпустил меня.
Наш автобус в городе уже.
Вон курган Мамаев впереди,
И огни, как разноцветное драже,
Нас встречают на ночном пути.
Пёстрый ряд неоновых полос
От реклам виднеется в окне.
Вижу: полыхающий матрос,
Весь в граните, ринулся ко мне.
Болью перекошено лицо,
Но у нас автобус, а не танк!
Неужели я из подлецов,
Кто забыли про СОВЕТСКИй ФЛАГ,
Что несли дорогами войны
До Берлина от самой Москвы?
Нет, неправда, я другой совсем.
Только как мне это доказать
Тем, кто пал в Великой той войне,
Чтобы внук их мог спокойно спать?
Всё, что смог я вымолвить в тот час:
«Вы простите за молчанье нас».