Добро поможет зло низринуть
И в Небо к Богу унесет.
Родительская
Зажглись в небе звезды, сияя теплом, —
Зажженные свечи Великим Творцом.
За души усопших, за души живых,
Больших, именитых и в Бозе простых.
Весь мир бесконечный – Божественный храм,
Премудрый и вечный, подаренный нам.
И Путь этот Млечный напомнит о том,
Что души ушедших навеки с Отцом.
Им месяц-священник пусть дымкой кадит,
И радостный глас во Вселенной звучит:
«У Бога нет забытых имен,
И каждый в том мире – значимый в Нем».
Ирина Шульгина
Родилась в сибирском городе Красноярске. Окончила КГАМиТ. Композитор, поэтесса, певица, преподаватель вокала. Заслуженный работник культуры Красноярского края. Солистка Красноярского государственного филармонического ансамбля «КрасА». Руководитель семейного ансамбля «Сестры». Семья Шульгиных – лауреат Всероссийского конкурса «Семья года».
Почетный деятель литературы и искусства Международной Академии ЛИК (Германия). Академик Петровской академии наук и искусств (СПб.). Академик МАРЛИ (Канада). Академик ЛИК (Германия). Представитель Федерации мирового сообщества культуры и искусства Сингапура. Член Союза композиторов-песенников Красноярского края. Член ИСП (Москва). Член СПСА и МСАИ.
Лауреат международных и всероссийских конкурсов, Гран-при международного конкурса во Франции.
Победитель конкурса индивидуальных грантов губернатора края за личный вклад в сохранение и развитие культуры. Обладатель ордена «За заслуги в литературе и искусстве».
Конца света не будет
Конца света не будет, не дождетесь!
Так чего же вы, люди, этого ждете?
Ожидание – мрак и скука,
Мука!
Преступая законы Вселенной,
Разрушая иконы надменно,
Воет, стонет сама природа
От народа!
Жизнь расставит капканы, берегитесь!
То глубокие раны, пробудитесь!
Это стонет земля от боли
Поневоле.
Конца света не будет, это точно!
Даже пусть племя майя пророчит!
В силах мы изменить вечность
В бесконечность.
Свое сердце открой миру
И наполни любовью жизнь!
Сохраняя в себе веру,
Ты Всевышнему помолись!
Сибирь
Сторона моя – Сибирь,
Милая сторонка.
Развернись, родная ширь,
С песней звонкой.
С запада да на восток
Пролегла землица.
От острога да в острог
Путь продлится.
Сколько злата, серебра,
Камней-самоцветов!
Видно, очень к нам добра
Земля эта!
Благодатная Сибирь
С Русью породнилась
И на сотни тысяч миль
Укрепилась!
Ты – сурова сторона,
Каторжное место,
Но с правлением Петра
Всем известна.
Так вынослив и силен
Здесь народ сибирский!
И до нынешних времен —
Богатырский!
Игорь Щепеткин
Родился 16 апреля 1962 года в г. Новосибирске. Обучался в Томском медицинском институте (1980–1985) по специальности «биофизика». Участник экспедиций в зону падения Тунгусского метеорита. С 1985 по 2004 год работал в НИИ онкологии (г. Томск). С 2004 года работает научным сотрудником в Montana State University – Bozeman, USA. Доктор медицинских наук. Автор более 150 научных статей в области медицины. Женат, имеет троих детей.
Автор нескольких рассказов и автобиографической прозы (опубликованы в журналах «Союз писателей» и «Российский колокол», в альманахе «Российский колокол»). В 2021 году в издательстве «Союз писателей» (г. Новокузнецк) вышел сборник рассказов «Под куполом Римана». Книга стала призером на конкурсе «Книга года: Сибирь – Евразия» (Новосибирск, 2021).
Медвежий мыс
Широко разлилась река. Течет неторопливо, пособляет нашему пароходу плыть на север.
Я вышел из каюты, тотчас ощутив силу встречного ветра. Вцепился в бортовые поручни, почувствовал, как они дрожат от внутренней вибрации парохода. Волнение и трепет охватили меня. Поручни – на уровне подбородка. Задираю голову – на верхней палубе ходовая рубка с огромными окнами. В рубке усатый штурман крутит рулевое колесо, направляет судно по фарватеру, ориентируется на створы. Их контуры, словно перья гигантской птицы, еле различимы на далеких берегах.
Стою на верхней палубе рядом с бабушкой. Она щурится, глядя вдаль, замечает рыбака на песчаной отмели, улыбается. Бабушка приезжала к нам на новоселье в новый, благоустроенный дом. Теперь мы едем к ней в поселок.
Подходит папа, приглашает спуститься на нижнюю палубу, осмотреть машинное отделение. Я обрадовался, что смогу увидеть там кочегара, следую вниз по узкой лестнице. Здесь такой грохот, что трудно говорить. Размахивая руками, папа выкрикивает какие-то слова, указывает на части трясущегося механизма, пытается объяснить, как это работает. В углу стоит старый, давно забытый зонтик. Но кочегара нигде нет. У выхода старший механик рассмеялся:
– Мы уже в космос летаем, а ты все кочегара ищешь.
Разочарованный, возвращаюсь наверх.
Половодье. Почти до горизонта – сплошная водная гладь. Навигация в самом разгаре. Тупорылые толкачи упорно ведут против течения груженные лесом баржи. Иногда Обь пересекают юркие моторные лодки.
– На родину плывем, – держа полусогнутую ладонь чуть выше густых черных бровей, говорит бабушка.
Мне не терпится узнать, как выглядит родина. От нечего делать прохожу по коридору мимо нашей каюты, чуть не сталкиваюсь с двумя рыболовами в прорезиненных комбинезонах и броднях. За поворотом на скамейке сидит девушка, что-то вышивает на рогожке, на плечи накинута шаль с лиловыми полосами. Из соседней каюты слышится колыбельная.
Тем временем пароход идет вперед, изредка выпуская клубы дыма. За кормой, поднимая водяную пыль, плещет темный вал, вслед лентой тянутся волны, переходят в мерцающую рябь.
На следующий день пароход издал протяжный гудок и причалил к пристани «Медвежий мыс». На дебаркадере встретил дядя, поцеловал бабушку, крепко обнял нас, забрал из рук чемоданы. Но стоило сойти на берег, как все последующие события слились и не оставили особенных воспоминаний. Таково свойство детской памяти.
А впрочем, нет! Я ошибся. Припоминаю одну историю, которую бабушка часто рассказывала в тот год. Родители оставили сына с младшей дочерью дома одних. Девочка плакала, а мальчик, чтобы успокоить, стал ее щекотать и так долго щекотал, что она умерла. Пришли родители домой, а мальчик им говорит: «Маленькая Щекоточка под лавочкой лежит». В конце повествования бабушка принималась меня щекотать, и я убегал.
Через несколько лет, во время школьных каникул, я снова приехал с родителями к бабушке. Она сильно болела, и это лето могло стать для нее последним.
В один из таких дней после завтрака блинами и щучьей икрой я вышел из бабушкиного дома. По двору сновали куры, на заборе сушились рыболовные сети, мешки из рогожи. В тени навеса отец возился с лодочным мотором. Его промасленные руки извлекали из внутренности разные части, раскладывали на днище перевернутой плоскодонки. Заметив меня, он принялся называть детали и пояснил:
– Вот, карбюратор собираюсь прочистить.
Папа всегда хотел, чтобы я стал инженером. Киваю головой, будто понимаю. На самом деле меня привлекают прожилки липкой смолы на шершавом боку лодки.
Тут объявился двоюродный брат Лёнька, похвастался самокатом. Его руль и платформа были из сосновых досок, вместо колес – на деревянных осях огромные стальные подшипники. Лёнька поставил это чудо техники на выстланный плахами тротуар и оттолкнулся левой ногой. Проехав несколько метров, оттолкнулся снова, но прокатиться так и не предложил.
Я позавидовал способностям брата и вернулся в дом. На подоконнике рядом с алой геранью отыскал альбом для рисования и цветные карандаши. Положил за пазуху и направился к пристани. Шел по набережной мимо вытянутых из воды моторных лодок, вдыхал полной грудью сырость реки, наслаждался запахом бензина. Кое-где под ногами блестела рыбья чешуя. Остановился у самой кромки, слушал, как мелкие камни елозят в набегающих волнах.
Меж песчаных дюн возвышался ржавый остов катера. Я присел поодаль на огромный корень, очевидно вынесенный сюда весенним разливом. Вынул альбом, начал рисовать это заросшее лебедой брошенное судно.
«Когда-то оно бороздило реку, перевозило людей, грузы», – думал я и настолько был занят этюдом, что не сразу заметил девушку в синем купальнике. Она сидела под зонтом, всматривалась вдаль. Ступни ее ног были замысловато перекрещены и отбрасывали тень, похожую на хвост русалки… Карандаш в руке невольно задрожал – так из дремотной бесформенности родился новый образ.
К утру следующего дня лодочный мотор был установлен на старую лодку-плоскодонку. Папа облачился в комбинезон и бродни. Каким-то хитрым узлом привязал на короткой веревке лодку-долбленку – облас. Мы отчалили, неспешно поплыли на другую сторону Оби. Ровное пыхтение мотора смешивалось с туманом над спящей рекой.
Минут через двадцать в серебристой дымке показался берег. Сбиваясь с такта, мотор затарахтел медленнее, фыркнул и замер. Лодка уткнулась в песчаную отмель. Бросили якорь, перенесли в облас маленький невод – бредень. Еще метров сто до самой курьи волоком по мокрой траве протащили облас и спустили на воду. Ловко загребая веслом, папа отплыл и принялся выбирать с днища бредень так, чтобы грузила тонули с одной стороны, а берестяные поплавки ложились на воду с другой.
Я остался на суше удерживать свободный конец невода. Сквозь редкие облака веером пробивались ангельские лучи солнца, а в их сиянии роем вились свирепые слепни. Они кружили и жалили. Слезы наполнили глаза, но я радовался, что папа не видит моего горя.