– Это солдатские? – нерешительно спросил он.
– Да! – радостно закивали мама и старшая сестрёнка.
– В таких солдаты ходят?
– Точно, точно – в таких!
– Ух ты! – позволил себе восхититься малыш.
Довольные и успокоенные старшие ушли по своим делам. Андрюшка остался один на один со своим счастьем. И всё же сапоги отличаются от того, что он видел в кино. Они не блестят…
Паренёк сунул ноги в сапоги. Обувь оказалась неудобной: твёрдой и угловатой.
– О! Да я вовремя! – Открылась дверь, и вошёл отец. – Примеряем?
– Угу, – промычал в ответ Андрюшка.
– А я вот чего тебе принёс! – радостно сообщил старший и потряс какой-то тряпкой. – Портянки! Настоящие, как положено! Давай учиться наматывать.
– Чего? – выпучил глаза мальчишка.
– Без них сапоги носить нельзя – ноги собьёшь и намозолишь.
– Ну давай, – согласился малец.
Наматывать портянку он научился быстро. Хватило пяти повторений.
– Воином будешь! – хвалил довольный отец.
Но воину не давало покоя сомненье: сапоги-то не блестят!
– Не блестят, конечно, – согласился отец, – они же нечищеные! Вот! – протянул он сыну сапожную щётку и крем. – Натрёшь хорошенько – и заблестят как миленькие!
Андрюшка принялся за дело. Через полчаса он извёл почти весь крем! Жирные чёрные пятна смачно блестели на его щеках, руки просто сияли. Но не сапоги! Они так и не заблестели, не то что сиять!
«Может, дело в том, что надо на солнце?» – подумал мальчик и, лихо намотав портянки и натянув сапоги, кинулся на улицу. Выйдя из дома, он внимательно осмотрел обувь – не сияют! Так – чуть поблёскивают. Отбежал от дома – на самое солнце – и затаив дыхание глянул вниз. Нет! Не сияют! К тому же на сапоги уже села первая пыль, которая почти уничтожила все следы получасового труда.
«Это что же теперь каждые пять минут их чистить?!» – в отчаянии подумал мальчик. Горе разлилось рекой в душе пацана: «Как же это?! А говорят – настоящие, солдатские!»
Попечалившись минут десять, юный воин вспомнил, что есть ещё одно качество, коим должны обладать его сапоги. Они должны цокать, как в кино!
Андрюшка вскочил на ноги и сделал несколько шагов – ничего. Только глухой топот. Ну нет! Цокать-то они просто обязаны! Вон каблуки какие: высокие, твёрдые!
Прошёлся вдоль дома по деревянному тротуару – не цокают. Сошёл на землю – глухо. Вышел на каменистое покрытие двора – скрипит! Он не поверил своим ушам! Как такое может быть? Ведь в кино, он слышал, цокали! А тут… Мальчик кинулся искать ступеньки. Где? Куда бежать? Ах да! Каменные ступеньки есть в селе только в школе. Трёхэтажная, кирпичная и очень большая – она возвышалась метрах в двухстах.
Он побежал туда. Запыхался и устал. Запылил сапоги. Но это уже не имеет значения. Вот оно – крыльцо школы. С замиранием сердца поднялся по ступенькам – только глухой топот!
Спустился.
Взбежал по пяти ступенькам так, как это делал офицер в кино. И снова – нет. Он пробовал снова и снова, топал сильнее, наступал на каблук, потом только на носок! Ни-че-го!
Мальчик сел на крыльцо и зарыдал… Разочарование.
Изюминка фильма оказалась фальшивкой.
И пусть.
Много позже паренёк поймёт, что те сапоги, что были у него, – кирзовые – никогда бы не выглядели как хромовые офицерские в кино… И даже настоящие и сияющие хромовые сапоги офицера не будут так цокать по ступеням, как слышал он в фильме. Но где-то в глубине памяти всю жизнь эта сияющая и цокающая мечта не будет давать ему покоя. Он станет офицером. И его сапоги засияют ярче солнца!
Штора
Серёжка открыл глаза. На стене громко тикают часы, им вторят похожие – в соседней комнате. В остальном в квартире тихо. Он здесь один. И ничего страшного! Он же уже взрослый – шестилетка. Скоро в школу.
Взгляд скользнул по комнате. У кровати коробка с игрушками. Рядом постель старшей сестры – аккуратно заправлена. Нужно вставать.
Боязливо выбрался в прохладный колючий воздух. Натянул трико, носки и рубашку. Пошарив ногой в поисках тапочек у кровати, собрался с духом – умываться. Осторожно, стараясь не очень шуметь, шагает через всю квартиру. Пусто. Жутко. Вокруг словно шепчет кто: «Они здесь. Они могут слышать!» По углам шорохи, скрипы, будто дышит кто.
Скованно почистил зубы, смочил холодной водой мордаху, поелозил по ней полотенцем. Плечики неуютно вздрагивают. Спины колюче касается неизвестность. Неведомость. Она наступает сразу, как только ты отворачиваешься. Можно резко обернуться и посмотреть туда, где она шуршит. И её не будет там… Но она мгновенно возникнет у затылка. И за плечом. Это самое плохое.
Малыш спешит в кухню и скоренько сооружает себе завтрак. Благо чай ещё не остыл с того часа, как все ушли из дома, – греть не надо. Это ускоряет процесс. Осторожно, стараясь не звенеть ложкой, мешает сахар и торопливо жуёт бутерброд. Нужно спешить. Потому что всё это время оно находится там. И это пугает.
Нет, не здесь – не в кухне. Но от этого не легче. Оно, страшное, там, в других пустых комнатах. Да и бог бы с ним, пусть себе там будет. Серёжке туда и не хочется нисколько! Но ужаснее всего то, что оно может двинуться сюда! В любое мгновение! И от этого можно просто умереть. Потому что страшно! И он бы умер уже давно. Потому что выдержать такое напряжение маленькому человечку немыслимо! Если бы не штора!
Серёжка торопливо отодвигает кружку, осторожно сползает с табуретки и с проворством ящерицы юркает под тюль на окне в кухне. Замирает, прислушиваясь к тому, что творится за спиной в холодной и пустой квартире. Потом осторожно выдыхает: «Фу-у-у…»
Вокруг – тревожная тишина. Она так же, как и минуту назад, пытается колоть его холодными иглами в спину. Но теперь это не выйдет! Теперь он недосягаем для зла. Здесь – за шторой – ничто не может причинить ему вред. Никто! Потому что его тут не видно и не слышно, это волшебный занавес.
За стеклом яркий и прекрасный летний двор. Море зелени, цветы в клумбах. Пока ещё пустая детская песочница. Редкие прохожие спешат мимо. Подбодрить малыша, смотрящего в окно, некому. Да и интересна ли чужим людям его ушастая мордашка?
На время Серёжка отвлекается от своих тревог и с удовольствием разглядывает то, что снаружи. Однако интересного там мало, а время тянется предательски медленно.
Осторожно выглянув за тюль, мальчик сверлит взглядом часы. Так хочется подтолкнуть проклятый механизм! Ведь когда две стрелки сойдутся на цифре двенадцать, кончится пытка. Квартира вновь преобразится в его родной и любимый дом. Холодное и колючее нечто трусливо будет прятаться в ему одному ведомых потайных местах. А Серёжка будет весело скакать по квартире, радуясь игрушкам и удобному красивому дивану, телевизору и мягкому паласу на полу. Потому что придёт главный и самый сильный, тот, кто одним своим присутствием убивает страх, – отец.
Вместе они пойдут на обед в ближайшее кафе. И там будет так интересно! Не спеша и важно усядутся за стол папины коллеги: Александр Николаевич, Борис Андреевич и Иосиф… Отчества его Серёжка никак не мог выучить. «Дядя Иося», – шепчет он себе и ласково улыбается. Все будут смущать Серёжку важными приветствиями и шутками по поводу того, как он проголодался. А он, млея от счастья, будет улыбаться им – таким красивым, сильным и умным папиным друзьям.
А после, за обедом, мужчины заведут серьёзный разговор о важных делах. Они будут просить друг друга высказывать мнение о каких-то неведомых мальчику вещах. И Борис Андреевич важно и серьёзно будет обращаться к своим собеседникам присказкой: «И ты понимаешь, какое дело?!».
Как хочется походить на них! Да, конечно, он будет как папа. Но говорить он будет именно так: «Ты понимаешь, какое дело?!».
Серёжка улыбается своему маленькому предстоящему счастью. Он забыл о страшном. И даже не видит того, что происходит во дворе. Он ждёт.
А проклятые стрелки словно прилипли к циферблату. Показывают десять утра. Это значит, что мальчик будет стоять за шторой ещё два часа. А когда кончится обед и ничего не подозревающий отец ласково попрощается и снова уйдёт на работу – ещё вечность.
Это Серёжкина жизнь – за шторой.
Французы!
Пойдёмте, читатель, со мной.
Сейчас мы в 1715 году, во Франции. Точнее, в Бургундии, южнее Орлеана, стоим на правом берегу великой реки Луары в ожидании парома.
Цель нашего путешествия уже хорошо видна. Это замок Сюлли-сюр-Луар. Его высокие остроконечные башни больно вонзаются в серое пасмурное небо, царапая облака.
После недолгого ожидания мы всходим на паром вместе с несколькими крестьянами, везущими свой нехитрый скарб на двух телегах, запряжённых худыми деревенскими клячами, и медленно пересекаем Луару, которая достигает ширины более трёхсот метров.
Когда-то давно здесь был мост. Собственно, и первую вышку на месте будущего замка безвестный римский полководец приказал установить именно для контроля за переправой через большую реку. А в XII веке барон Сюлли возвёл на её месте первую башню будущего замка и начал собирать плату за проезд по мосту.
Небольшая пешая прогулка не станет нам в тягость, и вот серая громадина замка вырастает прямо перед нашими глазами, заслоняя собой великолепный бургундский пейзаж.
Сюлли окружён широким рвом, заполненным водами Санге, одного из притоков Луары, поэтому мы должны пересечь деревянный мост, прежде чем достигнем первых ворот замка.
Смелее входим, нам нужно спешить! Иначе мы рискуем опоздать к началу сцены, на которую я и приглашал вас взглянуть.
Справа возвышаются четыре огромные остроконечные башни старого замка. Левая часть крепости не такая воинственная, чуть ниже, и, хотя башни тут имеются, она более приспособлена для жилья, нежели для войны. Нам сюда. Быстро поднимаемся по крутой винтовой лестнице на второй этаж, придерживаем шаг – и вот вдоль галереи идёт он, тот, кто нам нужен, – Франсуа-Мари Аруэ[9]