В котельной всё в порядке.
Кочегар Толик деловито поглядывает на заслонки и режет сало.
– Чаю будешь? – недружелюбно предложил он.
– Нет, – улыбнулся в ответ Андрей. – Домой надо.
– А! Ну, с праздничком…
После жаркой кочегарки стужа быстро ущипнула за нос, за пальцы левой руки под худыми перчатками и стала пробираться под шубу.
«Сейчас бы сто грамм, – мечтательно поморщился Андрей. – Точно! – радостно захлопал заиндевевшими ресницами он. – Зайду к отцу, сделаю маленький крюк».
Он вспомнил, что мамы дома нет, она у родственников. А поскольку Новый год на носу, есть повод заглянуть, поздравить.
Андрей, его жена, отец и мать – учителя. Заработную плату не получали месяцев пять. В том-то и беда учительских династий в период первоначального накопления капитала, что друг другу они помочь не могут ничем. Ни родители детям. Ни дети родителям. Так и выживают. Чудом.
Вспомнилось, как бастовали два месяца.
Завуч уговаривала:
– Коллеги! Вы же педагоги. Это призвание. Из-за нас дети не сдадут экзамены. Подумайте, мы ломаем детские судьбы! Вот вы, Андрей Михайлович, сможете ли смотреть в глаза детям после всего этого?
Ей хорошо было говорить. У неё муж из этих, «новых русских».
– А мне своим детям в глаза смотреть стыдно. Потому что им есть нечего! – рявкнул тогда в сердцах в ответ Андрей.
И отец очень одобрительно на него смотрел потом несколько дней.
– О! Привет, – слабо обрадовался гостю хозяин. – Заходи, я как раз ужинать собрался. Да не снимай, – заметил он желание Андрея скинуть шубу, – у меня прохладно.
Андрей вошёл в комнату. Тихонько работает телевизор. Сытые и холёные артисты исправно отрабатывают новогоднюю программу. В квартире холодно. Он подошёл к термометру на стене – пять градусов!
Батя ходит в унтах и шубе на плечах. Как советский командир из военных фильмов в холодном блиндаже.
– Садись! – скомандовал он и поставил перед диваном табурет. Сходил в кухню и притащил сковороду с горячей тушёнкой, залитой яйцом, хлеб и две рюмки. Выудил откуда-то из-под дивана бутылку, налил.
– С праздником! – подмигнул он сыну.
– Угу, – отозвался тот, выпивая.
Кончался одна тысяча девятьсот девяносто восьмой год.
Сивилла
Зажмуриваюсь и медленно, с чувством мысленно говорю: «Новый год!» Осторожно приоткрываю глаза, и яркие искры мишуры, блестящих обёрток и ёлочных игрушек калейдоскопом рассыпаются вокруг. Да…
Прислушиваюсь к себе: секунду, две, четыре, и… ни-че-го. Блин, ну вот же – мандарины лежат – целый прилавок. А ни фига… Сказочное новогоднее настроение затерялось где-то в прошлом. В детстве. И возродить его не выходит.
Да – красиво. Да – блестит. Да – пахнет хвоей, цитрусовыми и шоколадом. Но… безмолвие.
Ай, да ладно! Здесь – в магазине – мне, собственно, только подарки купить: дешёвые и красивые – знакомым раздать. «Идёмте, – обращаюсь я к разочарованию, унынию и сарказму, незримо витающим рядом, – а не то старушенция вон та последние сладости заберёт».
Мой пакет с конфетами был уже почти полон, когда бабушка, что стояла рядом, вдруг охнула, схватилась за сердце и стала медленно сползать по витрине.
– Что? – Нехорошее предчувствие сжало грудь. – Вам плохо?
Старушка ответила блаженной улыбкой и покачала головой.
– Мне хорошо, – с трудом выдохнула она и села.
– Ой! Подождите! – Я бросился к ней, подхватывая за плечи и не давая совсем завалиться на пол. – На помощь! Человеку плохо! – Мой крик прозвучал глухо в шуме толпы.
Но, кажется, услышали. Кое-кто даже обернулся. Вынув телефон, быстро набрал номер и в ответ на вопрос оператора, пожалуй, излишне громко прокричал название магазина и адрес.
Бабушка тем временем затихла, улыбаясь и глядя прямо перед собой.
Прибежал толстый менеджер и предложил перенести несчастную в кабинет на диван.
– Ты с ней? – спросил он меня.
– Да! – самоотверженно ответил я, и мы бережно подняли лёгкое тельце бабули.
Уложили страдалицу на диванчик, и нам осталось только дождаться бригады скорой помощи.
Через минуту старушка пошевелилась.
– Что? Неудобно? – вскинулись мы.
Она покачала головой, давая понять, что всё в порядке. Мы успокоились, но бабушка вдруг что-то зашептала.
– А? – нагнулся к больной я.
– Пять тысяч восемьсот тридцать две, – сказала она чуть громче и опять счастливо заулыбалась.
– Угу, – согласился я, не зная, что тут сказать.
– Там было столько пылинок, – снова прошептала больная.
– Где пыль? – заинтересовался менеджер.
– В его горсти… – ответила старушка.
– Бредит, – участливо кивнул мне менеджер, и мы стыдливо отвели глаза.
Удивительно быстро приехала скорая помощь.
– Организм сильно изношен, – сказал доктор, закончив осмотр, – женщина стара. Нужно срочно в клинику. У неё документы есть?
Мы пожали плечами синхронно.
– Вас как зовут? – доктор обратился к бабушке. – Паспорт с собой?
– Сивилла… – прошептала старушка. – Я – Кумекая сивилла. – И торжествующе посмотрела вокруг, словно раскрыла страшную тайну.
– Паспорт есть, Сивилла… э… как вас по батюшке? – ещё раз спросил врач.
– Да. В сумке, – тихо отозвалась та.
Помощница врача быстро вынула из сумки документы и раскрыла паспорт.
– Ну зачем же вы лжёте, Анна Михайловна? Никакая вы не Сивилла! – с укором обратилась она к больной.
– Всё. Носилки! – скомандовал врач мне и менеджеру. Толстяк бросился исполнять, а я задержался.
– Эх вы… – грустно прошептала бабушка. – Я Кумекая сивилла. И мне не нужна ваша помощь. Срок мой вышел. А там было пять тысяч восемьсот тридцать две пылинки. Теперь я знаю…
И бабушка испустила дух.
А вечером, нарезая новогодние салаты, я рассказал о старушке жене.
– Как, ты говоришь, она назвалась? – спросила меня любимая.
– Сивилла какая-то… Кумекая, кажется, – вспомнил я с усилием.
Жена вытерла руки о передник и вышла из кухни.
– Иди сюда, дурачок! – позвала она меня несколько минут спустя. – Читай. – Ткнула пальчиком в ответ на запрос в интернете:
«…Кумекая сивилла отвергла любовь Аполлона, хотя он обещал ей невиданное долголетие: “Столько лет жизни, сколько пылинок в горсти пыли”. И всё же бог наделил её обещанными годами. Однако намеренно не дал ей вечной юности».
Фантазия взорвала мою бедную голову.
Я вышел на балкон. Новогодний морозец резво начал пощипывать уши, нос и пальцы рук. Но взволнованная душа металась в вихрях восторга, потому что я смотрел на маленький сибирский городок, в котором тихо и незаметно в образе маленькой старушки рядом со мной доживала свой бесконечный век одна из прекраснейших легенд человечества…
Год 1978-й
Солнце уже поднялось к зениту. Полуденный зной стоит на пороге, дышит жаром. Даже насекомые жужжат устало и лениво.
Мальчишки вышли за околицу. Далеко – метров на пятьдесят. Так, что дома родные стали уже отчуждённо зыбкими, с незнакомыми чертами, не виданными никогда раньше. Неуютно пятилеткам, страшновато. Привычная защищённость родных стен и деревенских заборов улетела с вольным ветерком, что весело хватает пацанов за вихры и стриженые макушки.
Они рассуждают.
– Там, – машет рукой вдоль полевой дороги рослый и белобрысый, – гороха завались! Целое поле.
– Где? – заинтересованно откликается маленький, сопливый, зато самый живой из ребят. – Пойдём? – предлагает, не раздумывая, он.
– Зачем? – равнодушно потягивается белобрысый.
– Горох трескать.
– Ага, – вступает в разговор третий, пухленький и явно близорукий, с характерным прищуром. – Объездчик поймает…
Притихли, продолжая шагать. Объездчик – дело серьёзное. Говорят, есть такой человек. Постоянно объезжает на коне поля, что раскинулись вокруг села, и следит, чтоб никто не крал колхозный урожай. А на случай воровства у него есть бич – страшное оружие, которым он может ударить, а потом сдаст в милицию. Что будет в милиции, пацаны не знают. Понимают только, что ничего хорошего. И, главное, родителям скажут…
– Да нет уже никого, – осматривается с надеждой сопливый.
– Ага! – многозначительно машет головой белобрысый, давая понять, что покой – мнимый.
– Да я тут сто раз ходил, – не отстаёт сопливый, – ни разу не видал никаких объездчиков. – Он обиженно шмыгает и утирает нос ладошкой.
– Может, просто поглядим? – спрашивает близорукий.
– Пошли! – весело откликается маленький, тыкая пальцем в бок белобрысого, и мальчишки устремляются вперёд. Туда, где много вкусного.
Гороховое поле действительно раскинулось до самого горизонта. И стручки уже почти налились. Пацаны жадно накинулись на лакомство, которого к тому же оказалось так много, что и мечтать не приходилось.
Весело лопаются стручки, на ладонь вынимаются молодые ярко-зелёные и сладкие горошины – и в рот. А следом уже готова следующая партия. А за ней – другая.
Процесс оказался таким увлекательным и вкусным, что объездчика мальчишки увидели, когда он был уже метрах в двадцати. Бежать смысла не было.
Всадник подъехал к ребятишкам неспешно. Остановил коня и строго оглядел расхитителей с огромной высоты.
Бич у него действительно был. Большой. Свисал от рукоятки в правой руке до самой земли.
Дети застыли в ужасе.
Яркие горошины высыпались из разжавшейся непроизвольно ладони сопливого на землю. Белобрысый почему-то встал смирно. А близорукий, смешно щурясь, задрожал губами. Всем было понятно, что сейчас жизнь их оборвётся.
– Вы откуда? – грозно спросил объездчик.
Мальчишки не нашлись что ответить.
– Оттуда? – ткнул рукой в сторону села всадник. И бич в его руке резко взметнулся, хищно извиваясь в воздухе ядовитой змеёй.
– Да! – выдохнул белобрысый.
– Горох едите? – ещё строже спросил объездчик.
– Да… – обречённо всхлипнул сопливый, и слёзы показались на его глазёнках.
– Вы только не рвите целыми кустами и не портите тут ничего, – назидательно пр