Холодный ветер сердито стукнул в окно, закрутился вихрем и тут же взвился вверх, чтобы там – на просторе – грубо погонять серые громады туч.
Скоро зима.
Вад. Пан
С 1998 г. – активный участник «РЖ» и прочих форумов (понятия «блогер» ещё не было).
С 2007 г. – автор на «Прозе. ру», публикации в журнале «Край городов».
2008 г. – первая версия повести, издание книги «Дети питерских улиц».
2010 г. – диплом конкурса «Белая скрижаль».
2011 г. – лауреат конкурса «Лито. ру», призовая публикация в журнале «Контрабанда».
2019 г. – вторая версия повести, издание книги «Дети гранитных улиц».
2020 г. – лауреат Московской литературной премии.
Стерва
Многие состояния души имеют свои логичные определения.
Стервозность не из их числа. Это проявление слишком неоднозначно, даже двойственно. Подобная двойственность знакома входящему в класс учителю, которому возвышенные гуманистические принципы так же близки, как приёмы дрессуры, и так же далеки, как идеи эпохи Просвещения, возносящие эго встречающих его чад в центр мироздания!
Двойственность – самое сложное, с чем приходится примирять сознание.
Покинувшей высокий начальственный кабинет женщине это было известно лучше многих. Лёгкой походкой миновала она приёмную. Своё сознание Марине приходилось примирять не только с этим!
– Сука! – сдавленным рокотом извергался избыток чувств за оставленной за спиной дверью. Эмоции хозяина кабинета резко контрастировали с образом ответственного работника. Впорхнувшая вслед за посетительницей секретарша остановилась перед руководителем как вкопанная, опешив, потеребила пальцами принесённые листы и предпочла ретироваться обратно. Ей ещё не доводилось видеть начальника в таком состоянии. Тот и сам уже не помнил, кто ещё может так раздражать, как собственная жена!
– Сволочь, змея!.. Точно змея! – продолжал бушевать он наедине с собой. – Ну за что мне такое?! В чём я так нагрешил?! – взмолился наконец мужчина, воздев руки к потолку.
– Это кто у Сивкова был? Я тут с распечатками бегала, прихожу, а он там сам не свой… – затараторила молодая секретарша в ухо сидящей рядом даме.
– Это его жена приходила! – фыркнула в ответ соседка. – Знаешь ведь, Цой погиб! Совещание собирали, они там, в Ленинграде, к похоронам готовятся… Тоже мне семейка! Муж в Москве, жена в Ленинграде…
– А жена-то здесь при чём?! – удивилась секретарша. – Говорили же, она в Питере литературу в старших классах преподаёт?!
– Ну, понимаешь… училка училкой, но, во-первых, она жена Сивкова… И в Питере – в комитете по законности и правопорядку… А организацию похорон Ленсовет спихнул на её комитет, так что и Цоя ей хоронить!
– М-да… не повезло бабе, – сочувственно протянула секретарша.
– Этой?! Эта кого хочешь похоронит!
– Меня ни для кого нет! – раздался в трансляторе знакомый голос начальника. Сивков откинулся в кресле, разминая отходящие от дрожи руки. «Да! Нервишки ни к чёрту! И как ей это удаётся?! Нет, давно с этим надо кончать! Бывают же и нормальные жёны…» – рассуждал он, доставая бутылку.
«А не боишься?! – всплыла в памяти сквозь коньячный янтарь наполненного бокала дерзкая усмешка Марины. – Я же змея… Сможешь жить со змеёй?! Я кусаюсь!» – так когда-то ответила юная кокетка на предложение мажора. Но Сивков ни черта не боялся. Он вообще не видел особой разницы в представительницах прекрасного пола. По его теории, с тем же успехом он мог встать у метро и делать предложение руки и сердца каждой встречной, до первой согласившейся… лишь бы угодить отцу, имевшему на него свои планы.
…Но угодить отцу с «первой встречной» было нереально. Его и отправили в «ленинградскую ссылку» потому, что отцу не нравилось московское окружение отпрыска. Возвращение на предначертанный путь Сивкова-младше-го пролегало лишь через подтверждение собственной серьёзности и состоятельности, и вступить на него он мог только под руку с достойной женой из приличной семьи…
И Марина для этого вполне подходила! Профессорская дочь, филолог, из семьи потомственных искусствоведов… Это должно было удовлетворить папашу. А сын в качестве бонуса получал ещё и миниатюрную очаровашку с чудной фигуркой и милой мордочкой – чего тут было думать?!
Марина приняла предложенную ей сделку. Только привычного Сивковым почтения к фамилии сталинского героя, легендарного координатора «рельсовой войны» от этой семейки ждать не стоило.
– Надо же было за кого-то выходить, – без обиняков пожимала плечами Марина на укоры мужа, «зачем она вообще согласилась на этот брак?!». Того раздражала не в меру активная общественная деятельность, развёрнутая супругой в Ленсовете.
– Нет, я многое могу понять, хочешь жить на помойке – чёрт с тобой, живи! Ползай по бомжатням, возись со своими сирыми да убогими… Я уже ко всему привык. Но объясни: что у тебя с этой поэтессой Татьяной Ёж?! Почему каждая собака с ехидной рожей лезет ко мне выяснять, правда ли, что моя жена – лесбиянка?!
– Мне ещё и сыну героя СМЕРШа объяснять, что «так надо»?! – издевалась супруга. – У папы спроси, что такое оперативная работа! Пойми, что профиль моей работы – это поэты, художники и прочие неформалы… А посмотри на меня… – Марина вытянулась, выпятив полуобнажённую грудь, соблазнительно приглаживая обтягивающее стройное тело облачение. – Неужели не ясно, где приходится бывать, с какими людьми общаться… и не то чтобы не совсем нормальными, а иногда просто чокнутыми!
…Там быть лесбиянкой безопасней!
Стремительно теряющая авторитет власть искала альтернативные способы контакта с населением. Одним из таких «продуктов перестройки» стал организованный в структурах Ленсовета комитет по охране законности, гласности и правопорядка, призванный в том числе обеспечить связь и контроль городских властей над бурно развивающимися «неформальными движениями». Жену Сивкова эта новая работа увлекала куда больше, чем убогая гламурная стезя советской номенклатурщицы.
– Нашла себя! – изливал душу несчастный муж перед случайным собутыльником. – Нет, ты скажи! У всех есть жёны… Все разные… кто-то тортики печёт, кто-то крестиком вышивает или цветочки выращивает! Но ты когда-нибудь слышал, чтоб бомжи и наркоманы были чьим-то хобби?! А ведь она ему предана не только всей душой, но и телом! – орал Сивков, вломив кулаком по столу.
Открытие, что все люди разные, как и неведомое прежде чувство ревности, было не единственным, чем обогатила Марина внутренний мир бывшего мажора. Со своей стороны она считала, что сделала всё возможное для создания нормальной семьи: она родила ему дочь, как могла пыталась обустроить быт и достаточно долго жила надеждой, что не всё безнадёжно…
Но, видимо, природа создала их из слишком разных тканей Вселенной.
Однако о разводе не могло быть и речи. Это похоронило бы карьеру Сивкова-младшего!
Папа принял поумневшего «блудного сына», и тому предстояло ступить на предначертанную карьерную лестницу с поста в управлении фельдъегерской службы. С мечтами о будущей стезе дипломата Сивков уехал в Москву, один. Жить со змеёй оказалось ему не по силам.
Марина горевала не сильно. В её жизни муж занимал уже не так много места. Только Богу известно, как ей удавалось совмещать роль матери, преподавание литературы в школе и свою нестандартную деятельность в Ленсовете. Впрочем, Марина никогда не занималась тем, что ей не нравится. В конце концов, жена Сивкова могла себе это позволить.
А если тот и надеялся позабыть о своей семейной жизни как о страшном сне, то явно недооценил свою профессорскую семейку!
Сначала родители Марины отбыли в США на постоянное место жительства, а затем туда же отправилась и его подросшая дочь!
…Мечты о дипломатической карьере растаяли как предрассветный сон. Сивкову-старшему не без труда удалось пристроить отпрыска руководителем одного из смежных отделов управления МВД…
И теперь в этом самом кабинете тот перебирал в памяти свою поруганную жизнь, созерцая опустевшую бутылку столь же пустым взглядом, после чего вновь потянулся к кнопке селектора:
– Маша, узнай, улетела ли в Ленинград Сивкова Марина Анатольевна. – Отчего-то ему было важно убедиться, что её больше нет в городе.
Петляющее по дворам такси доставило Марину домой уже глубокой ночью.
– Привет! – устало улыбалась она в узком пространстве коридорчика. – Привет, Ёжик! Привет, Талмуд!
– Ну как Москва?! Стоит?
– А куда она денется?
– Как съездила?
– Да никак…
В пятикомнатной профессорской хрущёвке Марину встречали вечно взлохмаченная Татьяна, за что и называлась Ёж, да дремавший в кресле кучерявый юнец в буржуйской жилетке с часовой цепочкой на пузе.
– Благоверного видела, – делилась с порога Марина, стягивая сапоги, – заскочила напомнить, что он отец!
– Ну и как он это пережил? – заинтересованно промычала Татьяна.
– Ничего, переживёт! Ну что я могу поделать?! Ну не хочет его дочь жить в Америке! Ну не нравятся ей их картонные дома и поролоновые улицы… Я, что ли, этому рада?! Я, что ли, не хочу, чтоб они там спокойно жили, растили внука в нормальной стране… Сколько мы во всё это вбухали! А куда им теперь возвращаться?! Где жить?! Здесь?! – Марина обвела рукой свою пятикомнатную профессорскую квартирку, доверху забитую наследием нескольких поколений искусствоведов. – Здесь негде! Он отец, он пусть и думает!
– Я сегодня в «Сайгоне» сказал, что у Шкрабы дочь с внуком возвращаются… Ты бы видела их рожи! – подал голос с кресла Талмуд. – «… А что, у Шкрабы есть внук?!»
– Бабушке уже за сорок, мальчик! – зашипела на него Марина. – А ты, если ещё раз про внука где-то ляпнешь… Я тебя лично в этом кресле и придушу!
Татьяна лишь усмехнулась:
– Да! Внешность у неё от Бога!
Но и одевалась та провокационно.
– Вы же в школе работаете! – попытались там как-то образумить Марину. – Марина Анатольевна! Вы хотя бы лифчик наденьте, даже дети видят, что у вас там ничего нет…