– И кто тут старая больная собака?
Из-за угла появилась высокая брюнетка в длинном пальто из тонкого меха. Красный пакет TATI с измочаленными от веса трёх бутылок ручками она держала в руках.
– С наступающим! – Макарыч выпрыгнул из сугроба и протянул руку за пакетом. Покосился на высокие чёрные сапоги. Симпатичная!
Лиза не отдала пакет, лишь бутылки звякнули, и, не дожидаясь ответа, спросила:
– Юных девушек совращаете, Лев Макарович? Ральфи в будке?
– Нет, в доме. Лиза? – Макарыч растерялся и рукой показал, куда идти.
– Лиза, Лиза!
– А откуда?.. – подавился вопросом Макарыч и поспешил за ней.
Лиза вошла в дом, прыгая на одной ноге, разулась и босиком прошла к камину. Осмотрела стол, где высилась стопка консервов, некоторые без этикеток, хлеб и сетка мандаринов. Лиза выставила бутылки из пакета на стол, взглянула на Ральфи. Спаниель оживился, вскочил и подбежал к Лизе ластиться. Узнал.
– Кашляешь, Ральфи, простудил тебя наш академик?
Она сбросила шубу на топчан и оказалась в джинсах и простом свитере с высоким горлом. Чёрные волосы тронула седина на висках, а в уголках глаз лучились морщинки.
– А откуда вы меня знаете? – спросил Макарыч.
Передёрнув плечами, он выскользнул из тяжёлого тулупа, поднял его и положил на стул.
– Я защищалась весной девяносто второго. Вы должны были утвердить мою диссертацию, – с горечью произнесла Лиза и села в кресло Макарыча.
– Утвердил?
– Нет!
Лицо бывшего учёного посерело. Лиза очистила мандарин, к запаху дров добавился аромат цитрусовых. Она сунула половинку мандарина в рот целиком, вторую оставила на столе.
– Так вот вы теперь где. Промышляете сторожем? А девиц охмуряете по старой памяти? Вы дышите, дышите, Лев Макарович, – разрешила Лиза.
Она вытерла пальцы единственной на столе бумажной салфеткой и сложила руки на груди.
– А с портвейном вы развели меня, как лохушку?
Макарыч кивнул.
– А я всё ехала и думала: как собаке может помочь портвейн? Печёнка не отвалится?
– Н-не-е-е, – академик затряс головой.
– Выглядите вы ничего. Много времени на свежем воздухе?
Макарыч кивнул.
– Ладно. Я пошла. Мне ещё нужно вернуться до темноты.
Лиза осмотрела убранство комнаты: книги, сваленные грудой на топчан, книги, собранные столбиками на ступенях лестницы, ведущей на заколоченный второй этаж, выключенный телевизор и горящий камин. Её взгляд остановился на тёмной югославской стенке, где корешок к корешку багровели диссертационные папки.
– А я у Герасимовых работаю и гадаю, тот Лев Макарович или не тот? Теперь убедилась. Тот! Подлинный. Не бросаете, значит?
– Не бросаю.
– А ёлки у вас нет, – сменила тему Лиза.
– Во дворе. Я сейчас огонёчки для вас включу!
– Не надо.
Входная дверь хлопнула. Ольга в слезах вбежала в комнату:
– Вы всё испортили! Он ушёл. Вы… Вы… Я… Он не захотел слушать.
– Он? Кто? – невозмутимо спросила Лиза.
– Никита.
– Если любит – вернётся. А если бросил тебя, милочка, из-за дурацкого поцелуя, ну, значит, ду-ра-чок, – последнее слово Лиза произнесла по слогам и наклонилась застегнуть сапоги.
Макарыч посмотрел на её гибкую сильную спину.
– Лиза, а вы… Как вас по батюшке?.. – Макарыч схватил тулуп, он не хотел оставаться с Ольгой наедине.
Протянул Лизе шубу. Невесомая, ощипанная, скорее пальто. «Не чета моему армейскому тулупу», – решил Макарыч.
– Не надо по батюшке, – нахмурилась Лиза, надела шапку и поискала взглядом зеркало. Зеркала не было. – Конечно, мне было горько встретить вас так, здесь, таким…
Она скривилась:
– Ну, да я сама… невысоко взлетела.
Она махнула рукой и вышла на улицу.
– Оставайтесь, Оленька, чтоб нам Новый год не бобылями встречать, – осмелился предложить Макарыч.
– А если Никита одумается и вернётся?
Макарыч пожал плечами.
– Я сейчас салаты принесу, – шмыгнула носом Ольга, – и курник скоро поспеет.
Она сунула ноги в валенки, схватила пуховик, такой же, как у Никиты, только белый, и ушла. Макарыч тоскливым взглядом осмотрел стол с портвейном, хлебом и консервами, доел оставленную Лизой половину мандарина, подбросил дров в камин и позвал Ральфи гулять.
Пёс выбежал за забор по своим собачьим делам, а бывший учёный тем же тоскливым взором уставился в низкое небо. Снег стал реже. Смеркалось. В свете фонарей на путях он разглядел женскую фигуру. Лиза шла по железнодорожным путям в сторону Москвы, но, пройдя метров двести от станции, села прямо на рельсы. И шубу не пожалела! Макарыч впустил Ральфи в дом и полез через сугробы. Проваливаясь по колено, набирая в валенки снег, он спешил к Лизе. Дорога далась ему непросто, но Макарыч не мёрз.
– Подвиньтесь! – потребовал он.
– Угу, – Лиза подвинулась.
Макарыч сел и по очереди вытряхнул снег из валенок. Носки он штопал сам, потому ничего не стеснялся.
– Цистит выращиваете? – спросил он женщину.
– Не-а. Простатит. Ладно, пошли. Замёрзнете, – Лиза встала и потопала сапогами. – Электричек в Москву сегодня уже не будет. Пока пути не расчистят.
Она легко запрыгнула на рельс, но чуть не упала, и Макарыч подал ей руку. Лиза вцепилась в широкую ладонь академика, и он повел её в сторону дома. Она балансировала по рельсу, он шагал по шпалам.
– Жена умерла два года назад, – сказал вдруг Макарыч. – Как Союз развалился, она начала пить. Цирроз, рак. Я был с ней до конца. НИИ сократили, и меня выгнали первым. Колька Герасимов – мой ученик. Тоже недоучившийся. Приютил вот. А вы?
– Как всё рухнуло, челночили с девчонками. Турция, Польша. Попалась на контрабанде, чуть не села, но денег лишилась. Теперь вот уборщица.
– Муж есть?
– Развелась.
– Идёмте в дом. Ольга обещала к моим шпротам салаты.
По следам Макарыча они вернулись к даче, по-прежнему держась за руки. Через окошко увидели, что Ольга расправляет на столе белую скатерть. Обошли дом и остановились у двери. Лиза руку не убирала. Снег прекратился, а мороз усилился. У забора, там, где снег заметал вычищенную дорожку, что-то темнело. «Мешок Никиты», – узнал Макарыч.
– А Никита остался на станции? Видели его? – спросил Лизу.
– Не знаю. Пассажиров на Москву всего четверо было. Кроме него ещё мать с дочкой.
«С другого конца посёлка, наверное», – вспомнил Макарыч и открыл дверь.
– Вы заходите, я сейчас!
Сам он направился за мешком. Принёс в дом. Девушки накрывали на стол. Молдавская люстра восемьдесят шестого года, которой Макарыч украсил дачу Герасимовых, сияла семью рожками. Камин весело трещал. Ральфи внимательно рассматривал склонившихся над столом чужих женщин. Не лаял. Пахло майонезом. Макарыч заглянул в мешок. Под аккуратно свёрнутыми костюмами Снегурочки и Деда Мороза лежали пёстро раскрашенные подарочные коробки с конфетами.
– Мы подрабатываем на развозе подарков. Дети и корпоративы, – объяснила Ольга.
– Нормально! – похвалил Макарыч. – А борода как настоящая!
Он вытащил накладную бороду.
– Никита говорил, из настоящего женского волоса, – сказала Ольга.
Макарыч сунул бороду в мешок.
– А подарки не испортятся?
– Там конфеты. Соя одна.
– Давайте старый год пока проводим. Лев Макарович! – Лиза протянула ему бутылку портвейна.
– Узбекский, – тот изучил этикетку, – «Три семёрки». Давненько такого не пробовал.
– А это что за консервы? Мясо? – спросила Лиза.
– Да ну! Откуда? – вскинулся Макарыч. – Немецкий консервированный хлеб. Гуманитарная помощь бундесвера. Хозяева его с девяносто первого доесть не могут. Вот мне и подбросили.
Он открыл дверцу стенки и нащупал за папками с диссертациями три разнокалиберных бокала. Осмотрел на свет. Вроде чистые. Но разлить портвейн не успел. За окном прошумел поезд. Поравнялся с домом и остановился. Тепловоз чихнул и лязгнул сцепками.
– Ой! – воскликнула Лиза. – У меня появилась перспектива!
Она накинула шубу и, не застёгиваясь, бросилась на улицу. Ольга выглянула в окно, а Макарыч неспешно оделся и пошёл следом за бывшей аспиранткой. Снова лезть в сугробы не хотелось. Остановился у забора. Пассажирский поезд насчитывал всего четыре вагона – все плацкартные. В окошках мелькали лица, в основном детские. Пассажиры рассматривали тонувший во тьме близкой ночи дачный посёлок.
Лиза вернулась расстроенная.
– Что-то случилось?
– А! – точь-в-точь как Макарыч, она махнула рукой.
– Вас не берут?
– Будут ждать, пока расчистят пути. Там полный поезд русских беженцев из Средней Азии.
– А чего вы хотите? Самые дешёвые билеты – в новогоднюю ночь! Кто ещё их купит? – догадался Макарыч.
Они вошли в дом, и тут взгляд Макарыча упал на мешок Никиты:
– Постойте, Лиза!
– Вы хотите?..
– Ага!
Он сменил тулуп на шубу Деда Мороза. Тощая, ну да не замёрзнет. Прицепил бороду, подёргал. Сидела крепко.
– Лев Макарович! Вы как настоящий! – воскликнула Лиза. – А Снегурочка?
– Не, – затрясла головой Ольга. – Я пас!
– Давайте я! – Лиза извлекла из мешка костюм Снегурочки и расправила на себе. – Ой!
Ольга покраснела и отвернулась. Макарыч зажал себе нос рукой, чтобы не засмеяться, а когда приступ хохота прошёл, сказал:
– А Никита – затейник!
Костюм Снегурочки оказался из секс-шопа.
– Пожалуй, я в нём замёрзну, – решила Лиза.
– Никита подарков не хватится? Не жалко? – спросил Макарыч у Ольги.
– На хорошее дело не жалко. Ещё купим. – Ольга смутилась и заинтересовалась собственным маникюром.
Макарыч закинул за спину мешок и направился на улицу. Лиза и Ольга прильнули к окну. Он пошёл по прежней тропке к поезду, к первому вагону, где у открытой двери курила проводница. Она увидела Деда Мороза и опустила ступеньку:
– Уверен, дед?
Лев Макарыч не ответил и полез в тамбур. В нос ему ударил запах пота, несвежих носков и плохого табака. Пассажиры, семьи с детьми мал мала меньше, выглядывали в проход. На лицах деток застыл восторг, а у взрослых – страх. Дед Мороз? Подарки? А чем платить? Он чуть ли не слышал их мысли. Тощий мужик в майке-алкоголичке вскочил, уступая боковое сиденье Макарычу, и тот громогласно возвестил: