Я тише трав, я бывший ветер,
Мне больше их не колыхать.
Сам как трава живу на свете,
Сумел ей стать годам под стать.
Когда-то вместе с облаками
Гулял у солнца на виду,
Но успокоился с годами
И молодого ветра жду.
Пускай придет, порывист, чуден,
Напомнит молодость мою,
Он запоет, ударив в бубен,
И я тихонько подпою.
Сухие ветви – юбочка для пальмы
Сухие ветви – юбочка для пальмы,
Зеленые – и руки, и вихры.
Я не приметил их бы, не отчаль мы
Из края, где везде вокруг боры
И рощи, ивы плачут над рекою,
Сюда, где солнце слепит, как пожар.
Здесь потихоньку привыкаю к зною,
Природы южной принимая дар.
Штрихи детства
Бумажные кораблики
С печальною судьбой.
Мы – капитаны-зяблики
В стихии дождевой.
Босые, дружим с лужами,
Газеты – паруса,
Вчерашние, ненужные,
Но с верой в чудеса.
Их отправляли в плаванье
По быстрым по ручьям,
Но руки – наши гавани –
Привет шлют всем морям.
О, эти игры детские,
Приметы простоты!
Как сохранить естественность,
Природу чистоты
В сумбуре вящей взрослости,
Премудростей житья,
И пошлости, и косности,
Что губят твое «я»?
Пускай не мореходами
Известных всем имен,
Мы плыли лужеходами
Без флагов, без знамен.
Кораблики бумажные
То там, то тут снуют,
А моряки отважные
Фарватер берегут.
До самого до вечера,
Пока журчит вода,
Плывут они доверчиво,
Считают – навсегда.
Кораблики раздавлены.
Не ветром, так водой.
И капитаны-зяблики
Отправились домой.
Не будет много сказано
О странствиях лихих.
То свято, что не названо,
Такой вот детства штрих.
«Приветствую тех, кто в дождливый день берет с собой очки от солнца…»
Приветствую тех, кто в дождливый день берет с собой очки от солнца.
Как равно и тех, которые, когда светит солнце, выходят на улицу с зонтом.
И хотя, казалось бы, вы на разных полюсах, спорить не о чем.
Живите так, как вам хочется. Не задевая других.
Мы в детстве
Мы в детстве, это ведь не странно,
Смесь попугая с обезьяной,
Слова чужие повторяем,
Чужою мимикой играем,
И до горячей до слезы
Мы бытия твердим азы.
Потом в нас шустрый петушок
Попробует свой голосок,
Прерывистый и с хрипотцой,
Но все же голосок-то свой.
И за ступенькою ступень
Изучим нужное и хрень.
И, словно зерен полный колос,
Свой взгляд мы обретем и голос.
Хотелось бы, чтоб без обмана, –
Не глас козла и взгляд барана.
Великих мысли, что нетленны
Александру Айзенштадту
Великих мысли, что нетленны,
Казалось, освещают путь.
Но люди слабы, вздорны, бренны,
Зубрят их, не вникая в суть.
И ни заветы, ни советы
Не помогают осветить
Путь в будущее. Мало света.
Как жили, так и будем жить.
Богом бабочка забытая
Богом бабочка забытая
Бьется в белое стекло.
Дверь в палату приоткрытая…
Время жизни истекло.
На ходу качалка шаткая,
В капельнице спит раствор,
Простыня крахмально-гладкая,
И потушен монитор.
Впереди замена быстрая:
Не упомнишь, кто сосед.
Комната стерильно-чистая,
На стекле пыльцовый след…
На озере
Вот камыша, что с ветром кореш,
Шуршащий шорох,
Переходящий в легкий шелест.
И сполохи лучей в прозрачной глади,
Что отражаются от водяного зеркала,
Не греют воду, только ее гладят,
Переливаются и озорно посверкивают.
До рыб почти не достают, идущих в нерест.
Кувшинки – перевернутые купола –
Плывут, с небесным курсом сверясь,
И цапля клюв свой мирно ладит
К охоте. Время настает.
Не для забавы, пропитанья ради.
Будь осторожен, водяной народ.
Бедовая юность
Бедовая юность, до разрыва аорты,
Ты не знаешь, куда же тебя понесет,
Любишь кошек, собак, лошадиные морды
Так целуешь, как будто их это спасет.
И в лесах, на озерах в палаточном рае
Ощущаешь себя настоящим собой,
В них живешь, как хотелось бы, не привирая,
Не ловча, не пытаясь смириться с судьбой.
Кто-то там расписал твою жизнь до остатка,
Кто-то знает, кем станешь, где место твое.
Непонятно ему: ты не ищешь достатка,
Что известно про душу, где птица поет?
Нас пытались засунуть в анкетные графы,
Но к природе и в книги сбегали стремглав.
Лишь по виду покорны, рожденьем не графы,
Но и все ж настоящие принцы дубрав.
Преуспели не все в этом жизненном дерби,
Но пытались, стремились, живем только раз!
Хулиганы, туристы и книжные черви,
Улыбаюсь всегда, вспоминая о вас.
Гром гремел
Гром гремел и с гулким звуком
В глубине небесной гас,
Солнце сморщенным урюком
В облака сбежало враз.
Только гром порой обманщик –
Нет ни молний, ни дождя,
И отложишь зонтик, плащик,
Про грозу стишок твердя.
Начало мая
Мы вспоминаем павших, что прекрасно,
Но забываем о живых.
О выживших, не менее причастных
К победам. Вспомним их,
Плативших дань здоровьем, кровью,
Пустивших молодость в распыл.
Они простят вину сыновью:
Тот вроде помнил, но забыл…
Но все равно обида гложет,
И он забыть, забыть не может
Про каждый распроклятый год –
Осколком вспоротый живот,
Мозг друга на своем лице,
Гниющих запах ног – гангрена,
О замполите-подлеце –
Ну, в общем, все обыкновенно,
Что происходит на войне.
…Ты дожил? Радуйся весне.
Тяжел в медалях старый китель…
Не мертвые, живые, нас простите.
Покапал дождик и прошел
Покапал дождик и прошел,
А ты с зонтом, как с парашютом.
С небес спускаешься шутом,
Землю и небо перепутав.
По лужам – как по облакам,
Что тоже превратятся в лужи.
И если нужен дождь стихам,
Поэту точно зонтик нужен.
Разные пчелы
Ты пчела, и я пчела,
У нас разные дела.
Есть различье между нами:
Я всегда тружусь ночами
Среди заливных лугов,
Где нектар ночных цветов
Собираю, солнца нет,
Их ласкает лунный свет.
В эти тихие часы
Нет пока на них росы.
Жаром солнца не придавлен,
Чист нектар и не разбавлен.
…Говорю тебе раз в сотый,
Мы с тобою – в разных сотах.
Ты живешь без недосыпа,
И твой мед – сплошная липа.
Да, не был я на той войне
Да, не был я на той войне,
Родился в год послевоенный,
Но все равно живет во мне,
Проникла с кровью прямо в вены.
И в наши детские бои
Она проникла слишком явно:
«Чужие» есть, и есть «свои»,
И не была игра забавной.
И ненависть, и гной, и пот,
И пули свист, вой бомб, разрывы…
Она всегда во мне живет,
Война, а с ней ее нарывы.
Стихи перекипали, не родившись
…они перекипают во мне, не родившись, потому что я не в силах делать две вещи зараз: воевать и писать.
Эммануил Казакевич
Стихи перекипали, не родившись,
И не являли миру образ свой.
Поспать часок бы, с головой укрывшись,
Потом опять заняться бы войной.
Но и во сне бурлят десятки строчек,
Сон краток, но еще короче стих.
И ничего не вспомнить, кроме точек,
В окопе. Среди точек огневых.
Уже дороги не тележны
Уже дороги не тележны,
И от авто рябит в глазах,
Но дали есть еще безбрежны
И тропки тайные в лесах.
Когда уйдешь, рюкзак за плечи
И мысль, как кепку, набекрень,
О вечном да о человечьем,
А о насущном думать лень.
Посижу под цветущей я грушею
Посижу под цветущей я грушею
В тишине, никуда не спеша,
И к незлобному сердцу прислушаюсь,
Убеждаясь, что жизнь хороша.
Все бегом и бегом, и, умаявшись,
Вдалеке от земной красоты,
Впопыхах, второпях ты листаешь жизнь,
А страницы ее все ж пусты.
Все поступки, желания мелочны,
Так обыденна их круговерть,
Да кому интересны те перечни?
Спишет главный бухгалтер все – смерть.
Ты лови золотые мгновения