От друзей в поэтическом цехе
От друзей в поэтическом цехе
Мне не надо поддержки иной:
Клятв в любви, заверений в успехе –
Просто молча кивни головой.
Я тогда зашагаю упруго
И на многое буду готов.
Иногда ведь молчание друга
Стоит тысяч похвал от врагов.
Я и сам не горазд на презенты
(Шубу шить из фальшивых песцов),
Жестом можно расставить акценты –
Понимаем друг друга без слов.
Просто радостней сердце забьется,
Коли ясно: в десятку попал.
Если друг, промолчав, улыбнется,
Он улыбкой своей все сказал.
В окрестностях Иерусалима
В окрестностях Иерусалима
луна, как белый ослик, бродит,
с друзьями-звездами заводит
свой бесконечный светлый спор:
кто для Земли заветней светит,
чтоб путь ее был чист и светел,
печали чтоб бежали мимо
и миновал людей раздор.
В окрестностях Иерусалима,
хоть раньше здесь ты был иль не был,
поймешь, что сердце ближе к небу,
а истина всего лишь в том,
что, как бы путь твой ни был труден,
ты верь, что люди это – Люди
и власть добра неоспорима,
а счастье сыщет, где твой дом.
В окрестностях Иерусалима…
В окрестностях Иерусалима…
В окрестностях Иерусалима…
В свой бывший дом когда вернусь…
В свой бывший дом когда вернусь я строчкою одной,
Мальчишка, что меня не знал, поймет: «Да, он родной!»
Он повторит ее не раз, смакуя каждый слог,
Он совершит, что я не смел, что сделать я не смог.
И если я своей строкой ему помог хоть раз,
То от забвенья я себя его устами спас.
Спор
В месте, где израильские горы
(Называют эти так холмы),
Собрались не то чтоб ладить споры,
Чтобы выпить, ну, как вы и мы,
Несколько не очень уж носатых,
Но с чертами крупными лица,
Пару лысых, пару волосатых
Истинно еврейских мудреца.
Снедь возле бутылок разложили,
Выпили, потом еще разок
И неспешно так заговорили,
Не сойдясь во мненьях, где же Бог.
Уверял один: «Везде и всюду.
Он – природа, в каждом он из нас».
А другой сказал: «Не верю в чудо.
Человек важней всего сейчас».
Третий, взглядом чистым меря гору,
Объяснял товарищам своим:
«Лучше поучите, други, Тору
И поймете, кто есть Элогим».
А четвертый наливал и слушал,
Не впервой ему был этот спор.
Кто в нем прав, чьи аргументы лучше?
Но и он ввязался в разговор:
«Что хочу сказать, мои вы братцы,
Будет очень короток мой сказ:
До большого Бога не добраться,
А вот сын его – один из нас.
Ясно, что не тот, кого распяли.
Дух его пронесся сквозь века,
Возрождаясь каждый раз в астрале
И вселяясь в ЧЕЛО-ВЕ-ЕКА!
Дух бунтарский, дух добра, и света,
И смиренья, к ближнему любви.
Ищите вы верного ответа –
Всяк ответ замешан на крови».
Каждый был из спорящих солдатом,
Знал, какого цвета кровь из ран.
Будут мудрецы всегда распяты
Под ликующие крики прихожан.
Но они, давая мыслям волю,
Жизнь свою не делали пустой,
Со страной, и с радостью, и болью
Были вместе связкою одной.
…Продолжались долго эти споры,
Градусы крепили правоту.
Все же дело не дошло до ссоры,
Закрепляя спора чистоту.
Все закончилось с последней стопкой,
И, не доказав друг другу ничего,
Разошлись по каменистым тропкам
Четверо из сыновей его.
Пустынный виноград
Пустынный виноград…
Я гроздь его сорвал
В оазисе – еврейском поселенье.
Живущим здесь сердцам веленье:
«Вас Бог сюда послал,
И нет пути назад!»
У каждого здесь сад,
Он сам его сажал.
Ты понимаешь, слыша птичье пенье
Под негустой неброской сенью,
Нашел он, что искал,
И нет пути назад.
Нет, пули не страшат
Тех, кто лозу растил
Среди белесых и сухих каменьев.
Их жизнь – не оставлять творенья,
Не ослабляя сил,
И нет пути назад.
Тем этот мир богат,
Что виноградный сок,
Его творцы – одной цепочки звенья,
И может, в том для нас спасенье:
Послал людей тех Бог,
И нет пути назад.
Мы добровольно в кандалах
Мы на невидимых галерах,
Мы к ним прикованы давно.
Бывало, пили мы без меры
Из чаш игристое вино.
Но в рабство взяло нас призванье.
Мы добровольно в кандалах.
Теперь рабы – вот наше званье.
Гребем на совесть, не за страх.
И в нашем рабстве добровольном
Присутствует нюанс один:
Ты, без сомнения, невольник,
Но в то же время господин.
Ты раб и капитан галеры,
А ход ее то тих, то быстр.
Усталости здесь нету веры.
Ты сам в себя вонзаешь хлыст!
И пусть на ней не тридцать весел,
Мое весло – мое стило –
Скользит по листикам белесым.
Следит, чтоб нас не унесло.
Коварно ты, стишачье море.
Тебя попробуй одолей.
Как трудно, с гениями споря,
Держаться лоции своей!
Они ведь тоже на галерах
Пластались, жизни не щадя.
Дано ли нам в такие сферы
Попасть? Поймешь, лишь восходя
К тем незапятнанным высотам,
Что без подсветки маяки.
Ты знаешь, непроста работа.
И будни будут нелегки.
Достигни их. Побольше веры.
Желанья, помыслы чисты.
Твои незримые галеры
Войдут в заветные порты.
Глазами ребенка
Мы приехали в Израиль – море, солнце, красота,
На базарах, в магазинах здесь такая вкуснота.
Фрукты сами во рту тают, овощей хоть пруд пруди,
И хозяйки выбирают – слева, справа, посреди.
И что важно: овощ тот же, ну а вкус совсем другой.
Взять хотя бы лук обычный – ну и сладкий он какой!
Да, конечно, все иначе, только мама что-то вдруг…
– Мама, почему ты плачешь? Здесь такой ведь сладкий лук.
Я в той стране, где снег как чудо
Я в той стране, где снег как чудо,
Где каждый камень осиян,
Живу, но все же не забуду:
Сугробов белые верблюды,
Зимы извечный караван.
Ни там, ни здесь нет превосходства
Ни в старине, ни в новизне.
Различье есть, но есть и сходство,
Оно – не кровь, не первородство –
Те чувства, что живут во мне.
Вы, поэты божьей милостью
Вы, поэты Божьей милостью,
На мосту, что без перил,
Строчки шьете в мегаполисах
С разрешенья высших сил.
Шаткий этот мост качается
Между зыбким «от» и «до».
Нету страхового полиса,
Вас от жизни ждет УДО.
Оглянитесь, взгляд попристальней:
Город, дом, привычный быт –
Нету их. Лишь степь раздольная,
Волчий глаз во тьме горит.
Ваших строчек швы неровные
Не прижились в городах.
Крепостным вы дайте вольную,
Или в степь уйдут в бега.
Ведь стихи – они что мячик:
Теннисный покинув корт,
В жизни здешней бесполезные,
Потому балласт за борт!
Города бурлят, тусуются,
У людей здесь жизнь проста,
И не зрит их взгляд болезненный
Ни степи и ни моста.
Ну, смелей, с мосточка узкого
Сходу головой вперед.
По обычаю по русскому,
Час настал. Степь отпоет.
Выкормив, выпусти птицу стиха
Выкормив, выпусти птицу стиха,
Пусть налетается вволю.
Знать не дано: соловья, петуха
Пустишь гулять по раздолью.
Выпустил – власти твоей над ним нет.
Коль по душе будет людям,
Строчки запомнят. А что же поэт?
Ладно, о грустном не будем.
С ними связь…
Какие имена! Кручёных, Хлебников.
Стихов непонятых геном.
Привет, поэты-бессребреники,
Умельцы сложного в простом.
Немало ваших вольных опытов
Исчезло в море бытия.
Ваш ритм стихов наполнен топотом
Пегаса, странного коня.
Лабораторны ваши опусы,
И большинство сдано в архив.
В статьях о вас все больше пропуски,
Другая жизнь, другой мотив.
Рождается в ночах бессонных
Стихов совсем другая вязь.
Незримы Хлебников, Кручёных,
Но в подсознанье – с ними связь.
Поэты делают зарядку
Поэты делают зарядку,
Макают в чай сухарь из слов
И пьют его потом вприглядку,
Лишь растворив их до основ.
И, получив такое пойло,
Поняв, что вот уже пора,
Пегаса позовут из стойла,