Мне понравилась третья. Пишет скромно, мало. Не хвастается, не ищет принца на белом коне, то бишь миллионера на белой яхте в Испании. Обратил внимание, что посты у нее – одни рецепты блюд и скромные фотки на фоне цветов.
«Но если и эта не ляжет в душу, – подумал я в душе, – то надо полковнику выходить из подполья. Хватит скромничать. Он уже не инженер на захудалом заводе, дышащем на ладан, а боевой офицер в отставке. Фото в форме с орденами и жесткие требования к кандидаткам, чтобы его не накрыло девятибалльным штормом писем и предложений. И теперь не его выбирают, а пусть он будет выбирать».
Я изложил свои соображения другу, он искренне посмеялся и согласился. Ворошилов уже начинал понимать, что найти свою, именно свою женщину, чтобы прожить остаток жизни в любви и согласии, задача ой какая нелегкая! Это танки все одинаковые: сел, завел и поехал, а люди все разные, женщины разные вдвойне. Даже кирпичи из одного штампа бывают разного размера, но люди – это далеко не кирпичи из одного штампа, мы, человеки, растим и растем в совершенно разных условиях воспитания, мы разные по уровню образования и мировоззрению – попробуй тут с наскока найти свою женщину или своего мужчину! Это по молодости можно увидеть, влюбиться и жениться, ну а если не подходят друг другу, как часто и бывает, разбежаться через год-два. Потому и разводов много, что встретили и влюбились не в своего или не в свою. Да что я тут рассказываю вам! Всё это вы и так все знаете. Давайте вернемся к судьбе моего друга.
Итак, с Ворошиловым мы расстались на добрых три или даже четыре… Нет, не помню. Надолго расстались. Я почти не выходил в сад, во двор: осенние работы в саду закончились, а во дворе собирал только опавшие листья. Его тоже не видно.
«Занят, естественно», – думал.
Я был уже спокоен. Верил, что полковник вникает в суть проблемы. Да и пусть еще погуляет, пообщается с народом, наберется опыта. Даже если шишек в лоб заработает, тоже ничего – опыт.
– Ну что? – спросил я полковника при встрече после нашей затянувшейся самоволки. – Призыв в бессрочную службу в ряды женского батальона не состоялся, надеюсь, без меня? Повестку никому не выписывал?
– Пошли ко мне. Есть время?
В словах полковника я усмотрел некоторую грусть и даже раздраженность.
Ворошилов долго рассказывал о своих знакомствах, встречах. Мы то смеялись, то удивлялись, то, бывало, матюкались про себя. За долгим разговором мы уничтожили два артснаряда с довольно приятным химическим веществом, закусывая противной сырокопченой колбасой и квашенной собственноручно полковником капустой. Ушел я от него глубоко за полночь и только после третьего обеспокоенного звонка жены, держась за забор от калитки до калитки. Наутро я долго собирал свои мозги в кучу, винчестер в голове наконец-то запустился, и начал я вспоминать наш вчерашний разговор с полковником. Поразмышлял, поанализировал и нашел необходимым сообщить об этом моим читателям. Не гарантирую абсолютную точность, но суть попробую-таки изложить.
Итак, совершив очередную вылазку из своего блиндажа, полковник встретился с миловидной дамой в кафе. Врач, специалист в области сердца. С первых же минут устроила допрос с пристрастием. Может ли он отремонтировать забор на даче, починить крышу дачного домика, а еще и калитка там у нее не закрывается на ключ, и смеситель в ванной сломался, и какая у него пенсия, на какой машине ездит, и почему он вообще приехал к ней без цветов, и может ли он одолжить ей немного денег. Ворошилов внимательно выслушал ее, встал, положил деньги на стол за кофе, сказал доктору: «Вы, может, и неплохой врач по сердцу, но вы плохой доктор и плохой специалист по сердечным делам. Кроме сердца у меня есть еще душа» – и ушел, не простившись. Она так и не поняла, чем отличается душа от сердца и удивленно изрекла вслед несостоявшемуся жениху: «Ну подождите! Что случилось? Я что-то не то сказала?»
Некоторое время наш герой сидел в машине и размышлял, стоит ли и дальше продолжать поиски счастья в этом печальном мире женского одиночества или обречь себя на тихое уединение без любви и без страстей. Уже начало темнеть, когда он все-таки решил позвонить. И этот звонок стал для полковника роковым.
Приехав по назначенному адресу, мой друг попал в буквальном смысле на тещины блины. Я не ошибся, так и есть – на тещины блины. Назначена была встреча именно в квартире. Встретила его женщина старше потенциального жениха, представилась Марией Петровной, матерью Елены, и пригласила Сан Саныча в кухню попробовать ее блины. На вопрос «А где Лена?» ответила, что она спряталась в спальне, что стесняется она. И дальше из донесения потенциальной тещи мой друг узнал, что Лена единственная дочь матери, что она кандидатка каких-то психических или психологических наук, что никогда ни с кем она не встречалась и замужем не была, что она непорочна до сих пор и что ей уже вот-вот стукнет тридцатник.
– Мне уже много лет, боюсь умереть, не видя внуков, но никак не могу уговорить ее выйти замуж, – в слезах пожаловалась мать Лены.
– Пусть бы вышла к нам, поговорили бы, – сказал полковник.
Вытирая слезы, Мария Петровна пошла звать дочь. Ворошилов спокойно доел все блины, и еще пришлось немного подождать, пока наконец дамы вышли в кухню. Полковник аж привстал от неожиданности: перед ним стояла красивая, ну очень красивая, стройная девушка. Она была одета в длинное, до пят, платье и почему-то с косынкой на голове. Она отводила взгляд, будто была виновата перед полковником, села с другой стороны стола и только шепотом произнесла:
– Лена.
Полковник по-армейски четко с размаху рубанул:
– Что же вы, Леночка, мать огорчаете? Она внуков ждет, а вы… Пора бы уже!
Лена молчала, упорно глядя в пол. Вмешалась мать:
– Леночка, доченька, ну пожалуйста, езжай с Александром. Поговорите, поживите вместе эти два дня выходных, может, поженитесь потом. Я вижу, Александр хороший человек, он тебя не обидит. Ну пожалуйста, Леночка!
– Я боюсь, – произнесла наконец Лена, и на глазах у нее появились слезы.
– Да расслабься ты, Лена! Чего бояться меня? Не съем же я тебя! Поехали. Только это… Сними платок. У тебя же красивые волосы. Никто в платках не ходит теперь. Тем более с такими волосами.
Полковник проявил тут настоящий армейский характер и командование парадом взял в свои руки, отчего Мария Петровна была в полной радости. Поехали они, значит, домой к полковнику. По пути Лена не проронила ни слова. На вопросы не отвечала и всю дорогу смотрела в окно, где уже была полная темень.
Как и полагается настоящему мужчине, Ворошилов по пути заехал в магазин с круглосуточной вахтой, купил цветы Елене и, преподнеся их, в надежде услышать от нее хоть слово произнес: «Елене Прекрасной прекрасные цветы!» И, представьте себе, опять ни слова! Даже бомжи, когда подаешь, и то благодарят, а тут… Дальше и полковник прекратил допрос.
Приехали. Открыв дверь машины, ухажер ждал минут пять, пока выйдет пленница. Дома она отказалась снять пальто, переобуться в домашние тапочки, прошла в зал, села на диван, прижала букет цветов к груди и произнесла:
– Мне никто никогда не дарил цветы.
«О, заговорила!» – подумал Ворошилов и в сладком предчувствии продолжения и дальнейшего развития событий пригласил девушку на кухню:
– Может, пойдем в кухню, чаек попьем, пообщаемся?
– Нет-нет, на ночь чай – это проблематично. Да и поздно уже, я спать хочу, завтра поговорим.
Несостоявшемуся жениху ничего не оставалось, как подчиниться и лечь спать. Да и сам уже был не рад, что познакомился с Леной, что повелся на уговоры ее матери попытаться найти секретную волну общения с ней. Однако ночью Елена сама разбудила его… Я пропускаю подробности волшебного соединения в одно целое двух тел, если не двух сердец, о котором друг мой рассказал с особенным трепетом, с особой теплотой и грустью. В эти минуты полковник не был похож на самого себя. На это была у него серьезная причина…
Проснулся полковник утром один. На позывные никто не откликнулся. В кухне на столе лежала записка:
«Доброе утро, уважаемый Александр! Вы первый и единственный мужчина в моей жизни. Вы настоящий мужчина, Вы человек с большой буквы, и я очень рада, что познакомилась с Вами, что была с Вами, что провела ночь с Вами. Если я вдруг стану матерью после этой волшебной ночи, ребенка назову Вашим именем. Но… я Вас прошу, я прошу Вас очень, просто умоляю, не звоните мне больше никогда, не ищите меня, не приезжайте ко мне, к матери моей. Все это я сделала ради матери и только для матери, чтобы успеть подарить ей внука, пока не случилось то, чего она не знает. Да, она не знает, что я тяжело больна и врачи отвели мне максимум три года. За это время я надеюсь успеть оставить память о себе, о Вас моей очень любящей меня маме. Да, я молода, да, я красива, да, я умна, образованна и очень, просто очень-очень хочу жить, но, увы, дважды подтвержденный диагноз отнял у меня мечты, красоту, характер, желание жить и бороться, и я опустила руки и плачу по ночам в подушку, чтобы мама не видела. Мне даже не себя столько жалко, сколько маму. Бедная мама! Как же она будет без меня!.. Еще раз прошу, умоляю Вас, не появляйтесь больше в моей жизни или в жизни моей мамы. У Вас должна быть настоящая, полноценная жизнь со здоровой женщиной. Я лечусь, я пытаюсь вылечиться, пытаюсь остаться в живых, чтобы выйти замуж, родить детей. Я очень хочу всего этого, но врачи не дают мне никаких надежд. Если же каким-то чудом мне удастся остаться в живых и если Вы к тому времени не будете связаны семейными узами и будете готовы принять меня, лет через пять или шесть я найду Вас. Принять меня тогда или не принять будет только Ваше право. В любом случае огромное спасибо Вам за наше знакомство, за эту сказочную ночь. Прощайте!
И на том свете Ваша Лена».
Полковник сел, задумался, перечитал записку еще раз.
«Да что за черт побери! Зачем она написала это письмо? И как теперь мне жить, зная, что, возможно, где-то есть мой ребенок? И почему она просит, умоляет не искать встречи?»