И вот однажды он узнал, что один армянин в Алма-Ате выиграл в лотерею заветную «Волгу» черного цвета, как говорят, в масле. Но, естественно, за этот билет он хочет пятнадцать тысяч рублей. Деньги, хоть и воровские, у дяди Сени на это дело были. В общем, пригласил он этого армянина, которого звали Додик, к себе в гости, для того чтобы выкупить билет. Дедушка Додик приехал, привез билет и газету. Долго дядя Сеня с ним торговался, но дедушка Додик не уступал ни копейки. Понимал, что деньги у дяди Сени есть и деваться ему некуда, потому что они у него заработаны явно не честным трудом.
В конце концов договорились и хлопнули по рукам. Дядя Сеня пригнал на сделку своего кореша по кличке Лепила. Долго Лепила осматривал лотерейный билет: и в лупу смотрел, и по краям тер, потом вынес вердикт – билет не поддельный, а настоящий. Дядя Сеня кивнул, и его импресарио по кличке Штрих принес деньги в новеньком портфеле. Дедушка Додик быстро пересчитал деньги, пожал руки всем и вышел на улицу, где его давно ждало такси. Он сел в него и уехал на станцию Туркестан. На следующий день дядя Сеня взял с собой двух корешей, газету, лотерейный билет и пошел в сберкассу. Подал в открытое окошко лотерейный билет и с нескрываемым апломбом произнес:
– Прошу проверить мой лотерейный билет. По-моему, я выиграл автомашину «Волга».
Кассирша стала проверять его по газете, но не по той, которую принес дядя Сеня, а по своей. И заявила следующее:
– Гражданин, ваш билет ничего не выиграл, к сожалению.
– Как это? В газете четко написан номер, который совпадает с номером моего лотерейного билета, – ответил ей дядя Сеня.
Но кассирша подала свою газету, в которой стоял выигрышный лотерейный билет, но под другим номером. И тут дядя Сеня понял все, но вида не подал, просто сказал кассирше:
– Видно, опечатка попала в газету, а я обрадовался.
Ну а дальше эту историю рассказал ему Давид Асулян. Дедушка Додик громко праздновал свою удачную сделку на какой-то «малине», куда привел и внука Давида. Он вообще везде водил его с собой. Как раз с зоны откинулся вор-рецидивист по кличке Ржавый. Он пришел не один, а с каким-то корешем явно криминального вида. Дедушка Додик обрадовался приходу Ржавого, обнял его как родного и усадил за стол, налил стакан коньяка.
– По какому поводу кайфуем? – спросил Ржавый.
– Да лоха обули аж на пятнадцать штук, вот и кайфуем, – ответил ему дедушка Додик.
– Ну а к ментам лох с малявой не побежит? – спросил его Ржавый.
– Без лоха жизнь плоха! Ну да, а менты спросят: «А откуда у тебя, товарищ, пятнадцать тысяч рублей при твоей месячной зарплате в сто?» И что он им ответит? А подтянут меня, так я и на очной ставке скажу, что вижу его впервые. А в сберкассе скажут, что какой-то чудак хотел получить автомашину «Волга» и для этого подделал газету. Так, получается, лоху светит статья за мошенничество, ну а я как бы и не при делах, – ответил дедушка Додик.
– Не, Додик, ты наколки его видел? Ты вора в законе кинул, а за это в натуре на ножи посадят, если что, – сказал Ржавый.
– В натуре в комендатуре. Наколки его туфтовые, какой он вор в законе? – ответил дедушка Додик.
В этот момент дверь в комнату отворилась, и на пороге появился дядя Сеня. Со своими ребятами. Дедушка Додик переменился в лице и понял, что попал в крайне неудобное положение, сопряженное со смертельной опасностью. Дядя Сеня нанес сильный удар по лицу дедушки Додика, от которого тот упал на пол. Маленький Давид заплакал, народ было кинулся на дядю Сеню, но ребята, пришедшие с ним, обнажили ножи, и это успокоило всех.
– Значит так, за то, что ты меня кинул, положено тебе по понятиям сидеть на ножах, но я решил иначе. Играем в «буру». Выиграешь – прощаю тебя полностью. А проиграешь – тридцать штук с тебя. Будем считать, что свои пятнадцать тысяч рублей я на кон поставил, – сказал дядя Сеня дедушке Додику.
Тот успокоил Давида и сел играть за карточный стол. Играли они долго и напряженно – дедушка Додик проиграл. Потом его племянник Артур принес пятнадцать тысяч рублей в большой сумке.
– А где еще пятнадцать тысяч? – спросил дядя Сеня.
– Больше нет, наскребли все, что смогли, – сказал ему племянник дедушки Артур.
– Ну а когда будете долг отдавать? Карточный долг, он святой. Значит так, даю вам две недели, но чтобы деньги были. А в залог я возьму твоего внука. Пусть погостит у меня в Кентау. Будем считать, что ты его в карты проиграл. И если ментам стукнешь, сам понимаешь, чем все это закончится. Принесешь бабки – получишь внука. Если что надо для дела, дам. Штрих, пакуй малого, – сказал дядя Сеня.
Давид плакал и сопротивлялся, но дядя Штрих просто закрыл ему рот рукой, взял в охапку и погрузил в машину. Через неделю дедушка Додик пришел ни с чем, и дядя Сеня предложил ему взять сберкассу вооруженным нападением, а ствол на прокат и патроны он даст. Деваться дедушке Додику было некуда. Он уговорил племянников пойти на дело ради жизни его внука. Во время нападения на сберкассу племянники Самвел и Артур погибли вместе с двумя инкассаторами. Дедушка Додик получил пулю в плечо и уже раненым, но с деньгами пришел к дяде Сене.
Дядя Сеня был опытным вором в законе: дал ему ствол и побольше патронов и знал, что ствол засвечен в разных мокрых делах. Он обрек дедушку Додика и двух его племянников на смерть. Он знал, что дедушка Додик отдаст жизнь за своего внука, ибо это был основной инстинкт армянского народа, у них всегда в первую очередь гибли старшие, давая жизнь молодым. Поэтому они и выжили в самые суровые времена истории и сохранили свой язык, культуру и нацию. Конечно, ствол был «мокрый» и использовался в двух, а может, и в трех нападениях на инкассаторов, но смерть двух племянников и дедушки Додика списала все эти дела. Он знал, что милиция и прокуратура спишет все на этих трех армян, тем более что пистолет фигурировал в трех ограблениях. А в живых никто не остался. Конечно, потрясут родственников, но денег не найдут. Все деньги попали в воровской общак. Как и предполагал дядя Сеня, дедушку Додика выследили милиционеры, и он погиб в перестрелке. Вот такой получился «чиндыр, пындыр, запупындр».
Денег на похороны всех трех армян дядя Сеня дал. И каждый месяц мать Давида получала по двести рублей до двадцатилетия сына. Давид хорошо учился, а в старших классах мать нанимала ему репетиторов по химии и биологии. Давид без труда поступил в Алма-Атинский мединститут, окончил его с отличием. Женился, и судьба улыбнулась ему: он выиграл грин-карту в начале девяностых и всей семьей поехал в США. Видно, кто-то наверху решил отплатить ему за потерю двух дядей, Самвела и Артура, и, конечно же, за смерть дедушки Додика. Он стал доктором медицинских наук, одним из ведущих специалистов с мировым именем в области нейрохирургии и поселился в Майами. В разговорах с Николаем Бурмистровым он часто вспоминал Кентау, своего покойного дедушку Додика. Давид рассказывал, что он любит ночами гулять по океанскому берегу, особенно когда в океане бушует шторм. Ему кажется, что души дедушки Додика и двух его дядей, Самвела и Артура, спускаются с небес и разговаривают с ним на гребнях океанских волн. Они кричат ему: «Давид, будь счастлив, здоров и богат!» Потом с грохотом бьются о берег, снова поет сильный океанский ветер: «Чиндыр, пындыр, запупындр».
Однажды в разговоре Давид стал ругать дядю Сеню. Говорил, что он жестокий и злой, что именно он послал на смерть его родных. Это очень не понравилось Николаю Бурмистрову, и он сказал ему:
– А причем тут дядя Сеня? Что, твой дедушка Додик не понимал, что такое понятие «вор в законе»? Он думал, что самый умный и самый хитрый. Но, как говорится, на хитрость есть другая хитрость.
– Ну, дядя Сеня мог бы подать в суд на дедушку Додика, и его бы просто посадили на пять лет с возмещением ущерба, как это делается в цивилизованных странах. А он поступил с ним жестоко и не пожалел, обрекая его на смерть, – ответил Давид.
– Ну а кто и когда жалел самого дядю Сеню? Прежде чем кого-то судить, сам побудь в его шкуре. Попробуй стать в десять лет кулацким выкормышем. А в двенадцать попасть в сталинский ГУЛАГ, а потом на фронте пройти от Сталинграда до Будапешта, и все в штрафбате. Помню, пацаном как-то раз спросил его:
– Что это у тебя, дядя Сеня, за нашивки такие на пиджаке?
А дело было как раз перед баней.
– Пойдем в баню, и я тебе все расскажу.
А в бане он разделся и стал рассказывать:
– Вот видишь, сквозное пробитие в плече. Это тяжелое ранение, я его в Сталинграде получил. Это желтая нашивка. А этот шрам посреди живота – это тяжелое осколочное. Это под Курском от немецкой мины, тоже желтая нашивка. А на спине шрам – это под Бобруйском от немецкого снаряда осколок меня шандарахнул. Это красная нашивка. Ну а эти два легких в левую ногу. Одно в Польше, под Краковом, а второе в Венгрии пулевое от «Шмайссера». Нашивки с пиджака спороть можно, а вот шрамы с тела никогда. Теперь понял, что такое две желтые нашивки и три красные?
И после такой жизни он разве сможет кого-то жалеть? – сказал ему Николай Бурмистров.
– Но ведь мой дедушка Додик не знал, что дядя Сеня вор в законе, а в наколках он плохо разбирался, – ответил Давид.
– А незнание законов и понятий не освобождает от ответственности за содеянное, – отвечал Николай Бурмистров.
– Я понял вас, Николай, вы такой же, как и он, злой и жестокий. И мне неприятно с вами общаться, – сказал ему Давид Асулян.
– Что тут скажешь? Хозяин – барин, как скажешь, так и будет. Дядя Сеня, конечно, жестокий, но справедливый и слово свое держал всегда, – ответил Николай Бурмистров.
Больше Давид Асулян не звонил ему никогда. Но в памяти Николая Бурмистрова дядя Сеня, хоть и был вором в законе, остался светлым, добрым и справедливым. Помнил он, как рассказывал дядя Сеня про своего дедушку Матвея. Дядя Сеня любил своего деда, помнил, как ходил с ним на охоту, по грибы и на рыбалку. Как пили на ранней зорьке парное молоко. Помнил он и то, что деда Матвея расстреляли в 1938 году в бутовских лагерях за антисоветскую пропаганду и агитацию. А на всю семью поставили клеймо: член семьи врага народа (ЧСВН). А потом уже на зоне в 1940 году его вызвал к себе оперуполномоченный капитан Гудимов и предлагал ему отречься от своего деда Матвея. На что дядя Сеня ответил: