– Жаль, что в музее нет последних современных роботов! – сказал Олег в последнем зале.
– Это уже другая история… Сходите вот в этот музей, – сказал гид и протянул ему визитку. – Он закрытый, но там есть кое-что из того, что не было официально опубликовано, если, конечно, уже не убрали…
Вопросов у Олега было много, и вышел он из музея только часа через два.
Чем больше он думал о роботах, тем больше у него появлялось вопросов.
Однажды вечером Олегу позвонила Алиса и сказала, что забежит ненадолго.
Она влетела, как легкий ветерок: свежая, быстрая, со знакомым шарфиком на шее.
– Привет! Какой у тебя симпатичный шарфик!
– Да! Это мне знакомый подарил, задабривал… Ты его не знаешь… – И она весело засмеялась.
– Будем есть или пить?
– Лучше чаю, я ненадолго. Попрощаться пришла…
– Вот те здрасьте! Замуж, что ли, выходишь? Тогда лучше было бы просто позвонить…
– Да нет!
– Значит, я не подхожу тебе…
– Какой-то ты сегодня скучный… несообразительный…
– Ты меня бросаешь, буду жить сиротой.
– Почему у тебя так неуютно дома? Ты как будто что-то потерял. Не дом, а жилище… «Какое странное жилище: здесь есть огонь, но не очаг, здесь как на старом пепелище, боишься сделать лишний шаг…»
– А дальше?
– «Уже остывшие предметы не дарят нежность женских рук, безмолвны старые сонеты, и только тонкий, острый звук скользит по милым закоулкам, по книгам, полкам и столам, а память мерно и упруго рвет жизнь и сердце пополам…»
Олег молча смотрел на нее и думал: «Надо было к ней присмотреться повнимательнее, занимательная девчонка…»
– Мне предлагают работу за границей, я в воскресенье уезжаю. Ты же понимаешь, факультет международной экономики, два языка, что я здесь буду делать? Мне предлагали контракт здесь, но работать в Европе. Я отказалась – подпишешь что-нибудь, потом не вырвешься… В ближайшие двадцать лет границы не закроют, дали миражную свободу, чтобы отвлечь народ от главного. Не все же такие наивные, как они думают…
– Ну что ж, ты умная, хорошая, желаю тебе удачи. Пиши, звони. Я буду рад тебя услышать.
– Не холоди! Ты мне такой не нравишься…
– Там будут принцы иностранные, румяные, по-ненашенски говорят – романтика!
– Не ной! Я через неделю позвоню, раньше будет некогда.
– Ты что, и вечерами будешь работать?..
– Мне кажется, что я пока еще оправдываться не обязана… Ну, я пошла, а то поругаемся…
– Да, пожалуй, а то поругаемся…
Олег закрыл за Алисой дверь и шлепнулся на диван. Пощелкал пультом, но по «ящику» текст был заезженный, ничего нового.
«Почему у них такие одинаковые интонации, барабанят, как роботы… А эти – “двое из ларца, одинаковы с лица”», – раздраженно подумал он. Алиска выбила его из колеи.
Он достал старую коробку с фотографиями, из коробки выползала ностальгия. Сверху лежал школьный альбом с потертыми углами. Со второй страницы на него смотрела девушка с распущенными вьющимися волосами, карие глаза поражали в самое сердце, и рядом была приклеена другая фотография: она же за роялем на школьном концерте.
«Интересно, как она теперь выглядит? – думал он. – Не рожала, не курила, не злоупотребляла, салонов вокруг полно… Значит, выглядит хорошо! Пункт второй: все такая же жалостливая или поумнела немного? Если муж попался хороший, то, скорей всего, жалостливая! Пункт третий: делает карьеру или «по-модному» – не работает? У папы денег всегда было достаточно, скорее всего, у мужа тоже все хорошо, значит – «по-модному»! Пункт четвертый: счастлива или нет? Вопрос риторический. Конечно. Кто ж сознается, что нет, – я же не лучшая подруга… Значит, счастлива! Ну и хорошо! Надо будет выкинуть школьный альбом, мне в нем моя фотография не нравится: ушастый какой-то… Фотограф – бездарь, троечник, наверное… Занимает чужое место на рынке труда. А красивые и талантливые, как я, из-за него страдают!»
Продолжение следует
Остановите ангела!
Печаль разрывала мне сердце… Я стоял у могилы моего ангела и не мог сдвинуться с места. Стоять дольше было нельзя, иначе я мог бы прорасти корнями в эту могилу, и выбраться оттуда уже никто не смог бы мне помочь… Я не чувствовал под собой ног. Я был между землей и небом. Чтобы как-то унять эту боль, я перенесся в воспоминания.
Все произошло неожиданно – человеческий фактор!
Мне было три года, когда я в первый раз увидел моего ангела. Он показался мне сам и был в простом белом одеянии и с маленькими золотыми крылышками. Я тогда подумал: «Какие они маленькие… Как же он летает? Даже у маленьких птиц крылья большие…» Ангел ничего не говорил, только ласково улыбался.
Я его не призывал. Я даже не верил, что он существует. Моя бабушка говорила, что у каждого человека есть ангел-хранитель, но я верил папе! Бабушка была старенькая: она пережила царя, двух «богов», шестерых «полубогов» и даже папу римского. Кто же слушает таких стареньких бабушек, ведь их считают немножко выжившими из ума или по крайней мере одурманенными «опиумом для народа». Кто же в то время мог поверить, что религия и вера – это «две большие разницы»?
Мой папа был красивый, сильный и веселый и знал все, о чем ни спроси. А бабушка все делала потихоньку: молилась, потом прятала свои иконки под матрас, украдкой крестила меня, когда я отворачивался. Говорила она всегда тихо и не очень уверенно, как будто боялась, что ее застанут за этим разговором или отнимут иконки.
Новые поколения решили, что такая вера им не нужна, они заменили храм души храмом науки… и все, что не вмещалось в новый сверкающий храм, нужно было отринуть. В сравнении с этим многообещающим будущим прошлое поблекло, выглядело тусклым, замшелым хламом. Настоящее прошлось кровавой секирой по прошлому, разделив неделимое и разодрав по живому то, что разрывать не дозволено никому. Новое будущее манило, сияло где-то там, впереди, и редко кто решался «обронить нечаянно», что ему жаль прошлого, что там у него осталось…
Время идет медленно, особенно когда ты маленький и не понимаешь, что с каждым днем оно будет идти все быстрее, а потом помчится с такой скоростью, которую даже сравнить не с чем. Как можно сравнить неоднородные величины – время жизни и пространство жизни? Вначале кажется, что все еще впереди, а потом – все уже позади. А где же то время, которое между ними? Оказывается, это и было не время жизни, а его пространство! И именно в нем надо было не мчаться навстречу будущему, а жить – умудриться найти то, что одни называют счастьем, другие удачей, а некоторые просто успехом. Я думал, что «успех» – это от слова «успеть», и считал, что, конечно же, все еще успею. Успею! А как же иначе? То, что жизнь и успех не одно и то же, я даже не подозревал.
Бабушка умерла неожиданно, когда я оканчивал школу. Эта утрата была ну абсолютно не вовремя… Я не мог сосредоточиться на занятиях, тянул время, чтобы не идти домой, потому что мы с отцом по-разному переживали эту утрату. Он был как-то «смиренно-печален», что совсем не было на него похоже, а мне хотелось все громить и драться… Я сжимал в карманах кулаки, задирался в школе, бродил по парку между школой и домом и пинал землю и все, что попадалось под ноги. Отец как-то сказал между прочим: «Теперь я первый в очереди…» На мой вопрос «В какой?», ведь его отец еще был жив, он ничего не ответил, и мы с ним еще больше отдалились друг от друга.
В бабушкину комнату я зашел только один раз: у меня дрожали коленки, и мне было очень плохо. Ее комнату освободили от мебели, но я отказался в нее переезжать. Бабушка оставила мне небольшую коробочку, в которой лежал маленький ангел из ваты, с золотыми крылышками, которого она сняла с новогодней елки и незаметно ото всех спрятала. Ее коротенькое письмо я прочел со слезами на глазах и выбросил: я знал, что перечитывать его мне будет слишком тяжело. Глупо, конечно, потом я жалел об этом. Я оставил себе только ангела. Об ангеле-хранителе я не думал, ангел с золотыми крылышками был для меня – бабушка. Она была «мой ангел». Я с ней разговаривал, спорил, сообщал о маленьких достижениях, которые мне иногда казались даже подвигом. Все свои поступки я оценивал по степени потраченных душевных усилий: просто добрые дела, поступки и подвиги. Плохих поступков я совершать не собирался, и градации для них не требовалось.
Когда бабушки не стало, мама поменяла место работы и перестала ездить в длительные командировки. Вначале я очень обрадовался, но потом она стала вмешиваться в мои дела и считала, что я всегда должен разделять ее точку зрения. Она умело подводила меня в рассуждениях к логическому выводу, но мой ответ всегда был неожиданным, не тем, который она хотела услышать. Один раз я ответил ей так, как она хотела. Она обрадовалась: «Вот! Наконец-то я услышала то, что хотела!» Я улыбнулся и ответил: «Я поэтому так и сказал. Ты же хотела услышать свое мнение…» Она растерялась, но не спросила, какое же мнение было у меня.
Мы жили и мыслили в разных жизненных пространствах: я в своем нынешнем, а она в своем прошлом. Она пришла к своему успеху, а я только собирался к нему направиться, но моя точка отсчета начиналась из другой реальности, и мой «успех» выглядел иначе, чем видела его она. В итоге она дала мне возможность самому выбрать дорогу, но помогла правильно подготовиться к поступлению в институт.
Все началось, когда я туда попал. Мама много рассказывала мне о студенческой жизни, о молодых интеллектуалах, о спорах до полуночи дома у кого-нибудь из студентов, когда «предки» уезжали на дачу, о летних экспедициях, о песнях у костра, о вторых влюбленностях, первые-то остались в школьных альбомах.
Но сейчас все уже было совсем не так… Дни бежали за днями: лекции, лабораторные, экзамены. Наша группа была как улей: у каждого своя внутренняя ячейка, в которую не пускали или делали вид, что пускают. У каждого была программа «удачи» со своими секретными ходами. Все мы были сообществом, «связанным временными обстоятельствами». Друзей не намечалось, и даже приятелем я назвать никого не решался, хотя бабушка мне как-то давно сказала: «Ты встретишь в жизни сто хороших людей. Будет очень непросто, но постарайся не растерять их». Я ответил ей, что это примерно по одному хорошему человеку в год, ведь в молодости не чувствуешь предела своей жизни. К тому же раз они хорошие, то и обидеть меня ничем не смогут. А хороших друзей чем больше, тем лучше! Бабушка ничего не ответила, но в ее глазах я увидел что-то очень глубокое и печальное, мне непонятное.