«бом-бом-бом»… Марта просыпалась и долго не могла понять, где она. Потом доставала лепешки, взятые из дому, они уже кончались, и что тогда будет с ними?
Марта не понимала, сколько прошло дней и ночей, когда впереди, на горизонте, показался берег земли с названием Русланд. Он был белым над темно-зеленой массой моря.
Так далекие предки Герки, тонкошеего призывника из Караганды, обрели свою новую родину. Они уже не вернутся и никогда не увидят земли своих предков. Выходцы из разных германских земель, они создадут новую этническую группу – поволжские немцы-колонисты. Пройдя через лишения и страдания, они поселятся на берегах великой русской реки, снова пройдут через лишения и страдания и превратят дикие и пустынные степи в житницу России, создадут свою культуру, отличную от культуры своих предков, и будут говорить на диалекте, отличном от языка своей прародины. Они разделят судьбу своей новой родины, с ее бунтами, бессмысленными и беспощадными, с ее войнами и революциями. Пройдет полтора века, и они пройдут через страшный голод, организованный комиссарами этой страны, голод, подобного которому не знает современная история цивилизованных стран. Они пройдут через этот голод и снова сделают Поволжье житницей новой страны, а через двадцать лет по указу усатого властителя, указу бессмысленному и беспощадному, будут согнаны с этих мест и переселены в дикие и пустынные степи Казахстана. Они будут прокляты и забыты, их история будет вычеркнута из истории страны, а само слово «немец» по воле другого усатого властителя, фюрера их прародины, станет бранным символом врага, клеймом, которое они будут носить как каторжники. Они пройдут через новые лишения и страдания и вместе с другими народами, проклятыми и обманутыми, сделают дикие и пустынные степи новой житницей страны. Будут снова обмануты и преданы новой властью, и спустя двести тридцать лет бо́льшая их часть повторит в обратном направлении путь своих предков, чтобы быть принятыми на своей прародине людьми второго сорта.
Неумолимое колесо истории совершит свой оборот. А может быть, прав был тот пастор, приличный и умный, хотя еще молодой, когда говорил Марте, что нужно жить на земле своих предков? Но как быть, когда смерчи войн и революций поднимают в воздух пылинки человеческих жизней и переносят их на сотни километров, разнося семена жизни в дикие и пустынные земли, и человек не властен над своей судьбой? Просто нужно жить, трудиться, растить детей и восстанавливать по крупицам страницы жизни людей, в клочья разорванные бурями истории. Все это будет потом, а сейчас они стоят на верхней палубе и напряженно вглядываются в эту землю, белую от снега и неизвестности.
Солдатский день начинается с подъема. В семь часов ровно раздается истошный вопль дневального:
– Рота-а-а, падъем!
Включается свет, и следом орет Сергиенко:
– Взво-о-од… падъем!
От его крика приходит в движение казарма. Нужно за сорок секунд вскочить с койки, увернувшись от прыгающего со второго этажа Сашки, натянуть брюки и гимнастерку, намотать портянки, запрыгнуть в сапоги, не перепутав их с Сашкиными, выбежать из казармы и занять свое место в строю. Сергиенко оделся заранее, до подъема, и с секундомером в руке следит за построением. Все в строю, где-то замешкался Круглов. Наконец появляется и он.
– Так, сорок восемь секунд. Взво-о-од… атбой!
Теперь нужно за тридцать секунд добежать до койки, сбросить с себя все, сложить на тумбочке брюки и гимнастерку, обмотать портянками голенища сапог и нырнуть под одеяло. Сергиенко провести невозможно.
– Мешков, почему в штанах под одеялом? Два наряда вне очередь! Взво-о-од… падъем!
На этот раз уложились в сорок секунд, но Сергиенко сегодня решил отыграться на взводе.
– Его вчера крепко воспитывал старшина Никитин, – по секрету шепчет Стёпка.
– Луночкин, почему портянки торчат из сапог? Взво-о-од… атбой!
Подъем, снова отбой, третий, четвертый раз. Уже нет злобы, только тупое, равнодушное сопротивление. Взвод строится все хуже и хуже, Сергиенко орет, раздает наряды вне очередь. Наконец после пятого подъема сержант сдается. Следует команда: «Взвод, налево, бегом марш!»
По асфальтовой кольцевой дороге вокруг училища – глухая дробь солдатских сапог. Возле казармы взвод замедляет бег.
– Атставить! Шире шаг!
Бегут второй, затем третий круг. Уже первый и второй взводы давно в казарме. Наконец:
– Взво-о-од! В казарму бегом… марш!
Умывальники – на улице, в любую погоду по пояс раздетые, обливаются, брызгаются, как мальчишки. Они и есть мальчишки, еще не повзрослевшие, робкие и, как щенки, неуклюжие. Здесь, в армии, они станут крепкими и закаленными, настоящими мужчинами. После умывания нужно тщательно заправить койку, туго натянув простыню, и строго в один створ выровнять сложенные одеяла, перетянув их другими простынями. За небрежность сержант выдаст еще наряд. Уже время утреннего осмотра. Старшина Никитин, подтянутый и щеголевато одетый – он сверхсрочник, прошел войну, – прохаживается по коридору, ожидая построения. Сержанты командуют своим взводам «смирно», строевым шагом подходят к Никитину.
– Товарищ старшина, первый взвод на утренний осмотр построен. В строю двадцать восемь, в наряде двое, больных нет. Помкомвзвода сержант Ильницкий.
– Товарищ старшина, второй взвод на утренний осмотр построен…
– Товарищ старшина, третий взвод…
– Здравствуйте, товарищи солдаты!
И рота, набрав воздуха и сосчитав в уме «раз-два», бойко отвечает:
– Здра – жла – тва – стршна!
– Вольно! – Старшина проходит вдоль строя, цепкими глазами оглядывая молодежь, останавливается напротив Вовки Олейника.
– Сержант Ирбинскис, почему у рядового Олейника подворотничок несвежий?
– Виноват, товарищ старшина, рядовой Олейник вчера был в наряде, не успел.
– Значит, нужно было после наряда подготовиться к осмотру, делаю вам замечание. Рота-а-а… снять левый сапог! Сынок, кто ж тебя так учил наматывать портянки? С такой намоткой ты ж через пару километров натрешь себе ноги. И какой ты тогда солдат? Старший сержант Сергиенко, научите Гребенкина правильно мотать портянки. А почему у Луночкина несвежие портянки? Не успел постирать, смены нет? Сержанты, выдать смену, у кого нет. Солдатские ноги нужно беречь! Надеть сапоги! Товарищи солдаты! Завтра вы принимаете военную присягу на верность Родине. Вы станете полноправными защитниками мирного труда нашей страны. Пройдет немного времени, и вы станете настоящими воинами, орлами. Вот посмотрите на Графова – настоящий орел! Мешков? И Мешков тоже станет орлом. Правильно я говорю, товарищ Мешков?
– Так точно, товарищ старшина!
– Вот видите! Отставить смешки… Рота-а-а, смир-р-р… но! Нале-е… во! В столовую… шагом… марш! Запевай!
Запевает Витька Хлебопашев, высокий, пухлогубый, с нежным, как у девушки, лицом. У Витьки оказался звонкий, чистый голос.
Дальневосточная опора прочная,
Союз растет, растет, непобедим.
И все, что было нами завоевано,
Мы никогда врагу не отдадим!
Глухо, как в бочку, неохотно подхватывает рота:
Стоим на страже-е
Всегда, всегда
И, если скаже-ет
Страна труда,
Прицелом точны-ым
Врага в упор.
Дальневосточная,
Даешь отпор!
Краснознаменная,
Скорее в бой! Скорее в бой!
Последние строчки солдаты по традиции выговаривают как «скорей отбой». Сергиенко, обернувшись, грозит кулаком.
Армейское начальство почему-то считает, что строевая песня поднимает дух, на самом деле солдаты петь не любят, но если плохо споют, сержант погонит на второй круг. Глухо топают сапоги, маленький Сыздыков сзади все время отстает и вприпрыжку догоняет взвод… У Сыздыкова рост – метр сорок девять. Вообще-то маломерок с ростом меньше метр пятьдесят в армию не берут, но его почему-то взяли.
– Взвод… стой! По отделениям… в столовую… шагом марш!
В столовой за большими столами сидят на деревянных лавках по отделениям, по десять человек. В каждом отделении свой штатный разводящий. Вместе с помощником он бежит к амбразуре и тащит бачок с кашей, алюминиевый чайник и горку хлеба. Должность разводящего – почетна. Под взглядами отделения одним точным движением черпака он должен отделить одну десятую так, чтобы себе, последнему, досталось чуть-чуть больше остальных. Это по-честному. Обсчитался – обделил себя. Главная солдатская еда – каша. Ячневая – кирза, овсяная – бронебойка. Редкая на столе пшенная любовно и ласково называется блондинкой. По выходным и праздничным дням солдат балуют гречневой размазней. Быстро работают ложки, через пятнадцать минут команда: «Взвод, встать, выходи строиться!» Наскоро допивается тепловатый жидкий чай, остатки хлеба запихиваются в карманы.
Сегодня понедельник, день ненавистных политзанятий. Взводный, тонконогий и кривоногий, как таракан, лейтенант Маркелов, читает лекцию «СССР – оплот мира во всем мире». Под мерный голос лейтенанта слипаются глаза, клюют носы. Герка толкает в бок Сашку Махибороду:
– Сашка, не спи.
Не меняя интонации и не повышая голоса, взводный оглядывает класс:
– Только благодаря нашей боевой мощи сохраняется мир на всем земном шаре. Кто спит… встать!!!
Вскакивают трое.
– Так… На политзанятиях спят Круглов, Гребенкин, Луночкин.
В дверь просовывается голова дневального:
– Вернера – к командиру роты!
Перед дверью ротного Герка приводит себя в порядок: одернуть и туго натянуть гимнастерку, поправить пряжку ремня, пилоткой смахнуть пылинки с носков сапог, ребро ладони приставить к носу, проверить, чтобы звездочка пилотки была точно посредине, а сама пилотка – лихо на правый бок. Теперь шагнуть в кабинет, щелкнуть каблуками, четко поднести ладонь к виску и заорать: