– Хватит нюни распускать, – произнёс он властным голосом, – всем к обрыву у ручья, будем рыть схроны.
Вновь закипела работа, в отвесном обрыве рыли пещеры, похожие на норы. Слава богу, грунт был мягкий, песчаный.
В воздухе уже стояла жара, в тайге слышались треск горящих деревьев и завывание приближающегося пламени, на головы людей сыпалась зола, горящие ветки кедров перелетали через ручей и поджигали лес на его противоположном берегу. Крикнув к себе своих собак, люди, как кроты, забирались в вырытые норы. Они крестились, молились и мысленно отдавались на волю Бога.
Ветер довольно быстро угнал пал на противоположный берег ручья, а с ним и духоту в знойном воздухе. Люди вылезали из своих убежищ и не могли узнать окружающую местность. На месте их домов догорали кучи брёвен от обвалившихся кровель и стен, лес был завален обгоревшими деревьями, вместо развесистых зелёных кедров на кромке бора стояли голые чёрные стволы.
Люди стояли, молча взирая на новый ландшафт, в котором оказались по воле стихии. Им нужно было время, чтобы свыкнуться с бедой и принять решение: как жить дальше. Они лишились посевов и второго огорода – тайги. Первым заговорил Потап, мужчина средних лет, крепкого телосложения, бывалый охотник.
– Давно надо было уходить в разведанные мною места по реке Вороговке.
Харитон воспринял это высказывание как выпад против себя. Он давно заметил, что Потап пользуется авторитетом в общине и при случае не прочь занять его место. Ему давно хотелось избавиться от Потапа, но он не мог найти подходящего случая. Сегодня не время сводить счёты, надо соблюсти свой авторитет, поэтому, не отвечая на высказывание единоверца, твёрдо заявил:
– Прежде всего откопаем инструмент и скарб, будем строить лодки, а там, даст Бог, устроимся на новом месте.
Шли годы, тайга постепенно восстанавливалась. Только не было в ней кедров, все гари заполонили сосны. Они росли густо, как морковь на грядке, наперегонки тянулись к солнцу. Те, которые первыми вытягивались и создавали тень подлеску, выживали. Низкорослые засыхали и гибли.
Пётр, племянник Михаила, шёл по лесу, по милым с детства местам. Он внимательно всматривался в лес, радовался каждой маленькой птахе, встреченной на своём пути, примечал всё, даже мельчайшие детали вокруг. Его взгляд привлекли низенькие сосенки со срезанными как бритвой вершинами. «Здесь прошли лоси», – без сомнения решил он и стал рассматривать почву под ногами, на которой увидел отпечатки крупных и мелких следов. Для охотника не составляет труда по следам определить, какой прошёл зверь, и даже узнать, большой он был или маленький. «Прошла крупная корова с лосёнком, – подумал он. – Скоро можно будет охотиться и недалеко от дома».
Пётр родился после пожара. Дядя Михаил рассказывал ему, какие здесь росли кедрачи, сколько дичи водилось в тайге. С тех пор минуло много лет, большие изменения произошли в тайге. Вместо могучих кедров стояли сосны, едва достигшие пятиметровой высоты. Около озера вместо торфяных бугров зияли провалы, залитые водой. В его сердце появилось радостно-тревожное чувство, когда увидел на воде плавающих уток и лебедей. Он смотрел на них не как охотник-добытчик, а как расчётливый хозяин. Его радовало возвращение птиц на свою родину, он понимал, что их надо беречь и не пугать. Не подходя к берегу, продолжил свой намеченный путь.
Дядя Михаил передал ему свой промысловой участок, который расположен за сотню километров от Енисея. Пожар тот район не тронул, ему преградили путь многочисленные болота и озёра. Пётр каждый охотничий сезон проводит в избушке, построенной ещё его дядей. Охотник – это разведчик тайги. В межсезонье он не может спокойно сидеть дома, его тянет в таёжные дали, ему хочется узнать, что происходит в лесу, какие виды на урожай орехов и ягод, какой приплод дали пушные звери. Вот и сегодня такие мысли увели Петра в лес.
Тундровые болота пострадали от пожара меньше. Выгорели только торфяники по берегам, образовав новые озёра. На болотной трясине красовалась спелая морошка. Ягода очень вкусная, поспевает раньше брусники, но её мало кто собирал, поскольку впрок она не хранится. «Если морошка уродилась, – думал Пётр, – значит, должна дать урожай клюква – любимый корм боровой дичи. При пожаре много глухарей улетело через Енисей, должны же они когда-нибудь вернуться». В подтверждение его мыслей из-под его ног вылетела капалуха и полетела над болотом. Проводив её взглядом, Пётр повернул назад, в сторону дома.
Петру было двадцать лет. Парень слыл лучшим рыбаком и охотником, в плечах широк, ростом под сажень. Стоит, бывало, среди мужиков – всех выше на полголовы; здоровый румянец играет на щеках, тёмно-русые волосы вьются. Первым красавцем был не только в Зотино, но и в Ворогово. Ни один праздник с песнями и танцами без него не обходился. Он всегда в центре внимания, многие девчата на него заглядывались. Особенно неравнодушно относилась к нему Татьяна. Девушка на год его моложе, крепко сложённая, сильная и здоровая, с тёмными как смоль волосами и карими глазами. Любое дело у неё в руках горело. В огороде, на сенокосе, в избе ли одна за двоих могла управиться. Подругам она говорила:
– Девчата, ох и мил мне Пётр, обязательно за него замуж выйду.
– Размечталась! – отвечала ей Ксения, лучшая её подруга. – Он что, тебе предложение делал?
– Пока не делал.
– А с какой стати он должен тебе предложение сделать?
– Он всегда на танцах со мной танцует.
– Со мной тоже танцует, – не унималась Ксения, – может, я за него замуж выйду.
– Я тебе выйду! – угрожающе произнесла Татьяна. – Все волосы на голове мигом выдеру, смотреть не на кого будет.
Ксения прикусила язык и в полемику больше не вступала, зная характер, силу и крепкую руку подруги. Если она задумает, то и в самом деле волосы может выдрать.
Пётр знал неравнодушное отношение к себе Татьяны, но жениться ни на ней, ни на какой другой девушке пока не собирался. Считал, что ещё рано обзаводиться семьёй.
Домой из леса он вернулся вечером в хорошем настроении. Мать Эмма Павловна, взглянув на сына, подумала, что он был где-нибудь на гулянке, и спросила:
– Когда ты нагуляешься? Пора бы уже жениться.
– Так, как сегодня я гулял, никогда не нагуляюсь, а жениться не на ком.
– Как это – не на ком? – удивилась мать. – Вон Татьяна по тебе сохнет.
– Тебе откуда это известно?
– Многие в посёлке говорят, что она – твоя невеста.
– Языки без костей, вот и мелют что попало, я повода не давал.
Про себя Пётр подумал: неужели Татьяна специально распускает слухи, чтобы от него других девчат отвернуть?
Мать тем временем продолжала начатую тему:
– Зря ты так говоришь. Девка она видная, работящая, мне бы хорошей помощницей была.
– Будет тебе, мама, помощница, только в своё время.
– Когда это время настанет?
– Сам ещё не знаю.
На этом разговор сына с матерью о невесте закончился. Пётр больше был обеспокоен поиском места для зимнего промысла пушного зверя. Ему хотелось подыскать угодья поближе к дому. Он давно мечтал разведать тайгу по правому берегу Енисея. В рыбалке и охоте он с детства освоил все виды промысла, применяемые его предками в течение многих поколений.
Эмма ушла в свою комнату и задумалась. Её сына Петра в армию не взяли – у него была судимость. Дважды его рыбнадзор штрафовал за незаконный лов рыбы, но он ловить осетров не прекращал, заявляя, что все его предки для питания ловили осетров и он будет ловить. Он не мог согласиться с тем, что рыбаки государственного лова тралами черпают рыбу из Енисея. Осетрину отправляют в Москву, другие крупные города. Богатые люди её могут заказать в любом ресторане. Ему же, местному жителю, работающему в леспромхозе на заготовке древесины для страны, предлагают питаться картошкой и рыбными консервами в томатном соусе, которыми завалены все полки в магазине. Попавшись рыбнадзору в третий раз, он был осужден условно на три года.
Одинокий обласок упрямо скользит против течения Енисея вдоль его левого берега. Здесь течение значительно слабее, чем посередине могучей реки. Руки Петра работали непрерывно, как автомат. Однолопастное весло крутилось каруселью около правого борта лодки. Раздетый по пояс, с хорошо развитой мускулатурой, его торс напоминал скульптуры греческих богов. Сильными мускулистыми руками он уверенно преодолевал быстрое течение. Заплыв на значительное расстояние против течения, Пётр резко повернул долблёнку поперёк реки. Течение подхватило лёгкую лодку и понесло вниз. Спорить с течением было бесполезно. Используя течение в своих целях, он грёб веслом только с левого борта, удаляясь всё дальше и дальше от берега.
Лодку снесло к устью реки Вороговки. Вытянув лёгкую долблёнку на отмель, Пётр подошёл к устью реки, напился и обмыл потное тело. Перед его глазами происходило слияние двух рек. Это интересное зрелище заинтересовало его. В Енисее вода имела мутно-синий цвет, в него со скоростью вторгалась прозрачная, как стекло, вода Вороговки. Она оттесняла от берега на несколько метров енисейскую воду, текла параллельно, постепенно с ней перемешиваясь.
Берега Енисея и устья Вороговки, высокие и скалистые, казались неприступными. Пётр подумал, что они, возможно, оберегают лесные просторы на крутом берегу от незваных гостей. Возникло сильное желание разведать тайгу по берегам ещё незнакомой ему реки. Налюбовавшись суровыми красотами, Пётр поплыл вверх по течению. Река оказалась полноводнее, чем он предполагал. Она проложила своё русло между скалистыми берегами. На узких полосках берегов лежали гальки и крупные валуны, отшлифованные водой. Сквозь чистую, прозрачную воду просвечивалось каменистое дно. В глубоких заводях у дна он видел тайменей, ленков и хариусов. «Богатая река, – подумал Пётр, – не уступит нашему Дупчесу».
Оторвав взгляд от воды, он стал рассматривать высокие берега. Его взгляд привлёк кедр, который, уцепившись корнями в расщелине скал, парил над рекой. «Значит, есть в этих местах кедровый лес, – обрадовался Пётр. – Где кедрач, там всегда найдёшь белку и соболя».