«Мысль есть действие, и плохая мысль, притаившаяся в человеке, всегда делает зло, и оправдания телу не нужны» – прочитала я в одной из книг. По Виилме выходило, что я должна себя простить за мысль о нелюбви к маме, это принесёт мне освобождение от данного стресса и подарит здоровье, ну или не разрушит его окончательно. Захотелось задать автору несколько вопросов и на личном приёме. И я без особой надежды на спасение, скорее, от безысходности поведала о своей проблеме. Её реакция была примерно такой:
– А кто сказал, что ты должна её любить? Не любишь – так, значит, и должно быть в твоей жизни. Не кори себя, не пытайся это исправить. Просто удали проблему, отпусти её.
– Но почему? Что со мной не так?
– Не ищи причины, так должно быть. Представь, что вместо сердца у тебя клетка, а в ней птичка – это твоя боль, твоя нелюбовь к маме. Закрой глаза, открой дверцу клетки и смотри, как птичка улетает, поднимаясь всё выше и выше.
Представила, птичка улетела. В целом отпустило, но червь сомнения остался…
Стала с этим жить, прощала себя периодически, старалась искупить тем, что была повышенно внимательна, заботлива к маме, создавая ей прекрасные условия жизни: возила отдыхать, делала дорогие подарки и вообще всячески «заглаживала» свою вину, чувство которой всё равно оставалось.
Однажды случайно, но закономерно, наверное, как всё в нашей жизни, последней в тот день в кабинет ко мне зашла немолодая абхазка, которую я согласилась принять без записи. После того как я завершила свои объяснения по протоколу необходимого обследования и лечения, она меня просто ошарашила словами:
– Ты страдаешь оттого, что думаешь, будто не любишь свою мать, – утвердительно сообщила она, при этом поразила не только неожиданность, но и формулировка высказывания.
– Да, но только я не думаю, что не люблю, а правда не люблю… И давно пытаюсь понять, что мне с этим делать, как жить, – неожиданно для себя откровенно призналась я.
– Ты думаешь, что не любишь. Стремишься полюбить, ожидая изменений в своей жизни. На что ты надеешься?
– Что она полюбит меня, – выскочило из меня.
– Пойми, любовь – это зеркало. Она не любит тебя, и ты не можешь вернуть ей это чувство как отражение. Завесь зеркало полотенцем, живи без него, только и всего.
Я знала и так, что моё зеркало уже давно кривое: смотрю в него и вижу себя с искажённым верхом, маму – с деформированным низом – наши отношения, которых нет. А как исправить кривое изображение, не знаю. Разве что завесить зеркало? А может, долго в него смотреть влюблёнными глазами?
Я всё пыталась понять, как, прожив вместе с ней долгую жизнь, я не сохранила ни одного воспоминания о том, что мы что-то делаем вместе с мамой: читаем, готовим, шьём, гуляем, развлекаемся. Её практически нет и на моих детских фото – там я с няней и с папой. Её правда не было в моей жизни или моя коварная память эти счастливые моменты вычеркнула?
– Мама, а ты меня когда-нибудь брала с собой отдыхать?
– Конечно. Мы вместе ездили в Тарту, когда тебе было лет пятнадцать. Не помнишь? Все две недели шёл дождь, и мы промокли в бунгало.
– Помню, да, кажется, мы в электричке Тарту – Таллин катались, чтоб обсушиться и согреться.
– Да, плохое было лето в тот год. И сырость, и холод просто убивали. Помнишь, на рынке в Таллине тебе пончо понравилось, ты попросила купить, но у меня лишних денег не было, а ты так расстроилась и плакала горько и безутешно, смешная, хоть уже большой девочкой была.
– Я плакала не оттого, что ты мне её не купила, а от стыда, что попросила. Я это хорошо помню…
Оказывается, были общие воспоминания, правда, не те, которые хотелось бы хранить. Может, поэтому и казалось, что их нет. Ведь всё неприятное наша гуманная память умеет вытеснять.
– Когда ты болела, я приезжала к тебе в больницу, стояла под окном палаты и думала: если ты умрёшь, хоронить ли тебя с бриллиантовым кольцом, которое тебе бабушка на шестнадцатилетие подарила, или без. Представляешь?
– Ты мне уже это рассказывала…
Оказывается, и это я помнила, хоть так и не смогла понять, как это вообще можно было произнести. Вслух. Дочери.
– Можно, – говорит на приличном английском буддийский монах в тайском лесном монастыре.
– Паллахан, – так он представился мне.
– Она хотела мне сделать больно?
– Нет, она осознанно не хотела тебя обидеть. Она получила это – невозможность любить – как наказание за какой-то свой проступок или несовершённый поступок когда-то давно, может, в прошлой жизни. Полагаю, она никого не любит, просто не умеет, лишена такой возможности. И подсознательно за это мстит, не думая об этом и уж точно не страдая.
Ты оказалась к этому слишком чувствительна, и некоторые эрзацы её «любви» воспринимаешь как уколы.
– То есть она меня ранит, чтобы удовлетворить свою потребность отомстить мне за то, что она не может любить? Не слишком сложно?
– А просто в этом мире не бывает.
– Какой бы хорошей я ни была, она всё равно… не полюбит меня?
– Нет, конечно. Чем больше ты будешь стараться, тем меньше благодарности от неё увидишь.
– И что мне теперь делать?
– Жить. Любить. И залечить наконец зудящую душевную рану. Ты должна работать над собой, используй восточные духовные практики. Я рекомендую обратиться к техникам Випассана.
– Почему именно к ним?
– Випассана помогает видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, без страстей и эмоций, которые, собственно, и порождают наши несчастья. Эту технику можно считать универсальным средством от страданий.
– Правда помогает?
– Да, если ты поймёшь, что надо изменить не само явление, а отношение к нему.
– Не новая мысль, прямо скажем, хоть и справедливая. Ещё бы понять, как этого достичь, чтобы не мучиться больше.
– Страдать или не страдать – решать тебе. И ещё тебе надо сбалансировать энергию в области Анахаты – чакры сердца. Справишься – обретёшь другую любовь, высшего порядка.
– Да, не ровён час, так и до инфаркта миокарда недалеко.
Я много читала про чакры и попробовала разнообразные восточные практики. Хотя такие, как йога, цигун или ню дан гонг, а также их «коктейли» и не пришлись мне по вкусу, но кругозор явно расширился. А вот восточные единоборства пришлись по душе: занятия тхэквондо укрепляли мышцы, совершенствовали скорость реакции, но не томили душу. Как ни странно, начав занятия не в юном возрасте, я достигла приличных результатов, правда, ценой многочасовых тренировок. Хорошая физическая форма однозначно позитивно улучшила душевное состояние и ещё раз подтвердила известную истину: в здоровом теле – здоровый дух. Да и приобретённые навыки самообороны пригодились в жизни, даже не раз.
Время шло, жизнь текла. Мама старела. И я не молодела почему-то. Грех нелюбви к родителю регулярно отпускался батюшками как-то буднично при каждой редкой исповеди. Птичка из виртуальной клетки улетала как заведённая, когда я про неё вспоминала. Анахата вроде была в порядке: сердце стучало в обычном темпе, без перебоев. Но один вопрос всё равно занозой торчал в мозгу: «Почему я нелюбима мамой? Почему я-я-я?».
Передо мной простирается огромных размеров площадь, залитая солнцем, в центре – циклопических размеров статуя Будды. Медленно, уставая всё больше и больше с каждым шагом, я приближаюсь к ней. Больше всего меня беспокоит, есть ли на мне хоть какая-то одежда, но по непонятной причине удостовериться в этом не представляется возможным. Наконец я у цели – у ног Будды. Понимаю, что момент истины настал и нужно задать свой самый главный вопрос, на который я ищу ответ всю свою сознательную жизнь, но вдруг слышу, как из его неразомкнутых уст ко мне прилетает:
– Ты знакома с законом Сансары?
– Я что-то об этом читала, – так же беззвучно отвечаю я.
– У твоей матери негативный кармический потенциал, у тебя – положительный. Её в зеркале отражается пустотой, а твой – перекосившейся полкой, с которой скользят по наклонной четыре сосуда с жидкостями разного цвета. Ты пытаешься предотвратить их падение.
– Я что-то могу изменить?
– Странный вопрос. Выровняй полку – и сосуды перестанут падать.
– А я могу?
– Конечно, ведь, во-первых, ты думаешь о проблеме, во-вторых, ты ищешь пути её решения, в-третьих, ты искренне себе во всём признаёшься и руководствуешься добрыми намерениями и правильными мотивами.
– Что конкретно мне надо предпринять?
– Сними покрывало с зеркала, осознай пустоту, избавься от заблуждения, и ты выйдешь из-под контроля прошлой кармы.
– Спасибо, я постараюсь разобраться в законах кармы, – немного разочарованно и слишком устало говорю я, делая шаг в сторону.
Ещё шаг. Будда не смотрит на меня: должно быть, обиделся. Я была, быть может, недостаточно почтительна, пора уходить, аудиенция закончена. Обхожу статую справа.
– Подожди, пойдём вместе, я провожу тебя… немного.
И вот мы идём с Буддой по площади, в сторону от заката. Его тень почему-то маленькая, а моя – напротив, большая, вытянутая и узкая, одетая в какие-то разлетающиеся одежды. Я знаю, что Будда хочет сказать мне что-то важное, и мне страшно, что не успеет, потому что площадь кончается, дальше, знаю, невидимый обрыв, но с облегчением слышу:
– Я ожидал от тебя большего: думал, ты задашь другой вопрос.
– Какой?
– Что находится в сосудах, которые стоят на полке.
– А… можно… спросить… теперь?
Он ответил, но на языке, которого я не знала.
Долгое падение в обрыв я совершила одна, Будда остался на краю.
«Расту, наверное» – была моя первая мысль после пробуждения в ночь, когда не стало мамы.
Второй стало отчётливое понимание того, что содержат в себе сосуды с разноцветными жидкостями. На полке, которая перестала быть кривой.
Владимир Петроченко
Петроченко Владимир Павлович родился в Подмосковье. Литературной деятельностью занимается с 2014 года. За период с 2014 по 2018 год им написан и издан цикл книг по различным направлениям лингвистики, в том числе: «Парадоксальные методы анализа и изучения иностранных языков», «Египетские “Гимны Атона” – билингва храмовой пис