со словом богохульным зайдя в храм.
Пусть буду я осужден, пусть презрен
за то, что дерзко отрекусь и погружусь я в муки,
раскаюсь духом, превращусь я в тлен,
но, уходя, пожму Творцу всё ж руки.
Под колпаком у неба мы с пелёнок,
под колпаком у чуткого Творца,
под колпаком мужчина и ребёнок,
под колпаком цветущая Земля.
В лицо
В лицо трудодню взором открытым
смотрю, не ропщу, что усталый, разбитый,
решительно силу сгребаю в кулак,
волю для вкуса, без неё ведь никак.
Сердце кровь гонит, качает насосом,
глотает взахлёб рот пылесосом
воздух рутины с частицами пыли,
реальность отлична от сказочной были.
Пускай утомлён, немного замучен,
но восхищён, что жизнью научен
честно, без лени трудиться всегда,
добросовестно, стойко, не ведать стыда.
В лицо трудодню взором открытым
смотрю, не ропщу, что усталый, разбитый,
решительно силу сгребаю в кулак,
волю для вкуса, без неё ведь никак.
Притворная улыбка
Притворная улыбка не сокроет взгляд,
взгляд, полный грусти, муки и страданья,
не обернёт движенья время вспять
и не простит пустые обещанья.
Но всё же естество в притворстве этом есть,
есть искорка чуть тлеющей надежды
услышать радостную, стоящую весть,
забросить траур и сменить фасон одежды.
Вслед прошлому без злобы подмигнуть,
без злобы, без гримас, без сожаленья,
но не забыть себя всё ж тоже упрекнуть
за все проступки без толики стесненья.
Притворная улыбка не сокроет взгляд,
взгляд, полный грусти, муки и страданья,
не обернёт движенья время вспять
и не простит пустые обещанья.
Как знать
Как знать, где подстелить соломки?!
Какая грусть!.. Ответа нет!..
И тут, и там головоломки
верёвки вьют, туманят свет!..
А глянь-ка сквозь всё ж эту серость,
ишь провиденье обретёшь,
возможно, повстречаешь зрелость
и стариной ещё тряхнёшь.
Всё гладко в жизни не бывает,
ухабы, рытвины в ней есть,
капканы, западни, арканы —
всего полно, что и не счесть.
Как знать, где подстелить соломки?!
Какая грусть!.. Ответа нет!..
И тут, и там головоломки
верёвки вьют, туманят свет!..
Тучи сердито толкутся
Тучи сердито толкутся
в небе осенне-седом,
волны отчаянно бьются,
им вторит раскатами гром.
Свищет, безумствует ветер,
унылую песнь выдаёт,
лишь тело, как гордый крейсер,
в пучину без страха идёт.
Сердце колотит и бьётся,
а с ним Человек заодно
за жизнь и свободу дерётся,
достойно приветствуя дно.
Сыро, промозгло и зябко,
тускло, но всё же светло,
дух светом играет ярко
всем бедам в жизни назло.
Тучи сердито толкутся
в небе осенне-седом,
волны отчаянно бьются,
им вторит раскатами гром.
Свищет, безумствует ветер,
унылую песнь выдаёт,
лишь тело, как гордый крейсер,
в пучину без страха идёт.
Боюсь, что не хватит
Боюсь, что не хватит чернил
написать, о чём плачет душа,
да и колокол уж отзвонил,
расстаться пришла нам пора.
Мы с листом друг подле друга,
как и прежде, за старым столом,
а в руке моей жизни подруга —
ручка чёрная с острым пером.
Всё скрипит, строчит, излагает,
чем томился, грезил и жил,
иногда, всплакнув, упрекает
кляксой жирной за то, что грешил.
Клякс немало поставила ручка,
слёз немало она пролила,
опосля как всплакнув, закорючка
и от сердца всё же слова.
Боюсь, что не хватит чернил
написать, о чём плачет душа,
да и колокол уж отзвонил,
расстаться пришла нам пора.
От пустословной уйду болтовни
От пустословной уйду болтовни
красноречиво-увесистой речью,
спокойно, тактично, без беготни,
без нападок, что лупят картечью.
Жгучим не стану словом язвить,
ядовито шипеть, как змея,
буду открыто, остро гласить,
громогласней, чем трель соловья.
Эхом аукнусь всё ж, уходя,
растворюсь в заветной тиши,
нажитую мудрость с собой унося,
пустословье оставив вдали.
От пустословной уйду болтовни
красноречиво-увесистой речью,
спокойно, тактично, без беготни,
без нападок, что лупят картечью.
В бесконечно-бескрайней рутине
В бесконечно-бескрайней рутине
невозвратно тону, и покой
потерял я давно уж в пучине
дел насущных жизни земной.
Всё заметней мгновения тают,
всё быстрее мчатся года,
а заботы не отступают,
осаждают ордою меня.
Беспощадны ордынцев набеги,
атакуют ордынцы гурьбой,
истребляют мечтаний побеги,
плюют в душу скупой пустотой.
Но придёт благодатное время,
сброшу гнёт и осаду забот,
осушу до капли рутину —
и вольготно душою в полёт.
В бесконечно-бескрайней рутине
невозвратно тону, и покой
потерял я давно уж в пучине
дел насущных жизни земной.
В нужном месте в нужное время
В нужном месте в нужное время
пинок под зад, чтоб жизнь закипела,
отвесит судьба довольно умело,
бесцеремонно, увесисто, смело.
Отвесит разок, отвесит другой,
коли не понял – в клозет головой
макнёт не единожды дóбро, с душой,
чтобы ясней доходило порой.
Макнёт, но всё же со знанием дела
дорогу к успеху проложит умело,
к цели заветной душу и тело
на крыльях домчит без потери всецело.
В нужном месте в нужное время
пинок под зад, чтоб жизнь закипела,
отвесит судьба довольно умело,
бесцеремонно, увесисто, смело.
Языку
Посол, оратор, глашатай,
а попросту – язык,
подвешен будь, но не болтай,
прошу тебя, старик.
Чего не знаешь, не мели,
в чужую речь не лезь
и ахинею не неси:
в ушах от ней лишь резь.
Украдкой молвить прекрати,
как и шушукать вслед,
коль надо – остротой рази,
достойный дав ответ.
Изречь мысль хочешь – говори,
откинув пафос, лесть,
но только уж не посрами
достоинство и честь.
Своя рубаха
Своя рубаха ближе к телу,
своя, своя, своя, своя,
но забывать о личной шкуре
порою нужно иногда!
Порою нужно встать на горло,
на цепь всё ж эго посадить,
не сдуру, а всецело, полно
родное «я» на «мы» сменить.
Сменить не словом, сменить делом
и не остаться в стороне,
лицом вперёд, лишь в шаге смелом,
плечом к плечу, рука к руке!
Что, невдомёк, о чём читаешь?
Иль захлебнулся смехом ты?
Жаль, в эгоизме утопаешь
и духа братства нет в крови!
Своя рубаха ближе к телу,
своя, своя, своя, своя,
но забывать о личной шкуре
порою нужно иногда!
Два века
Два века я не жил, но от судьбы подарок,
не знаю всё ж – за что, роскошный получил:
был вхож я в оба, причём без контрамарок,
но, право, по счетам исправно всё ж платил.
Летели годы, минуты отбивали,
двадцатый канул где-то за спиной,
а двадцать первый принял эстафету,
вперёд рванул, как быстрый метеор.
С собою прихватил меня попутно,
за руки, ноги в гущу уволок,
ту гущу, что зовут водоворотом
земных страстей, волнений и тревог.
Но я доволен и безмерно счастлив,