Лось об ветки трет рога,
Недалече из избушки дым идет.
Баба-яга,
Она добрая сегодня,
В баньке Ваньку парит всласть.
Шел за счастьем, но к избушке
Привела слепая страсть.
Дед Мороз сейчас шуткует —
Просто скоро Новый год.
По лесам звенит, гарцует,
Ждет весны, как старый кот.
Ежика достал из норки,
Косолапый, нече спать,
Поиграем в хлопотушки,
Бабу снежную ваять.
Снега мало – я подсыплю,
Закружу метелью все,
Ну а серому я всыплю,
Чтоб не выл он без нее.
В общем, веселитесь, братцы,
Лыжи, санки об снег хрясь,
Пока солнышко не греет,
Не пришла весення грязь…
«Нарисуй мне картину песком…»
Нарисуй мне картину песком,
Жизнь мою на стекле нарисуй,
Мой из бревен Родительский дом,
Отца с Мамой младых нарисуй.
Нарисуй ты песком мне любовь
И дворец из песка нарисуй
Где Шопен так лирично звучал,
Я хотел бы туда вновь и вновь.
Парк осенний, луну, поцелуй,
Песню нежности звезд нарисуй
И Души непорочность, забвение
Нарисуй, нарисуй, нарисуй.
И несмелость сердец нарисуй,
Вальс осенней листвы, перепляс,
Красотой окружавшую нас,
Говоря мне: «Со мной потанцуй».
Шепчет осень мне: «Не тоскуй,
Жизнь размыта в картинах песка,
Тебя вечности ждет поцелуй,
Так цени, что имеешь пока…»
«Душа в раю живет на орхидеях…»
Душа в раю живет на орхидеях.
Все нарисую, как умею,
Хватило бы у радуги оттенков,
Там Весело танцуют Берендеи…
Где ложь еще не познана, закрыта,
Сердца любви открыты, не забыты,
И рыльце не в пушку от лживой лести,
Топор войны покрылся ржой, зарытым.
Там искреннюю радость расплескали волны
По бесконечным далям
Будущим потомкам…
«Плавность линий, всплеск огня…»
Плавность линий, всплеск огня,
Все трудней сдержать себя,
Взрыв эмоций рвет плотину,
Отделившую тебя.
Ничего не видно – блики,
Нет ни солнца, ни луны,
Ощущаем лишь пространство
Бесконечное в любви.
Спешка, суета, погоня,
Лишь бы выдержали кони,
Напряженье, хрипы, стон —
Все, приехали, перрон…
Потихоньку гаснут свечи,
Луч пробился от зари —
Это счастье на рассвете
Быть дыханием любви…
«Не достану я с неба луны…»
Не достану я с неба луны,
Не поедем в Нью-Йорк и Париж,
Опустели карманы, увы,
Не смогу я дать благ вам земных.
Но душой и любовью согрею,
Проведу сквозь болота, тайгу,
Пониманием, прощением лелеять
Буду я вас в любую пургу.
Невозможное станет возможным,
И воскреснет иссохший родник.
Улетая от грез и мещанства,
Среди звезд мы устроим пикник…
Чайка Джонатан Ливингстон
Ну почему так неспокоен ты,
Мой Джонатан, сын, Ливингстон?
Куда заносят тебя крылья?
Ты солнцем весь уж опален,
И чаек клан весь удивлен —
Ты все каноны нарушаешь!
Парящий Альбатрос был тоже поражен,
Как бесшабашно ты летаешь:
«Рожденный ползать… Ты же знаешь…
Не лечь орлом нам на крыло.
В каких ты облаках витаешь?
Быть соколом тебе уж вовсе не дано».
А Джонатан пикировал, пикировал,
Искал угол наклона крыльев,
И телом море вновь и вновь он разрезал,
Чтобы взорвать судьбу, устои сделать былью.
Но кто-то все ему шептал:
«Не смей средь нас ты выделяться!»
«Ты нам чужой! – сказал вассал. —
Придется нам с тобой расстаться».
«Нет, нет… не зря я Душу разрывал,
Пикировать, как сокол, научился».
Одним оставшись, Джонатан не унывал,
Он просто верил, знал,
Что новым чайкам его опыт пригодится…
Всегда мне нравился Джордано Бруно
Марку Захарову
Секунды разменялись на века,
Часы я растворил в тысячелетиях,
И другом был когда-то мне Сократ,
Искал в амфитеатре лишние билетики.
Побыл я в шкуре крестоносца,
Как мусульманин иноверцев убивал,
С тевтонским орденом на Чу́дском озере
От рук богатырей там русских умирал.
О звездах с Галилеем спорил,
Все ночи с ним у телескопа проводил,
Но вот когда он от учения отрекся,
В себе с ним дружбу задушил.
Всегда мне нравился Джордано Бруно,
Он так и не преда́л своей мечты
И по ночам вновь переписывал ведические руны,
Ища в себе ответ: так кто же ты?
Тень растворившихся столетий…
Тень мудрого китайца Лао-цзы…
Затиснутый меж строк и междометий,
Добро пытаюсь лишь впитать я от судьбы…
«Вот и ночь, мне Домовой…»
Вот и ночь, мне Домовой
Тихо песню напевает
О любви моей былой
И о будущей – кто знает.
Дети выросли уже,
У них жизнь своя проходит.
Удалая моя жизнь
На виток лихой заходит.
Сколько пройдено дорог,
Только Бог об этом знает,
Пережевано тревог,
А Душа еще желает.
По тропинке над рекой
В гору бы подняться
И омыть лицо росой,
В небо рассмеяться…
«Мое детство – молочные реки…»
Мое детство – молочные реки
И кисельные берега.
Не забуду тебя я вовеки.
Папа жив был, и Мама жива.
На рыбалку мы с Братом ходили,
Выясняли все день ото дня,
Кого Мама и Папа любили:
«Нет, тебя, Брат» – «Да нет же, тебя».
Подросли мы, измяты постели,
Сохранив наше детство, тепло,
А родители вдруг поседели,
Излучая лишь только добро.
Ну а мы по долам разлетелись,
Жизнь пытаясь на клочья порвать.
Мама ждет нас, постели не стелет:
«Пусть тепло ваше помнит кровать»…
Попов Сергей
1952 года рождения. После окончания Омского государственного медицинского института (стоматологический факультет) в 1974 году работал райстоматологом в Центральной районной больнице рабочего поселка Каргаполье Курганской области. В 1978 году поступил в клиническую ординатуру при кафедре ортопедической стоматологии Омского медицинского института. С 1980 по 2000 годы – ассистент кафедры ортопедической стоматологии. В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию. С1988 по 1992 годы – заместитель декана стоматологического факультета. Врач высшей категории (1995). Профессор Российской академии естествознания (1998). Занимается клинической деятельностью по настоящее время.
В 1997 году основал стоматологическую клинику «Дент-Фарма», в 2000 году – стоматологическую клинику «Медиоцентр».
Автор около 100 научных статей, 58 рационализаторских предложений, 6 изобретений. Им опубликованы в печати более 30 художественных и научно-популярных книг. Член Союза журналистов России и Международной федерации журналистов (2002).
Умер старик
Мне всегда хотелось коснуться одного важного аспекта взаимоотношений между врачами и потенциальными больными. Эту проблему в медицине изучает деонтология, но в деревне, в районе, на селе особенно остро встают вопросы отношений между врачами и больными. Необычно сложно переломить психику потребителя бесплатной медицины, то есть больного. Советская власть очень крепко вбила веру в бесплатность оказания медицинских услуг и обслуживание, я подчеркиваю – обслуживание населения. Плоды той бесплатности и наплевательского отношения к своему здоровью мы пожинаем по сей день. Пока передовые доярки и знатные комбайнеры за лишний надоенный литр молока и намолоченный центнер зерна обвешивались орденами и медалями и получали баснословные по тем временам заработные платы, бедный сельский врач влачил жалкое существование. Он мог жить только на подачки тех же доярок и механизаторов в виде молока, сметаны, масла, мяса, птицы и всех овощей с приусадебного участка. Государство не стремилось и не стремится и сейчас достойно оплачивать труд врачей.
И вот как же ловко подвели идеологи марксизма-ленинизма под философскую платформу пресловутую клятву Гиппократа, из которой выходило, что ты должен вкалывать на благо больных, безо всякой корысти оказывать помощь больному. Врач должен нести обязательства перед учителями, коллегами, учениками. Никому не причинять вреда, соблюдать врачебную тайну, лично совершенствоваться и отказываться от интимных связей с пациентами. Заботиться только о больном и его интересах. Нельзя было делать только эвтаназию и аборты. Естественно, для своего времени клятва была очень большим достижением, задавая высокую нравственную планку. Поэтому не случайно, что в христианском мире она все-таки была принята.
В России клятву Гиппократа заменили на «Присягу врача Советского Союза», утвержденную в 1971 году, а в середине 1990-х сменили на «Клятву российского врача». В 1999-м Госдумой был принят и президентом Б. Ельциным подписан новый текст «Клятвы врача России», которую новоиспеченные медики должны давать в торжественной обстановке при получении диплома.